Как воспитать сына, чтобы он вырос успешным мужчиной
У. Ливингстон
Ларнед
«РАСКАЯНИЕ ОТЦА»
«Послушай,
сын. Я произношу эти слова в то время,
когда ты спишь; твоя маленькая рука
подложена под щечку, а вьющиеся белокурые
волосы слиплись на влажном лбу. Я один
прокрался в твою комнату. Несколько
минут назад, когда я сидел в библиотеке
и читал газету, на меня нахлынула тяжелая
волна раскаяния. Я пришел к твоей кроватке
с сознанием своей вины.
Вот о чем я
думал, сын: я сорвал на тебе свое плохое
настроение. Я выбранил тебя, когда ты
одевался, чтобы идти в школу, так как ты
только прикоснулся к своему лицу мокрым
полотенцем. Я отчитал тебя за то, что ты
не почистил ботинки. Я сердито закричал
на тебя, когда ты, бросил что-то из свой
одежды на пол.
За завтраком я тоже
к тебе придирался. Ты пролил чай. Ты
жадно глатал пищу. Ты положил локти на
стол. Ты слишком густо намазал хлеб
маслом. А затем, когда ты отправился
поиграть, а я торопился на поезд, ты
обернулся, помохал мне рукой и крикнул:
« До свидания, папа!», я же нахмурил брови
и отвечал: « Распрями плечи!»
Затем,
в конце рабочего дня, все началось снова,
идя по дороге домой, я заметил тебя,
когда ты на коленях играл в шарики. На
твоих чулках были дыры. Я унизил тебя
перед твоими товарищами, заставив идти
домой впереди меня. Чулки дорого стоят
– и если бы ты должен был покупать их
на собственные деньги, то был бы более
аккуратным! Вообрази только, сын, что
это говорил твой отец!
Помнишь, как
ты вошел затем в библиотеку, где я читал,
- робко, с болью во взгляде? Когда я
мельком взглянул на тебя поверх газеты,
раздраженный тем, что мне помешали, ты
в нерешительности остановился у двери.
«Что тебе нужно?» - резко спросил я.
Ты
ничего не ответил, но порывисто бросился
ко мне, обнял за шею и поцеловал. Твои
ручки сжали меня с любовью, которую Бог
вложил в твое сердце, и которую даже мое
пренебрежительное отношение не смогло
иссушить. А затем ты ушел, семеня ножками,
вверх по лестнице.
Так вот, сын,
вскоре после этого газета выскользнула
из моих рук, и мною овладел ужасный,
тошнотворный страх. Что со мною сделала
привычка? Привычка придираться, распекать
– такова была моя награда тебе за то,
что ты маленький мальчик. Нельзя ведь
сказать, что я не любил тебя, все дело в
том, что я ожидал слишком многого от
юности и мерил тебя меркой своих
собственных лет.
А в твоем характере
так много здорового, прекрасного и
искреннего. Твое маленькое сердце столь
же велико, как рассвет над далекими
холмами. Это проявилось в твоем стихийном
порыве, когда ты бросился ко мне, чтобы
поцеловать меня перед отходом ко сну.
Ничто другое не имеет сегодня значения,
сын. Я пришел к твоей кроватке в темноте
и, пристыженный, преклонил перед тобой
колени!
Это слабое искупление. Я
знаю, ты не понял бы этих вещей, если бы
я тебе сказал все это, когда ты проснешься.
Но завтра я буду настоящим отцом!
Я
буду дружить с тобой, страдать, когда
ты страдаешь, и смеяться, когда ты
смеешься. Я прикушу свой язык, когда с
него будет готово сорваться раздраженное
слово. Я постоянно буду повторять как
заклинание: «Он ведь только мальчик,
маленький мальчик!»
Боюсь, что я
мысленно видел в тебе взрослого мужчину.
Однако сейчас, когда я вижу тебя, сын,
устало съежившегося в своей кроватке,
я понимаю, что ты еще ребенок. Еще вчера
ты был на руках у матери, и головка твоя
лежала на ее плече. Я требовал слишком
многого, слишком многого.»