Добрый день, драгоценные читатели!

Для начала позвольте поздравить вас с Новым годом и поделиться оптимистическим взглядом на перспективы — мне кажется, что дальше может быть только лучше, всё плохое, что могло, уже произошло. Впрочем, как учит жизнь, фантазии нашего Наивысшего Начальства неисчерпаемы. Другими словами, будем уповать на лучшее, готовясь к худшему.

Для закрепления хорошего настроения напомню старый кошачий (или котовский — как правильно?) анекдот:
Мысли собаки: Хозяин так добр ко мне! Он меня вкусно кормит, гладит и чешет, разговаривает со мной. Он меня дважды в день водит на прогулку, хотя, похоже, этого ему не всегда хочется. Наверное, он — Бог!
Кот: (отмечает заслуги Хозяина, упомянутые в первом анекдоте) — кормит, чешет, убирает дерьмо, развлекает. И вывод: Наверное, я — Бог!

Честно говоря, я не уверен, что мой Кот считает себя именно Богом. Во всяком случае, вслух он этого никогда не говорил. Может быть, это объясняется тем, что у него с устной речью дела обстоят не слишком хорошо. Он умеет издавать до сотни различных звуков, но с русским языком у него неважно. Единственное слово, которое он умеет отчетливо говорить — это «мяу». В первые пятнадцать лет нашего знакомства я пытался вести с ним просветительские беседы. Я рассказывал, что русский язык могуч и многословен. Да, для изучения он довольно сложен, но усердные упражнения непременно приведут к хорошему результату. Здесь я приводил положительный пример нашего дворника-туркмена. Еще лет пять назад дворник по-русски умел только улыбаться, а сейчас мастерски ведет дискуссии с бомжеватыми аборигенами, пытающимися устроить пикник на нашей детской площадке. А эмоциональности речи, с которой дворник как-то обратился к ханыге, который зашел в наш подъезд, чтобы справить малую нужду, мог бы позавидовать сам В.В.Жириновский. Впрочем, наш дворник неглупый и психически здоровый мужчина, поэтому последнее сравнение, пожалуй, неуместно.

Иногда Кот дослушивает мой просветительский монолог до конца. Правда, к середине он начинает клевать носом и похрапывать (глаза к тому моменту давно были закрыты), но я довожу свою филиппику до завершения (мой жизненный опыт говорит, что гипнопедии, обучения во сне, не существует, но глупое сердце продолжает надеяться — а вдруг запомнит и проникнется). Но чаще всего, Кот, поняв, что прямо сейчас его кормить не собираются, разворачивается и уходит. Надежда умирает последней — и я следую за ним, не прерывая увещеваний. В какой-то момент я в который раз понимаю, что мне подсунули глухого кота. Мысленно обливаясь слезами, я разворачиваюсь и иду на кухню к холодильнику, рассчитывая найти утешение в чем-нибудь вкусненьком. Уж не знаю, почему, но на звук открываемой дверцы холодильника глуховатое животное не реагирует. Поэтому у меня достаточно времени, чтобы покопаться на всех полочках и во всех ящичках и выбрать правильный лакомый кусочек. Я подношу его ко рту правой рукой и тут же вцепляюсь зубами, а левой тихонечко прикрываю дверцу холодильника. Почти неслышный щелчок порождает бурю в дальнем конце квартиры. Я слышу, как кто-то целеустремленный и страшный с огромной скоростью начинает пробиваться в моем направлении. Его когти, разгоняя могучее тело, сначала выдирают клочья из жалобно трещащего ковра. После этого я слышу, как мускулистое плечо врезается сначала в ножку стула, потом в угол шкафа, а затем в полузакрытую дверь. Треск ковра сменяется скрежетом стальных когтей по линолеуму — в коридоре ковра на полу нет. Зря он так разгоняется, через четыре метра коридор поворачивает влево, а линолеум — вовсе не то покрытие, на котором хорошо применять аварийное торможение. Так и есть! На большой скорости Кот врезается в дверь туалета в торце коридора. Судя по звуку, на этот раз — головой. Я спокоен. Согласно статуту породы, голова у нас «треугольная и костистая», и дверь ею не сломать, уже сколько раз проверено, а самой голове уж тем более ничего не будет — кость она кость и есть. После вынужденного и не слишком эстетичного торможения, последний участок коридора Кот проходит неспешным аллюром, который в лошадином сообществе называется рысью (Вам не слышится в слове «рысь» ничего кошачьего? — Лично мне слышится). На кухню он вбегает, быстро и изящно перебирая лапками; хвост — параллельно полу. На середине кухни усаживается и вопросительно на меня смотрит. Пока молча. Я неспешно дожевываю кусочек «вкусненького», неторопливо проглатываю и с интересом спрашиваю:

— Тебя звали?
Кот, вытаращив глаза-пуговицы, не раскрываю рта, отвечает:
— Разумеется, звали. Звали, и я пришел. Прибежал, прилетел, все плечи поотшибал, головой ударился, спешил на твой зов. Жрать давай.
Я: Во-первых, ты не голоден. Во-вторых, у тебя в миске что-то лежит. А в-третьих, попроси нормально. Не телепатически. И не мимически. Словами скажи.
К: [Продолжая смотреть в глаза] Мяу!
Я: [Сухо] Не понимаю.
К: [Молча] Всё ты понимаешь. [Нежным голосом] Мяу!
Я: [Ополоснув пальцы от «вкусненького» под краном и вытерев руки кухонным полотенцем, сажусь на стул] Если хочешь, иди на ручки.
К: [Привстает, разворачивается ко мне задом и снова садится. Хвост нервно хлещет по волосатым бокам. Молчит. Обиделся]
Я: Эй, Кот!
К: [не слышит]
В молчании проходит минута. Мне становится стыдно. Я знаю, что прав тысячу раз, а Кот не прав ни разу, но мне стыдно. Я спрашиваю:
— Кусочек сыра хочешь?
К: [Не оборачиваясь, не раскрывая рта, но с интересом] Рокфор? Сен-Агюр?
Я: [С возмущением] Какой Рокфор? Мы же Европе санкции объявили! Даже в Кремле лучшие люди страны страдают без Рокфора! Ты что, новостей не читаешь?
К: [Не оборачиваясь и молча] Не ори. Имей в виду, это твой последний шанс. Еще вот так посижу часок и уйду в другую комнату. И больше ты меня никогда не увидишь.
Я: [Примирительно] Ну нет у меня Рокфора. Зато есть Алтайский, очень вкусный. Раньше он тебе нравился.
К: [Молчит]
Я: Вот скоро в Латвию съезжу, привезу тебе кусочек Рокфора.
К: [Тело остается на месте, голова поворачивается на 180 градусов, как у совы. Подозрительно смотрит на меня] Точно привезешь? Или будет, как в прошлый раз?
Я: В какой-такой прошлый раз?
К: Ты приехал после Нового года и привез какие-то дурацкие рождественские пряники.
Я: Это не пряники. Это рождественское печение. «Пипаркукас» называется. Пипар — перец, а кукас — пирожное. Все вместе — страшно вкусное печение, темное, хрустящее и пикантное.
К: Дрянь это твое печение. Жесткое, как собака последняя — кусочка не отгрызешь. Только глазурь цветную жрать и можно. Но она — сладкая. Какие-то идиоты в нее сахару добавили. Пришлось всю повыплевывать. Тьфу!
Я: Позволь-позволь. Так это ты обожрал глазурь с пипаркукаса, что на кухонном столе лежал? Я думал, что он сам осыпался и оказался на полу. Так это ты, негодяй!
К: [Не слышит. Глухой попался]
Я: [Преисполняясь праведным гневом] Теперь мне все ясно! Думаешь, я не помню, что ты сделал в первый день, когда я принес тебя сюда?
К: [Дрыгнул ухом. К этому моменту он уже снова развернулся задом — я для него не существую. Для него не существуют люди, которые орут на котов.]
Я: [Не убавляя громкости. Почему я должен гневные речи произносить тихо — вот еще!] Я тебя принес домой, ты весь на ладошке умещался, только крысиный хвостик свисал. Мы всей семьей вокруг тебя хороводы водили — усю-сю, тю-тю-тю. А ночью ты забрался на кухонный стол!
К: Ты меня заинтересовал. Продолжай.
Я: На столе лежал французский батон. Я его купил в булочной. Он был горячий. У него была хрустящая корочка. Пока я его нес домой, из меня вылилось два ведра слюней, но я его даже не ущипнул. Он проехал на мне от булочной до нашей кухни в полной безопасности, как дева с золотым блюдом не помню уж в какой империи — Ч.Хана или А.Ф.Македонского. Когда я внес это сокровище к своему очагу, мне было сказано, что приличные люди не кушают после десяти часов вечера, и я с этим согласился (Почему — не помню. Наверняка к тому были причины. Не один ты, Котик, знаешь, что иногда нужно быть милым). И я оставил батон на кухонном столе. Ты помнишь, скотинка, что было дальше?
К., он же, скотинка: [не помнит]
Я: [Трагическим голосом] Утром я зашел на кухню и увидел, что кто-то содрал кожу с живого батона. Он, бедный, лежал без корочки, его хлебный мякиш бесстыдно был выставлен напоказ, а кусочки некогда хрустящей корочки, отгрызенные с прежде непорочных боков батона и презрительно выплюнутые, густо покрывали пол вокруг стола. Кто, кто совершил это чудовищное преступление?
К: [Потерял интерес к беседе. Он спит сидя, повернувшись ко мне спиной]
Я: Ты прав. Кто старое помянет... Пойдем, поваляемся на диване.

Я подхватываю Кота правой рукой под передние лапы и засовываю себе подмышку. Мерзкое животное даже глаз не раскрывает, свисает с моей руки, словно неодушевленная тряпка. Он чудесно знает, что плохого ему в этом доме не сделают. Из принципа как-нибудь сделаю ему какую-нибудь гадость. Уже который год планирую, никак не могу решить, какую именно.

Кстати, о ленивых котах. У моих друзей в частном домике в Юрмале жил черный кот по имени Синус. Ночи он проводил в путешествии по окрестностям, затевая и неизменно выигрывая военные и любовные сражения, его хорошо поставленный хрипловатый бас с легкостью перекрывал куда менее отвратительные вопли котов-конкурентов. Об успехах Синуса у прекрасного пола говорил тот факт, что большая часть кошачьей молоди в округе имела черную окраску, в папашу-победителя. Военные победы любвеобильному коту доставались дорогой ценой. Уши у Синуса имели округлую форму, как у барса — острые кончики давным-давно отгрызли соседи-завистники. Разумеется, я имею в виду котов, а не соседей-людей. Хотя, подозреваю, что и многие из людей, прослушав очередную получасовую серенаду, с надрывом исполненную под их окнами хриплым басом, с удовольствием вцепились бы зубами в черное ухо. Так вот, намаявшись ночью, дни Синус проводил в старом кресле у камина. Он спал, сливаясь шкурой с темной обтрепанной обивкой, и ничто не могло его разбудить. Сколько раз я заворожено глядел на пламя, тревожа время от времени трещащие поленья кованой кочергой, в руках у меня был бокал с глинтвейном, на благостном лице играли отблески пламени — я так мог сидеть часами! И вдруг, на исходе второго часа, кресло подо мной начинало шевелиться. Оказывается, все это время я просидел на коте, причем он не сообщил мне об этом раньше отнюдь не из тактичности. Ему было просто лень.
Как-то я присутствовал при жестоком, как мне сначала показалось, опыте, проведенным хозяином над черным ленивцем. Синус, мирно спящий в кресле, был взят за основание черного толстого хвоста и поднят в воздух. Круглый зеленый глаз наполовину приоткрылся и секунды три изучал обстановку. Лично мне на его месте обстановка бы показалось безрадостной: я вишу вниз головой на высоте трех своих ростов, а крепкая рука хозяина держит меня за хвост и, похоже, отпускать не собирается. Наверняка, я бы голосом выразил свое недоумение. А возможно, попытался бы вырваться. Но не таков был Синус! Он закрыл приоткрывшийся было глаз (Один глаз! Второй так и не открывался), и еще через пару секунд раздалось уютное сопение — котик заснул, заснул в позе летучей мыши и просыпаться не собирался. Уважаю!
Рассказ о Синусе я закончу на патетической и печальной ноте. Пусть этот финал прозвучит торжественной песней тем, кто принципы ставит выше самой жизни! Речь пойдет об обстоятельствах безвременной гибели Великого Ленивца. По счастью, сам я не присутствовал при этом подвиге, но семейные предания гласят следующее. Заканчивалась светлая летняя ночь, исполненная молодецких забав, любовных подвигов и чарующих песен. Синус возвращался домой в чудесном настроении. Жизнь была прекрасна. Возможно, он тихонько мурлыкал песенку. И тут случилось страшное: из-за горизонта ударил луч восходящего солнца. Тут же заорали птицы, приветствуя новый день, на траве засверкали капельки росы, с моря подул легкий утренний ветерок. Любой другой на месте Синуса улыбнулся бы новому дню, добрался до любимого кресла и завалился в дневную спячку. Но не таков был наш кот. Он чудесно знал, что днем ему положено спать. Поэтому, подобно горному троллю, застигнутому лучами солнца, он окаменел, упал как подкошенный и тут же заснул. Произошло это ровно в пятидесяти метрах от вожделенного кресла, на узенькой дорожке, по которой в день проходила пара десятков пешеходов и проезжали три машины. Как назло, одна из этих машин как раз въехала на дорожку и, едва слышно урча мотором, приблизилась к беспомощному животному. Не заметить спящего кота было довольно сложно. Лежал он, разумеется, строго поперек дороги, причем жестокая судьба расположила его на краю проезжей части так, что ни объехать, ни пропустить его между колес было положительно невозможно. Завидев Синуса, машина, которая прежде неслась со скоростью утомленной жизнью черепахи, сбросила газ и поехала со скоростью раненой улитки. Она подъехала к коту вплотную, так что отдыхающее животное скрылось за капотом, и остановилась. Потом громко рыкнула двигателем и, даже несмотря на ранний час, разок бибикнула. А потом тихонько поехала вперед. Я отчетливо представляю, как за закрытыми глазами кота пронеслась вся его длинная жизнь, а мозг начал огнем жечь вопрос, на который каждому из нас когда-нибудь придется дать ответ: «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» Так погиб Синус.
Я не в силах осудить эту машину. Она не виновата. Она не могла знать, что судьба ее свела с титаном духа и Великим Ленивцем, она вовсе не помышляла о том, чтобы сделаться невольным палачом жестковыйного кота с непоколебимыми принципами. Уверен, что до самых последних дней существования, вспоминая про этот ужасный случай, машина непроизвольно вздрагивает, ее фары затуманиваются, а бензин встает комом в карбюраторе.

Чтобы не завершать мой рассказ столь печально, напомню еще один анекдот.

Кот рассуждает о мировой несправедливости: Интересно, почему жизнь так жестока ко мне? Казалось бы, мой Хозяин обо мне заботится: чешет за ушком, приносит вкусную еду, убирает за мной дерьмо. Он играет со мной — в меру сил старается развлечь. Но почему, черт подери, я должен сам вылизывать себе задницу? Почему этим не займется Хозяин?