Рассылка закрыта
При закрытии подписчики были переданы в рассылку "В мире идей" на которую и рекомендуем вам подписаться.
Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
Новое на сервере www.world-history.ru (60-й выпуск)
| Информационный Канал Subscribe.Ru |
Гай Марий родился в 155 г. до н.э. в семье бедного поденщика близ города Арпина в селении, называвшемся тогда Цереаты и впоследствии получившем городские права под названием Cereatae Marianae. До сих пор это место называется «родиной Мария» — Casamare. Марий вырос за плугом и в столь большой нужде, что ему, по-видимому, был закрыт доступ даже к общественным должностям Арпина. Он рано научился тому, что позднее сохранил как полководец: переносить голод и жажду, зной и стужу, а также спать на голой земле. В армию он поступил как только достиг необходимого для этого возраста и в суровой школе испанской войны быстро выдвинулся и получил офицерское звание. В нумантинской войне под начальством Сципиона Марий, тогда 23-летний юноша, обратил на себя внимание строгого полководца тщательным уходом за конем и оружием, а также своей отвагой в бою и достойным поведением в лагере. Возвратившись на родину с рубцами от почетных ран и с военными отличиями, он твердо решил создать себе имя на славно начатом поприще. Однако в тогдашних условиях самый заслуженный человек, но без состояния и связей, не мог рассчитывать на те политические должности, которые одни открывали доступ к высшим военным постам. Состояние и связи достались молодому офицеру в результате удачных торговых спекуляций и брака с девушкой из древнего знатного рода Юлиев. С большим трудом и после ряда неудач он добился в 115 г. до н.э. претуры, во время которой в качестве наместника Дальней Испании он снова выказал свои воинские дарования. Мы уже рассказали о том, как он затем наперекор аристократии добился консульства в 107 г. и в качестве проконсула (106—105) закончил африканскую войну; как после несчастной битвы при Араусионе Марий был назначен главнокомандующим в войне против германцев, и, наконец, с 104 до 101 г., в течение своего беспримерного в летописях республики четырехлетнего консульства, разбил и истребил кимвров и тевтонов, вторгшихся в Италию. В своей военной должности он проявил себя как честный и справедливый человек, беспристрастно судил и взыскивал за проступки, с редкой честностью и бескорыстием распоряжался добычей и был совершенно недоступен подкупу. Искусный организатор, он сделал заржавевшую машину римской военной организации опять пригодной для употребления.
Даровитый полководец, он умел сохранять среди солдат строгую дисциплину и вместе с тем поддерживать в них бодрость; он завоевал их любовь товарищеским обращением. Он бесстрашно встречал врага лицом к лицу и искусно выбирал удобный момент для битвы. Насколько мы можем судить, он не был военным гением. Но и тех весьма значительных достоинств, которыми он обладал, было в тогдашних условиях вполне достаточно, чтобы обеспечить ему репутацию гениального полководца. Опираясь на нее, он с небывалым почетом вступил в ряды консуляров и триумфаторов. Однако он все же не подходил к блестящему высшему обществу. Его голос оставался грубым и резким, взгляд суровым, как будто перед ним все еще были ливийцы и кимвры, а не благовоспитанные и надушенные коллеги. Он был суеверен, как настоящий солдат. Свою первую кандидатуру на должность консула он решился выставить не следуя влечению своего таланта, а на основании предсказания этрусского гадателя по внутренностям животных. Во время похода против тевтонов в военном совете видную роль играли предсказания сирийской пророчицы Марфы. В подобных суевериях еще не было ничего неаристократического. В ту пору, как, впрочем и во все времена, в такого рода вещах сходились высшие и низшие слои общества. Но Марию не могли простить недостатка политического воспитания. Конечно, с его стороны было очень похвально разбить варваров; но что можно думать о триумфаторе, который до такой степени не знаком с конституционным этикетом, что появляется в сенате в триумфальном одеянии! Да и в других отношениях на нем лежал отпечаток его низкого происхождения. Он не только был, по аристократической терминологии, бедняком, но что еще хуже, он был отъявленным врагом всяких подкупов и плутней, а сам умел довольствоваться малым. Он был по-солдатски неприхотлив, но любил вино, особенно в зрелые годы. Он не умел устраивать пиры и держал плохого повара. Нехорошо было также, что консуляр знал только латинский язык и просил не разговаривать при нем по-гречески. Что он скучал на греческих представлениях, было еще полбеды, вероятно, он не один скучал на них, но открыто признаваться в этом было наивно. Так, в течение всей своей жизни он оставался в среде аристократии мужиком. Он страдал от язвительных насмешек аристократов и еще больше от их язвительного сочувствия, которое он никак не мог научиться презирать так же, как он презирал самих аристократов.
Марий стоял не только вне аристократического общества, он стоял также вне партий. Будучи трибуном в 119 г. до н.э., он провел несколько мероприятий в целях борьбы с злоупотреблениями при голосовании: улучшил контроль над подачей избирательных дощечек и провел запрет вносить предложения о чрезмерных тратах в пользу народа. Эти мероприятия не носят штемпеля какой-либо партии и меньше всего — партии демократической. Они лишь доказывают, что Марий ненавидел беззакония и безрассудство. Да и мог ли такой человек, как Марий, крестьянин по рождению и солдат по призванию, быть с самого начала революционером? Впоследствии вражда аристократов толкнула его в лагерь врагов правительства. Оппозиция быстро выдвинула его сначала в роли полководца и, возможно, намечала его в дальнейшем для более важных задач. Однако все это было не столько результатом его собственных усилий, сколько вытекало неизбежно из сложившихся обстоятельств и из крайней необходимости для оппозиции найти вождя. Ведь со времени отъезда в Африку в 107/106 г. до н.э. Марий был в столице лишь самое короткое время, проездом в Галлию. Лишь во второй половине 101 г. после победы над кимврами и тевтонами он вернулся в Рим отпраздновать отложенный триумф, ныне двойной. Он был тогда, несомненно, первым человеком в Риме и все-таки новичком в политике. Все неоспоримо признавали не только то, что он спас Рим, но Даже то, что он был единственным человеком, способным совершить этот подвиг. Его имя было у всех на устах. Аристократы признавали его заслуги, в народе он был популярен, как никто до него и после него.
Этой популярностью он был обязан столько же своим достоинствам, сколько и недостаткам: своему неаристократическому бескорыстию и своей мужицкой грубости. Толпа назвала его третьим Ромулом и вторым Камиллом; в его честь, наравне с богами, совершались жертвенные возлияния. Не удивительно, что у этого крестьянского сына иногда могла вскружиться голова от таких почестей и что свой переезд из Африки в Галлию он сравнивал с победным шествием Диониса из одной части света в другую и заказал себе особый кубок и не малых размеров — наподобие вакхического. В окружавшем его народном энтузиазме сказывалась не только благодарность за избавление от варваров, но также надежда на будущее. Энтузиазм этот мог ввести в заблуждение и более хладнокровных и политически более зрелых людей, чем Марий. Поклонники Мария не считали его миссию выполненной. Из рук вон плохое правительство было для страны худшим бедствием, чем варвары. Марию, первому человеку в Риме, любимцу народа, главе оппозиции, надлежало вторично спасти Рим. Но ему, крестьянину и солдату, были чужды и противны столичные политические интриги. Он умел командовать армией, но не умел выступать как оратор; перед вражескими копьями и мечами он обнаруживал больше самообладания, чем перед аплодирующей или шикающей толпой. Но его личные склонности не играли роли. Надежды обязывают. Военное и политическое положение Мария обязывало его устранить безобразия в общественном управлении и положить конец правлению реставрации. Если бы он уклонился от этой задачи, он порвал бы со своим славным прошлым, обманул бы ожидания своей партии и всего народа и пошел бы в разрез с велениями своей собственной совести. Если; он обладал качествами, необходимыми для главы государства, он мог обойтись без недостававших ему качеств народного вождя.
В руках Мария было грозное орудие — реорганизованная армия. Уже до него были допущены некоторые отступления от основного принципа сервиева военного устава, по которому армия набиралась исключительно из зажиточных граждан и последние распределялись по различным родам оружия в соответствии с имущественным цензом. Эти отступления сводились к следующему: минимальный ценз, при котором гражданин обязан был вступить в армию, был понижен с 11 000 ассов до 4 000 ассов; прежние шесть разрядов имущественного ценза в различных родах оружия были сведены к трем; при этом конница по-прежнему составлялась согласно сервиеву уставу из наиболее зажиточных, а легко вооруженные части — из самых бедных военнообязанных; но средний разряд, составлявший ядро армии, — линейная пехота в собственном смысле слова,— подразделялся не по имуществу, а по старшинству службы на три строя: гастатов, принцепсов и триариев. Далее, италийские союзники давно уже в весьма широком размере привлекались к несению военной службы, причем последняя и здесь, как и у римских граждан, ложилась преимущественно на имущие классы. Тем не менее римская военная организация в целом покоилась до времени Мария на древней основе гражданского ополчения. Но эта система уже не годилась в изменившихся условиях. Высшие классы общества все более и более уклонялись от военной службы, римское и италийское среднее сословие вообще разорялось и исчезало. Зато имелись в распоряжении крупные военные силы внеиталийских союзников и подданных; а в самой Италии массы пролетариата при правильном использовании могли доставить по крайней мере очень недурной военный материал. Гражданская конница, которую по закону надлежало набирать из самых зажиточных граждан, уже до Мария фактически перестала участвовать в походах. В последний раз она упоминается в качестве действительной части армии в испанской войне в 140 г до н.э.. Она приводила тогда главнокомандующего в отчаяние своим высокомерием и непослушанием; в конце концов между ними разгорелся конфликт, в котором обе стороны — главнокомандующий и всадники — действовали одинаково недобросовестно. В войне с Югуртой эта конница является еще чем-то вроде почетной охраны при главнокомандующем и при иностранных принцах. С тех пор этот вид войска совершенно исчезает. Пополнение легионов военнообязанными с надлежащим имущественным цензом тоже наталкивалось на трудности даже в нормальных условиях, так что чрезвычайные пополнения, которые оказались необходимыми после битвы при Араусионе фактически нельзя было бы провести при соблюдении существующих правил. С другой стороны, еще до Мария в римской армии, особенно в кавалерии и легкой пехоте, стали появляться и внеиталийские подданные, тяжело вооруженная фракийская и легкая африканская конница, превосходная легкая пехота проворных лигурийцев, пращники с Балеарских островов. Они служили в римских войсках также вне пределов своих провинций, и численность их постоянно возрастала. В то же время при недостатке военнообязанных граждан с надлежащим имущественным цензом, в Риме было много бедных граждан, добровольно стремившихся на военную службу. При наличии в Риме массы безработных и праздношатающегося сброда и при значительных материальных выгодах, связанных со службой в римском войске, пополнение армии путем вербовки добровольцев, конечно, не могло встретить затруднений. Итак, переход римской военной организации от системы гражданского ополчения к системе добровольной вербовки с использованием вспомогательных контингентов из провинций был лишь необходимым следствием политических и социальных сдвигов в государстве. Легкую пехоту и конницу стали вербовать преимущественно из контингентов римских подданных; так, например, для похода против кимвров были затребованы войска даже из Вифинии. Для линейной пехоты сохранен был старый порядок, но допущена также добровольная вербовка всех свободнорожденных римских граждан. Эта последняя мера была впервые проведена Марием в 107 г до н.э.. Им же были отменены и подразделения по имущественному цензу в составе линейной пехоты. До сих пор во внутренней организации легионов преобладала старая аристократическая система. Четыре строя — легковооруженные, гастаты, принцепсы и триарии, или авангард, три линии — первая, вторая, третья — до сих пор отличались между собой по имущественному цензу и по старшинству срока службы, а в большинстве случаев также по вооружению. Каждый из этих разрядов занимал определенное, раз навсегда устанвленное место в боевом строю, имел свой особый военный ранг и особые военные значки. Все эти различия были теперь отменены. Всякий, принятый на службу в легион, уже не нуждался ни в каком цензе, чтобы попасть в тот или иной разряд. Места в строю определялись исключительно по усмотрению офицеров. Все различия в вооружении отпали и соответственно с этим всех рекрутов стали обучать одинаково. С этим, несомненно, связаны и многочисленные улучшения в вооружении, в ношении клади и т. п.; они введены Марием и свидетельствуют об его понимании практических деталей военного ремесла и об его заботливости о солдатах. Особенно важное значение имели в этом отношении новые правила военного обучения, составленные товарищем Мария по африканской войне, Публием Рутилием Руфом (консул 105 г. до н.э.). Характерно, что эти правила значительно повышали выучку каждого отдельного солдата и в основном сходились с системой обучения будущих гладиаторов, принятой в тогдашних фехтовальных школах. Внутренняя организация легиона стала совершенно иной. До сих пор тактической единицей легиона являлись 30 манипул (manipuli) тяжело вооруженной пехоты, каждая из двух центурий (centuriae). В каждой центурии было по 60 человек в двух первых линиях и 30 человек в третьей. Теперь легион стал делиться на 10 когорт (cohortes), каждая со своим особым военным значком; когорты имели 6, а иногда 5 центурий по 100 человек в каждой. Таким образом, несмотря на убыль из состава легиона 1 200 человек легкой пехоты, общая численность легиона увеличилась с 4 200 человек до 5—6 тысяч. Боевой строй в три линии сохранился, но прежде каждая линия являлась самостоятельным отрядом, теперь же полководцы получили возможность распределять свои когорты на 3 линии по своему усмотрению. Военный ранг определялся теперь исключительно порядковым номером солдата и воинской части. Исчезли четыре военных значка четырех частей легиона с изображениями волка, быка с человеческой головой, коня и вепря, которые раньше, вероятно, носили впереди конницы и трех подразделений тяжелой пехоты. Их заменили знамена новых когорт и введенный Марием новый значок всего легиона с изображением серебряного орла. Таким образом в организации легионов исчезли все следы гражданских и аристократических подразделений, и между легионерами остались только чисто солдатские различия. Вместе с тем еще за несколько десятилетий до этого, наряду с легионами появилась — первоначально по случайным поводам — новая привилегированная часть армии, телохранители главнокомандующего. Прежде личная охрана главнокомандующего возлагалась на отборных солдат из союзных контингентов, так как строгие правила республиканского строя не позволяли употреблять на такую личную охрану римских легионеров, а тем паче добровольцев. Но во время нумантинской войны, когда Сципиону Эмилиану поручили обуздать совершенно деморализовавшееся войско и в то же время запретили произвести набор новой армии, ему разрешили помимо отрядов, полученных от подвластных Риму царей и городов, организовать также особую личную охрану в 500 человек римских граждан, добровольно вступивших на военную службу. Эта когорта состояла частью из членов высших сословий, частью из личных клиентов главнокомандующего и называлась поэтому иногда когортой друзей, а иногда когортой главной квартиры (praetoriani). Она несла службу при штабе главнокомандующего (praetorium), была освобождена от лагерной службы и земляных работ, получала повышенную плату и пользовалась особым почетом.
Впрочем этот полный переворот в римской военной организации был вызван, надо думать, чисто военными соображениями и вообще не был делом рук одного человека, всего менее — делом расчетливого честолюбца. Преобразование учреждений, ставших непригодными, диктовалось необходимостью. Возможно, что система добровольной вербовки среди италийского населения, введенная Марием, спасла военную силу государства, точно так же, как через несколько столетий система вербовки иноземцев, введенная Арбогастом и Стилихоном, продлила на некоторое время существование римского государства. Тем не менее эта военная реформа была настоящей политической революцией, хотя еще в неразвитом виде. Конституция республики строилась главным образом на принципе, что каждый гражданин — в то же время солдат и каждый солдат — прежде всего гражданин. Поэтому с возникновением особого солдатского сословия этой конституции должен был наступить конец. А к возникновению такого солдатского сословия должен был вести уже новый устав строевой службы с его рутиной, заимствованной у мастеров фехтовального искусства. Военная служба постепенно стала военной профессией. Еще гораздо быстрее повлияло привлечение к военной службе пролетариев, хотя и в небольшом размере. При этом имело особое значение следующее. По старым правилам полководец имел право, совместимое лишь с вполне солидными республиканскими учреждениями, награждать солдат по своему усмотрению. Солдат, проявивший доблесть и сражавшийся с успехом, имел как бы право требовать от полководца часть добычи, а от государства — участок на завоеванной территории. Прежние солдаты из граждан и земледельцев, служившие в армии по обязательному набору, видели в военной службе лишь бремя, возлагаемое на них в интересах общественного блага, а в военной добыче — лишь слабое вознаграждение за потери и убытки, связанные с военной службой. Теперь же пролетарий, завербованный в армию, жил на свое солдатское жалованье; мало того, при отсутствии домов для инвалидов и даже для бедных, он отнюдь не стремился уйти поскорей из армии, а, наоборот, стремился остаться в ней, пока не обеспечит своего будущего. Лагерь был его единственной родиной, война — единственной наукой, полководец — единственным источником надежд. Результаты такого положения ясны сами собой. Когда после боя на Раудийских полях Марий тут же, на месте сражения, даровал права римского гражданства двум когортам италийских союзников за их доблесть, он впоследствии оправдывался тем, что в шуме боя он не мог расслышать голос закона. Если бы в более важных вопросах интересы войска и главнокомандующего сошлись на каком-нибудь противоконституционном требовании, кто мог бы поручиться, что в таком случае бряцание оружия не заглушит голос закона? Теперь существовало постоянное войско, военное сословие, гвардия. В армии, как и в гражданских учреждениях, были уже заложены все основы будущей монархии. Недоставало только монарха. Как двенадцать орлов, паривших некогда над Палатинским холмом, призывали царей; новый орел, врученный легионам Марием, предвещал власть императоров.
Не подлежит сомнению, что Мария увлекли блестящие перспективы, открывавшиеся ему в его военном и политическом положении. Было мрачное, тяжелое время. Наступил мир, но и миру не радовались. Условия были теперь уже не те, как после первого грозного натиска северных народов на Рим. Тогда после пережитого кризиса все силы народа в бодром сознании избавления от гибели пришли в движение и в пышном расцвете быстро и с избытком возместили понесенные утраты. Теперь же все сознавали, что если даже доблестные полководцы еще и еще раз спасут государство от немедленной гибели, республика под управлением реставрированной олигархии тем неизбежнее будет идти к концу. Но все сознавали также, что граждане уже не могли сами помочь себе, что это время уже прошло, и нельзя было ожидать перемен к лучшему, пока место Гая Гракха остается незанятым. Народная толпа глубоко чувствовала пробел, который остался после гибели обоих благородных юношей, отворивших двери для революции. Впрочем, эта толпа по-детски увлекалась также всяким призраком, который должен был заменить Гракхов. Об этом свидетельствует появление самозванца, который выдавал себя за сына Тиберия Гракха. Несмотря на то, что родная сестра Гракхов публично на форуме изобиличила его в обмане, народ избрал его в 99 г. до н.э. трибуном только за узурпированное им имя. По таким же побуждениям толпа ликовала, встречая Гая Мария. Могло ли быть иначе?
Казалось, в лице Мария нашелся именно тот человек, который был нужен. Он был первым полководцем и популярнейшим человеком своего времени, все признавали его храбрость и честность. Даже то, что он держался в стороне от партийных распрей, казалось, предназначало его для роли восстановления государства. Мог ли народ думать иначе, мог ли не разделять этого взгляда сам Марий? Общественное мнение было настроено крайне оппозиционно. В этом отношении показателен, например, следующий факт: еще в 145 г. до н.э. в комиции было внесено предложение, что народное собрание выбирает лиц на вакантные места в высших жреческих коллегиях вместо прежнего выбора их самими коллегиями. Тогда правительству удалось добиться отклонения этого проекта из религиозных соображений. Но когда это же предложение было внесено в 104 г. до н.э. в комиции Гнеем Домитием, сенат даже не осмелился оказать ему сколько-нибудь серьезное сопротивление. Все признаки говорили о том, что оппозиции не хватает только вождя, который дал бы ей точку опоры и конкретную установку. Теперь такой вождь нашелся в лице Мария.
Для выполнения своей задачи Марий мог избрать один из двух путей: попытаться свергнуть олигархию, став в качестве императора во главе армии, или же ввести конституционные реформы законным путем. На первый путь его толкало его собственное прошлое, на второй — пример Гракха. Нетрудно понять, почему он не вступил на первый путь и, пожалуй, даже не обдумывал этой возможности. Сенат был или казался таким бессильным и растерянным, таким ненавистным и презренным, что для борьбы с ним Марий не нуждался в иной опоре, кроме своей громадной популярности. В крайнем случае Марий мог рассчитывать, даже после роспуска войска, на солдат, уволенных из армии и ожидавших наград за свою службу. Ввиду легкого и на первый взгляд почти полного успеха, которым увенчалось предприятие Гракха, и ввиду громадного превосходства своих собственных средств над средствами Гракха, Марий, вероятно, представлял себе более легким делом, чем это было в действительности, свергнуть политический строй, который за 400 лет тесно сросся с государственным организмом и его сложной иерархической системой, а также с разнообразнейшими привычками и интересами. Но и тот, кто вникал в трудности этого предприятия глубже, чем, вероятно, сам Марий, мог сообразить, что хотя армия находилась на пути превращения из гражданского ополчения в наемное войско, она все же в этом переходном состоянии еще никак не могла служить слепым орудием государственного переворота; он должен был подумать над тем, что попытка устранить враждебные элементы с помощью военной силы, вероятно, увеличила бы силу сопротивления противника. Вмешивать армию в политическую борьбу представлялось на первый взгляд излишним, а при более внимательном рассмотрении — опасным: кризис только начинался, и противоречия еще далеко не вылились в окончательную и определенную форму.
Итак Марий, отпраздновав триумф, распустил свою армию и вступил на путь, указанный примером Гая Гракха; путь этот заключался в том, чтобы достичь верховной власти, используя существующие государственные должности. Для этого Марий нуждался в поддержке так называемой народной партии и ее тогдашних вождей, тем более что победоносный полководец не обладал сам качествами и опытом, необходимыми для господства при помощи уличной толпы. Таким образом демократическкая партия после долгого периода ничтожества внезапно снова приобрела политическое значение. В течение длительного промежутка времени от Гая Гракха до Мария эта партия сильно упала. Недовольство сенатским управлением было, правда, теперь не меньше, чем тогда. Но многие из тех надежд, которые раньше привлекали к Гракху самых верных его приверженцев, теперь были признаны иллюзиями. Кое-кто догадывался, что гракховская агитация приводит к результатам, неприемлемым для очень многих из недовольных. Да и вообще за двадцать лет мелкой травли и интриг значительно ослабели и заглохли то воодушевление, та непоколебимая вера и нравственная чистота стремлений, которые отличают начальные периоды революций. Но если демократическая партия не была уже тем, чем она была при Гае Гракхе, то вожди ее в это время стояли настолько ниже своей партии, насколько Гай Гракх в свое время был выше своих приверженцев. Это было в порядке вещей. Пока во главе партии не появился опять человек, который дерзнул бы по примеру Гая Гракха овладеть верховной властью, вожди партии могли лишь играть роль временных затычек. Это были политические новички, в которых кипела молодая кровь; составив себе репутацию горячих голов и популярных ораторов, они потом переходили с большей или меньшей ловкостью обратно в лагерь правящей партии. Или же это были люди без состояния и влияния,им нечего было терять, в большинстве случаев почетная карьера была для них закрыта. Из личного озлобления или просто из желания пошуметь эти люди специально занимались тем, что старались досаждать правительству и всячески препятствовать ему. К первой категории принадлежали, например, Гай Меммий и известный оратор Луций Красе. Оба они сначала стяжали ораторскую славу в рядах оппозиции, а затем использовали эту славу в качестве ревностных приверженцев правительства.
Но самыми видными вождями партии популяров в это время являлись люди, принадлежавшие ко второй категории. Таким был Гай Сервилий Главция, которого Цицерон прозвал римским Гиперболом. Это был грубый человек самого низкого происхождения, циничный уличный краснобай, но деятельный и даже внушавший страх своим дерзким остроумием.
Второй из них, Луций Аппулей Сатурнин, превосходил своего товарища и дарованием и моральными качествами. Даже по отзывам врагов Сатурнин был пылким оратором, умевшим увлекать своих слушателей, и во всяком случае он не запятнал себя низким своекорыстием. В бытность его квестором сенат устранил его от управления хлебным ведомством, которое по установившемуся обычаю входило в ведение квестора. Это было вызвано не столько плохим ведением дел со стороны Сатурнина, сколько желанием передать эту популярную в то время в Риме должность вождю правительственной партии Марку Скавру, а не неизвестному молодому человеку, не принадлежавшему к числу правящих семей. Обида заставила пылкого и честолюбивого Сатурнина перейти в лагерь оппозиции. Он с избытком отплатил за нее, будучи в 103 г. народным трибуном. В то время одна за другой всплывали скандальные аферы. Сатурнин публично рассказал на форуме к каким подкупам прибегнули в Риме послы царя Митридата. За эти разоблачения, в высшей степени позорящие сенат.отважный трибун чуть не поплатился жизнью. В 102 г. до н.э., когда победитель Нумидии Квинт Метелл добивался должности цензора, Сатурнин поднял против него народную толпу и осаждал его на Капитолии до тех пор, пока его не освободили всадники, причем дело не обошлось без кровопролития. В отместку за это цензор Метелл пытался при проверке сенаторских списков с позором изгнать из сената Сатурнина и Главцию. Попытка не удалась только по оплошности сотоварища Метелла. Главным образом благодаря Сатурнину была назначена чрезвычайная судебная комиссия по делу Цепиона и его товарищей, несмотря на сильнейшее сопротивление правительственной партии. Он же провел в 102 г. вопреки этой партии вторичное избрание Мария консулом, вызывавшее горячие протесты. Сатурнин был, несомненно, самым энергичным врагом сената и самым деятельным и красноречивым из вождей народной партии после Гая Гракха. Но вместе с тем он больше всех своих предшественников был склонен к насилиям и неразборчив в средствах. Он всегда был готов вынести борьбу на улицу и бить противника не словами, а дубинами.
Таковы были два вождя так называемой партии популяров, вступившие теперь в союз с победоносным полководцем. Это было естественно: их интересы и цели совпадали. Уже при прежних кандидатурах Мария Сатурнин самым решительным образом и с успехом выступал на его стороне. Они сговорились, что на 100 год Марий в шестой раз выставит свою кандидатуру в консулы, Сатурнин будет добиваться вторичного трибуната, а Главция — должности претора. Овладев этими должностями, они должны были осуществить задуманный государственный переворот. Сенат не воспротивился избранию Главции, как наименее опасного из трех, но сделал все, что мог, чтобы помешать избранию Мария и Сатурнина, или по крайней мере добиться избрания вторым консулом энергичного противника Мария в лице Квинта Метелла. Обе партии пустили в ход все средства, дозволенные и недозволенные. Однако сенату не удалось подавить в зародыше опасный заговор. Сам Марий не гнушался выпрашивать голоса и даже, как утверждали, покупать их. Когда на выборах трибунов были оглашены имена девяти кандидатов из списка правительственной партии и десятое место, казалось, тоже было обеспечено за уважаемым представителем того же направления Квинтом Нуннием, буйная банда, — говорили, что главным образом бывшие солдаты Мария,— напала на Нунния и убила его. Таким образом заговорщики достигли поставленной себе цели, но с помощью грубейшего насилия. Марий был выбран на 100 г. консулом, Сатурнин — трибуном, а Главция — претором. При этом вторым консулом оказался не Метелл, а незначительная фигура — Луций Валерий Флакк. Союзники могли приступить к осуществлению своих дальнейших планов и завершить дело, прерванное в 121 г до н.э..
Вспомним, какие цели преследовал Гай Гракх и к каким средствам он прибегал при этом. Гракх стремился подорвать власть олигархии во внутренних и внешних делах. Для этого нужно было, во-первых, восстановить первоначальные суверенные права должностных лиц, попавших в полную зависимость от сената, превратить сенат из правящего органа снова в орган совещательный; во-вторых, уничтожить аристократическое деление государства на три класса: полноправных римских граждан, властвующих в государстве, италийских союзников и провинциальных подданных, путем постепенного сглаживания этих различий, несовместимых с не олигархической формой правления. Ту же идею трое союзников проводили теперь в законах о выводе колоний, которые предложил Сатурнин частично уже раньше, в бытность свою трибуном в 103 г. до н.э., и частично теперь, в 100 г.
Уже тогда была возобновлена прерванная раздача участков на карфагенской территории, вначале в пользу солдат Мария, причем, по-видимому, участки раздавались не только римским гражданам, но и уроженцам италийских союзных общин; каждому из этих ветеранов обещано было в провинции Африке 100 югеров, т. е. в пять раз больше обычного крестьянского участка в Италии. Но теперь для римско-италийских переселенцев предоставлены были в самом обширном размере не только земли провинций, уже находившихся под властью Рима, но и вся страна независимых еще кельтских племен по ту сторону Альп; основанием для этого служила юридическая фикция, что в результате победы над кимврами римлянам по праву принадлежит также вся территория, которую занимали кимвры. На Гая Мария возложено было руководство раздачей земель и принятие дальнейших связанных с этим мер. На обзаведение новых поселенцев предназначены были сокровища храма в Толозе, которые были в свое время похищены аристократами, но впоследствии были возмещены ими или подлежали возмещению. Таким образом этот закон не только продолжал в самом широком масштабе планы Гая Гракха и Флакка относительно заальпийских завоеваний и заальпийской и заморской колонизации, но допускал также эмиграцию италиков наравне с полноправными римскими гражданами. А так как этот закон, несомненно, предписывал организацию все новых общин на правах гражданских колоний, это являлось первым шагом к удовлетворению требований италиков об уравнении их в правах с римскими гражданами; эти требования трудно было провести, но уже нельзя было далее отказывать в них. Если бы этот закон прошел и Марий призван был самостоятельно проводить эту грандиозную завоевательную и колонизационную программу, он стал бы фактически римским монархом на все время реализации этой программы, вернее — пожизненно, ввиду неопределенности и беспредельности этой программы. Вероятно, при этом Марий имел в виду ежегодно переизбираться в консулы, как Гракх в трибуны. Для Мария предполагалось создать политическое положение, вообще сходное во всех существенных чертах с тем положением, которое занимал младший Гракх. Но все же между трибуном, раздающим земли, и консулом, раздающим земли, было очень важное различие: должность первого носила исключительно гражданский характер, а должность второго наряду с гражданским носила и военный характер. Это различие отчасти, но не исключительно, объяснялось различием тех конкретных условий, при которых оба эти человека стали во главе государства.
Такова была цель, намеченная Марием и его товарищами. Возникал вопрос, какими средствами предполагалось сломить ожидаемое упорное сопротивление правительственной партии? Гай Гракх в своей борьбе опирался на сословие капиталистов и на пролетариат. Его преемники тоже не преминули пойти им навстерчу. Всадникам не только оставили их суды, но и полномочия их в качестве присяжных были значительно расширены. Во-первых, Главция провел (вероятно, в том же году) новые, более строгие правила для той постоянной судебной комиссии, которая ведала наиболее важные для купечества дела о вымогательствах должностных лиц в провинциях. Во-вторых, вероятно, уже в 103 г. до н.э. по предложению Сатурнина был учрежден специальный суд по делам о хищениях и других преступлениях по должности, совершенных в Галлии во время нашествия кимвров.
В пользу столичного пролетариата была понижена крайне низкая цена раздаваемого хлеба с 6 1/3 ассов за римский шеффель до 5/6 асса; эта последняя цена была простой формальностью оплаты. Однако, хотя новые вожди народной партии не пренебрегали союзом с всадниками и столичным пролетариатом, их главную силу все же составляли не всадники и пролетариат, а отставные солдаты армии Мария, интересы которых именно поэтому и были предусмотрены с такой исчерпывающей полнотой в законах о колонизации. Здесь тоже сказывается преимущественно военный характер этой революционной попытки; чем главным образом она и отличается от предшествовавшей.
Итак, приступили к делу. Хлебный закон и закон о выводе колоний встретили самое энергичное сопротивление со стороны правительства, что и понятно. В сенате доказывалось неопровержимыми цифровыми данными, что хлебный закон приведет государственную казну к банкротству, но Сатурнина это не беспокоило. Враги добились того, что другие трибуны заявили протест против обоих законов. Сатурнин приказал продолжать голосование. Тогда должностным лицам, руководившим сбором голосов, заявили, что будто только что был слышен удар грома; по старым верованиям это — знак, что боги повелевают распустить собрание. Но Сатурнин ответил посланцам сената, принесшим это известие, что сенату лучше сидеть спокойно, так как в противном случае за громом может последовать град. Тогда городской квестор Квинт Цепион, по всей вероятности, сын осужденного три года назад полководца и столь же горячий противник партии популяров, с толпой преданных ему людей разогнал собрание. Однако, дюжие солдаты Мария, которые массами нахлынули в Рим для этого голосования бросились на городскую толпу, и, таким образом, удалось довести до конца голосование законов Аппулея на вновь отвоеванном поле сражения. Это был возмутительный скандал, когда же дошло до вопроса, примет ли сенат закон, то все сенаторы под угрозой лишения своего сенаторского звания должны были в течение 5 дней со дня издания этого закона принести клятву, что будут добросовестно исполнять его. Все сенаторы принесли требуемую клятву, за исключением одного Квинта Метелла, который предпочел добровольно удалиться в изгнание. Марий и Сатурнин ничего не имели против того, что лучший полководец и самый даровитый член противной партии добровольно покидает отечество.
Казалось, цель достигнута. Однако проницательный наблюдатель уже тогда должен был видеть, что все начинание провалилось. Главная причина провала заключалась в неудачном союзе между политически беспомощным полководцем и талантливым, но безудержным и пылким уличным демагогом, руководившимся не столько государственными целями, сколько своими страстями. Оба прекрасно договаривались, пока речь шла только о составлении планов. Но когда приступили к осуществлению этих планов, очень скоро обнаружилось, что прославленный полководец — совершенная бездарность в области политики, что его честолюбие — это честолюбие крестьянина, стремящегося сравняться в титулах с аристократами и по возможности превзойти их, а не честолюбие государственного деятеля, который стремится управлять, потому что чувствует в себе силы для этого. Обнаружилось, что всякое политическое предприятие, зависящее от поддержки Мария как политика, неминуемо осуждено на провал из-за него самого даже при прочих благоприятных обстоятельствах.
Марий не умел ни привлекать на свою сторону противников, ни держать в повиновении свою партию. Оппозиция против него и его товарищей была и сама по себе весьма значительной. Кроме всей правительственной партии, против них было также большинство граждан, ревниво оберегавших свои привилегии от притязаний италиков. А дальнейший ход событий толкнул в лагерь правительства также весь имущий класс. Сатурнин и Главция с самого начала были повелителями и слугами пролетариата и поэтому далеко не в ладу с денежной аристократией; последняя ничего не имела против того, чтобы с помощью черни угрожать сенату, но не любила уличных свалок и грубых насилий. Уже во время первого трибуната Сатурнина его вооруженные банды дрались со всадниками; сильная оппозиция против его вторичного избрания в 100 г. до н.э. показывает, как немногочисленна была партия его приверженцев. Марию следовало бы лишь в меру пользоваться услугами этих сомнительных соратников и показать общественному мнению, что господин — он, а не они, что они должны служить ему, Марию. Но Марий поступал наоборот; получалось впечатление, что у власти станет не умный и сильный человек, а уличный сброд. Перед лицом этой общей опасности все деловые люди, до смерти напуганные дикими сценами, снова тесно примкнули к сенату. Гай Гракх ясно сознавал, что с помощью одного пролетариата невозможно свергнуть правительство; поэтому он в первую очередь стремился привлечь на свою сторону имущие классы. Но продолжатели его начали с того, что примирили аристократию с буржуазией.
Однако еще быстрее, чем это примирение врагов, к краху всего предприятия привели раздоры среди зачинщиков его, — неизбежное следствие более чем двусмысленного поведения Мария. Тогда как его товарищи вносили предложения решающего характера, а солдаты его проводили их с оружием в руках, сам Марий держался совершенно пассивно. А между тем политический вождь обязан, так же как и полководец, в минуту решительного боя лично руководить всеми действиями и быть впереди всех. Мало того, Марий испугался им самим вызванных демонов, и обратился в бегство. Когда его товарищи прибегали к средствам, которых честный человек не мог одобрить, но без которых нельзя было достичь поставленной цели, он вел себя, как все морально и политически неустойчивые люди: отрекаясь от участия в их преступлениях, он в то же время пытался воспользоваться плодами их. Рассказывали, будто Марий одновременно вел тайные переговоры в разных комнатах своего дома: в одной с Сатурнином и его сообщниками, а в другой — с посланцами олигархов. В одной обсуждались планы нападения на сенат, а в другой — меры против мятежа. Под соответствующим предлогом Марий переходил от одного совещания к другому. Все это, конечно, чистейшая выдумка, но характеризует поведение Мария с аристофановской меткостью. Двусмысленная позиция Мария обнаружилась в вопросе о присяге, требуемой законами Аппулея. Он сначала отказался дать присягу под предлогом формальных неправильностей, допущенных при утверждении этих законов. Потом он принес клятву, но с следующей оговоркой: поскольку эти законы действительно имеют обязательную силу. Эта оговорка, в сущности, сводила на нет клятву, и все сенаторы, конечно, включили в свою клятву такую же оговорку. Таким образом клятва не только не упрочила новые законы, а, напротив, сама сделала их сомнительными.
Результаты такого исключительно бестолкового поведения прославленного полководца не замедлили сказаться. Сатурнин и Главция не для того затеяли революцию и поставили Мария во главе государства, чтобы он отрекся от них и принес их в жертву. Если прежде Главция, демагог, так хорошо умевший забавлять толпу своими шутками, не жалел для Мария самых веселых цветов своего игривого красноречия, то теперь венки, которые он сплетал для Мария, пахли отнюдь не розами и не фиалками. Наконец, произошел окончательный разрыв, поведший к гибели обеих сторон. Марий был недостаточно силен для того, чтобы без поддержки провести им же самим поставленный под вопрос закон о выводе колоний и, таким образом, занять то положение, которое было предназначено ему этим законом. С другой стороны, Сатурнин и Главция не были в состоянии собственными силами продолжать дело, начатое в расчете на Мария.
Однако оба демагога уже так скомпрометировали себя, что отрезали себе отступление. Им приходилось выбирать одно из двух: либо в обычном порядке сложить свои полномочия, а это значило отдаться со связанными руками во власть своих ожесточенных противников, либо взять власть в свои руки, хотя они сами чувствовали, что она им не по силам. Они выбрали второй путь. Сатурнин намерен был снова выставить свою кандидатуру на должность трибуна в 99 г. до н.э., Главция решил добиваться консульства, хотя занимал в то время должность претора и по закону мог быть избран в консулы только через 2 года. На выборах трибунов они имели полный успех, Марий пытался воспрепятствовать кандидатуре самозванца, выдававшего себя за сына Тиберия Гракха, но прославленный полководец лишь убедился при этом чего стоила теперь его популярность. Толпа разбила двери тюрьмы, где был заключен лже-Гракх, с триумфом пронесла его по улицам и значительным большинством выбрала его в трибуны. Более важное значение имели консульские выборы. Сатурнин и Главция решили прибегнуть для устранения нежелательных конкурентов к методам, испробованным в предыдущем году; уличный сброд напал на кандидата правительственной партии Гая Меммия, того самого, который 11 лет тому назад возглавлял оппозицию против нее, и убил его дубинами.
Но правительственная партия только и ожидала такой дикой сцены, чтобы прибегнуть к насилию. Сенат обратился к консулу Гаю Марию с требованием принять необходимые меры, и Марий действительно согласился употребить теперь в защиту консервативной партии ту власть, которую он получил от демократии и обещал употреблять в интересах демократии. Спешно были созваны молодые солдаты, снабжены оружием из общественных зданий и выстроены в боевом порядке. Сами сенаторы со своим престарелым главой Марком Скавром явились на форум с оружием в руках. Противник был сильнее в уличных свалках, но к такой атаке не был подготовлен и должен был защищаться как попало. Были выломаны двери тюрем, рабов призвали к свободе и к оружию, и Сатурнин был даже провозглашен царем или вождем войска — так во всяком случае утверждают. В день, когда новые народные трибуны должны были вступить в должность, 10 декабря 100 г. до н.э., на форуме произошел бой. За все существование Рима это был первый бой внутри городских стен. Исход его был предрешен.
Популяры были разбиты и загнаны на Капитолий. Их отрезали от воды, и они были принуждены сдаться. Марий, командовавший в этих операциях, охотно спас бы жизнь своим бывшим союзникам, а теперь пленникам. Сатурнин крикнул толпе, что все свои предложения он вносил по соглашению с консулом. Даже более дурной человек, чем Марий, должен был содрогнуться перед той бесчестной ролью, которую он играл в этот день. Но он уже давно не был господином положения. Аристократическая молодежь без приказания взобралась на крышу сенатской курии, на форуме, где временно помещались пленники, и перебила их сорванными с крыши черепицами. Так погиб Сатурнин с большей частью видных пленников. Главция скрылся, но был найден и тоже убит. В этот день погибли без суда и приговора четыре должностных лица римского народа: претор, квестор и два народных трибуна и рад других видных деятелей, отчасти из знатных семей. Хотя на главарях народной партии и лежала тяжелая и кровавая вина, все же их участь достойна сожаления. Они погибли, как аванпост, покинутый армией в минуту опасности; они вынуждены были бесцельно погибнуть в отчаянной схватке.
Никогда еще правительственная партия не одерживала такой победы, а оппозиция не терпела такого поражения, как в этот день 10 декабря. Устранение нескольких беспокойных крикунов было еще наименее важным результатом это дня; их в любой день могли заменить другие субъекты того же пошиба. Важнее было то, что единственный человек, который мог тогда стать опасным правительству публично и окончательно сам себя уничтожил. А самым важным результатом было то, что оба элемента оппозиции — сословие капиталистов и пролетариат — вышли из борьбы в полном разладе друг с другом. Правда, это не было делом правительства. Сила обстоятельств, а главным образом грубый мужицкий кулак бездарного преемника Гракха разорвали союз, завязанный искусной рукой его предшественника. Но в конечном счете было безразлично, что доставило правительству победу — сознательный расчет или удача.
Трудно представить себе положение более жалкое, чем то, в котором очутился после этой катастрофы герой Акв и Верцелл. Положение его было тем более жалким, что все невольно сравнивали его с тем блеском, который окружал Мария еще несколько месяцев назад. При выборах должностных лиц уже никто ни в лагере аристократии, ни в лагере демократии не думал больше выставлять кандидатуру победоносного полководца. Человек, который 6 раз был консулом, уже не мог осмелиться выставить свою кандидатуру даже на должность цензора в 98 г до н.э.. Он отправился на Восток, как он сказал, для выполнения данного им обета, а на самом деле для того, чтобы не быть очевидцем триумфального возвращения в Рим . своего смертельного врага Квинта Метелла. Никто его не удерживал. Когда он вернулся, он возобновил свои приемы. Но его покои пустовали. Он все еще надеялся, что снова настанет время войн и сражений и снова понадобится его рука опытного воина. Он думал найти случай для войны на Востоке, где у римлян, конечно, было немало причин для энергичного вмешательства. Но и эта его надежда рушилась, как и многие другие. Царил глубокий мир. Раз возбужденная жажда почестей пожирала его тем сильнее, чем чаще он ошибался в своих надеждах. Будучи суеверным, он лелеял в своем сердце старое предсказание оракула, что будет 7 раз консулом. В мрачном раздумье он размышлял, как добиться осуществления этого предсказания и отомстить за обиды. А между тем все, кроме него самого, считали его человеком ничтожным и неопасным.
Над всадническими судами неизбежно должна была разразиться гроза. Лучшие представители правительственной партии, в которых еще не заглохло сознание, что власть не только дает права, но и налагает обязанности, и даже просто лица, в которых еще жило благородное и гордое честолюбие, не могли не возмущаться этим тяжелым и позорным политическим контролем, отнимавшим заранее всякую возможность наладить управление. Скандальное осуждение Рутилия Руфа не позволяло медлить с атакой, и Марк Ливии Друз, бывший в 91 г. до н.э. народным трибуном, увидел в нем вызов по своему адресу. Он был сыном того самого Друза, который 30 лет тому назад сначала низверг Гая Гракха, а позднее составил себе также имя и как полководец, покорив скордисков. Ливии Друз, подобно своему отцу, был человеком строго консервативных убеждений и доказал это на деле во время восстания Сатурнина. По происхождению он принадлежал к кругу высшей знати и обладал колоссальным состоянием; по своему характеру он тоже был настоящий аристократ, энергичный и гордый. Он не навешивал на себя почетных знаков своих должностей, но на смертном одре высказал мнение, что не скоро найдется в Риме гражданин, подобный ему. Всю свою жизнь он руководствовался прекрасным правилом, что благородное происхождение налагает определенные обязанности. Со всей страстностью своего характера он отшатнулся от чванной и продажной аристократической черни. Двери его дома и его кошелек всегда были открыты для людей из народа. Человек прямой и строгих нравов, он пользовался в народе скорее уважением, чем любовью. Несмотря на свои молодые годы, он в силу своих личных достоинств пользовался влиянием в сенате и на форуме. У него были единомышленники. Когда Марку Скавру пришлось защищаться перед судом против обвинения в вымогательстве, он имел смелость публично обратиться к Друзу с призывом взяться за реформу суда присяжных. Скавр, а также знаменитый оратор Луций Красе были в сенате самыми ревностными защитниками предложений Друза, быть может, и соавторами их. Однако правящая аристократия в своей массе не разделяла взглядов Друза, Скавра и Красса. В сенате не было недостатка в решительных сторонниках партии капиталистов. Между ними выделялись: тогдашний консул Луций Марций Филипп, так же горячо и разумно отстаивавший теперь интересы сословия всадников, как прежде интересы демократии, и дерзкий и бесцеремонный Квинт Цепион, примкнувший к этой оппозиции главным образом из личной вражды к Друзу и Скавру. Но опаснее этих решительных противников была трусливая и ленивая масса аристократии. Она, конечно, предпочла бы грабить провинции только в свою пользу, но в конце концов была непрочь делить добычу со всадниками. Эти аристократы находили, что вместо того, чтобы вести трудную и опасную борьбу с высокомерными капиталистами, для них выгоднее и надежнее покупать у последних безнаказанность угодничеством, унижениями и подкупом. Только исход борьбы мог выявить, в какой мере можно увлечь за собой эту массу, без содействия которой невозможно было добиться цели.
Друз разработал проект отнять у всадников право участия в судебных комиссиях в качестве присяжных и вернуть это право сенату. Для того чтобы сенат мог справиться с новыми задачами, предполагалось увеличить его состав тремя стами новых членов. Кроме того, Друз предлагал учредить особую уголовную комиссию для судебного преследования тех присяжных, которые провинились — или окажутся виновными в будущем — во взяточничестве. Этим достигалась ближайшая цель Друза — лишить капиталистов их политических привилегий и привлечь их к ответственности за совершенные ими беззакония. Однако предложения и замыслы Друза этим не ограничивались. Его предложения носили не случайный характер, а включали обширный и продуманный план реформ. Он предлагал далее увеличить раздачу хлеба, а расходы на это покрывать постоянным выпуском соответствующего количества медных посеребренных динариев наряду с настоящими серебряными; кроме того — отвести под колонизацию для римских граждан все нерозданные еще пахотные земли в Италии, а именно, государственные земли в Кампании и лучшую часть Сицилии; наконец, он самым определенным образом обязался перед италийскими союзниками уравнять их в правах с римскими гражданами. Таким образом мы находим здесь у аристократии те же идеи реформ и стремление опереться на те же силы, что у Гая Гракха. Удивительное, но вполне понятное совпадение. Естественно, что как тирания в борьбе против олигархии, так и олигархия в борьбе против денежной аристократии опиралась на оплачиваемый и, в известной мере, организованный пролетариат. Если раньше правительство считало прокормление пролетариев за счет казны неизбежным злом, то теперь Друз задумал использовать это зло, хотя бы временно, в качестве орудия против денежной аристократии. Естественно, что точно так же, как в свое время лучшая часть аристократии согласилась на аграрный закон Тиберия Гракха, так и теперь она охотно шла на все реформы, которые не затрагивали вопроса о верховной власти, а были направлены исключительно на исцеление застарелых общественных язв. Конечно, в вопросе об эмиграции и колонизации аристократия не могла идти так далеко, как демократия, так как господство олигархии держалось главным образом на свободном хозяйничании в провинциях, и всякое постоянное военное командование было бы стеснением для нее. Что касается уравнения в правах Италии и провинций, а также плана завоеваний по ту сторону Альп, то это противоречило консервативным принципам. Но государственными землями, латинскими и даже в Кампании, а также Сицилией сенат мог пожертвовать для того, чтобы улучшить положение италийского крестьянства и вместе с тем утвердить свою власть. К тому же, лучшее средство предотвратить в дальнейшем агитацию заключалось в том, чтобы по почину самой аристократии были розданы еще нерозданные земли. Как выразился сам Друз, это ничего не оставило бы будущим демагогам для раздачи кроме уличной грязи и утренней зари. Для правительства, будь то монарх или замкнутый круг правящих семей, было также более или менее безразлично, будут ли права римского гражданства распространяться на все население Италии или только на половину его. Поэтому реформаторы из обоих лагерей должны были одинаково считать, что целесообразное и своевременное распространение прав римского гражданства предотвратит опасность повторения в более широком масштабе восстания в Фрегеллах. Попутно реформаторы должны были искать для своих замыслов союзников среди многочисленных и влиятельных италиков. Как ни расходились обе большие политические партии по своим взглядам и целям в вопросе о верховной власти, но в выборе средств и по своим реформаторским тенденциям лучшие люди обоих лагерей во многом сходились между собой. Подобно тому, как Сципиона Эмилиана можно причислить одновременно к противникам Тиберия Гракха и к друзьям его планов реформы, Друза тоже можно считать в такой же мере продолжателем и учеником Гая Гракха, как и его противником. Между обоими высокорожденными и благородными духом юными реформаторами больше сходства, чем может показаться на первый взгляд; и по своим личным качествам оба они были способны возвыситься над густым туманом партийных интриг и в основном сойтись в чистой атмосфере своих патриотических устремлений.
Стоял вопрос о проведении законов Друза. Как в свое время Гай Гракх, Друз отложил на время опасный проект о предоставлении италийским союзникам прав римского гражданства и внес пока только три закона: о суде присяжных, аграрный и хлебный. Партия капиталистов оказала самое решительное сопротивление, и при нерешительности большинства аристократов и неустойчивости комиций она, несомненно, провалила бы закон о суде присяжных, если бы он был поставлен на голосование отдельно. Поэтому Друз связал все свои предложения в одно целое. Таким образом все граждане, заинтересованные в раздаче хлеба и земель, вынуждены были голосовать также за закон о присяжных. Закон удалось провести благодаря поддержке этих граждан и всех италиков. Последние горой стояли за Друза, за исключением крупных землевладельцев, особенно этрусских и умбрийских, которым грозило отобрание находившихся в их владении государственных земель. Впрочем, закон прошел лишь после того, как Друз арестовал и отправил в тюрьму консула Филиппа, который упорно сопротивлялся принятию закона. Народ превозносил трибуна как своего благодетеля; при появлении его в театре все встали и приветствовали его аплодисментами. Однако исход голосования не закончил борьбу, а лишь перенес ее на другую почву: противная партия утверждала — и правильно, — что закон Друза противоречит закону 98 г. до н.э. и потому не имеет силы. Главный противник трибуна консул Филипп требовал на этом основании в сенате отмены закона Ливия. Но большинство сената, довольное тем, что отделалось от всаднических судов, отвергло это требование. Тогда Филипп публично заявил на форуме, что с таким сенатом невозможно управлять и он постарается заменить его другим; консул как будто замышлял государственный переворот. Сенат, созванный по этому поводу Друзом, вынес после бурных прений вотум порицания и недоверия консулу. Но в глубине души у большинства сенаторов отныне заговорил страх перед революцией, которой, по-видимому, угрожали Филипп и значительная часть капиталистов. К этому присоединились и другие обстоятельства. Через несколько дней после этого заседания сената скоропостижно скончался один из самых энергичных и влиятельных сторонников Друза, оратор Луций Красе (сентябрь 91 г. до н.э.). Переговоры Друза с италиками, о которых он сначала сообщил лишь немногим ближайшим друзьям, постепенно получили огласку, и противники Друза стали вопить о государственной измене; к ним присоединились многие члены правительственной партии, быть может, даже большинство их. Когда по поводу союзнического празднества на Албанской горе Друз великодушно предупредил консула Филиппа о необходимости остерегаться подосланных италиками убийц, это лишь еще больше скомпрометировало трибуна, потому что показало, как сильно он запутан в заговоры италиков.
Филипп все настойчивей добивался отмены закона Ливия, а большинство в сенате все слабее защищало этот закон. Вскоре масса трусливых и нерешительных сенаторов пришла к убеждению, что единственным выходом является возвращение к прежним порядкам. Закон Ливия был отменен по формальным причинам. Друз, по обыкновению очень сдержанный, ограничился замечанием, что ненавистные всаднические суды восстановлены теперь самим сенатом. Друз не пожелал использовать против решения сената свое право трибунской интерцессии и, таким образом, сделать это решение недействительным. Нападение сената на партию капиталистов было полностью отбито, сенат волей-неволей снова подчинился прежнему ярму.
Но финансовая аристократия не удовлетворилась своей победой. Однажды вечером Друз, прощаясь у входа в свой дом с обычно провожавшей его толпой, внезапно упал к подножию статуи своего отца: рука убийцы поразила его так метко, что уже через несколько часов он был мертв. Убийца скрылся в сумерках и не был узнан. Судебного следствия не было назначено. Но и без следствия было ясно, что Друз пал от того ножа, которым аристократия сама себе наносила раны. Та же насильственная и страшная смерть, которая . унесла демократических реформаторов, суждена была также этому Гракху аристократии. В этом заключался глубокий и трагический урок. Реформа рушилась вследствие сопротивления или слабости аристократии, даже если попытка исходила из ее собственных рядов. Друз отдал свои силы и жизнь на то, чтобы свергнуть господство купечества, организовать эмиграцию и предотвратить грозившую гражданскую войну. Но еще при его жизни власть купечества стала еще более неограниченной, чем когда-либо, все его реформаторские замыслы рушились, и он умер с сознанием, что его преждевременная смерть послужит сигналом к самой ужасной гражданской войне из всех, когда-либо опустошавших прекрасную италийскую страну.
Источник: Моммзен Теодор, История Рима; Наука, Ювента, Санкт-Петербург, 1994
Новые статьи на www.world-history.ru
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru | Отписаться |
| В избранное | ||
