Х Р О Н О Г Р А Ф Ъ

Историческая рассылка    Выпуск № 2 (225), Октябрь 2009 г.

Информационная поддержка сайта 

Хронографъ. Неизвестные страницы истории.

Как перекупщица орла победила

В годы нацистской оккупации киевляне боролись за выживание, проявляя чудеса предприимчивости

Базар под дулом автомата

С октября 1941 г. по ноябрь 1943 г. киевляне, избежавшие массовых казней, отправки в Германию, гестаповских зачисток, не попавшие под обстрел или бомбежку, вели нелегкую борьбу за существование. Новые хозяева города не заботились о благосостоянии местного населения. Линия фронта смещалась на восток, немцы ждали скорого падения Москвы и окончания блиц-крига. Но война затягивалась. С военнопленными нацисты не церемонились — расстреливали или морили голодом, а уцелевшее мирное население заставляли работать на благо рейха.

Город жил спекуляцией — при Советах это было подсудным делом, при немцах — единственным шансом выжить. Тысячи киевлян превратились в «челноков», а их «Стамбулом» были соседние деревни. Там можно было купить или выменять дефицитные продукты, что-то съесть, что-то продать или перепродать.

В людях просыпалась коммерческая жилка. Приспосабливались, как могли, знали, где что почем, изобретали самые неожиданные потребительские ценности, вроде тертых сухих листьев «на курево». И в оккупационные месяцы бурлила, клокотала, поражала своей пестротой и разнообразием жизнь многочисленных рынков — Житнего и Бессарабки, Сенного, Куреневского... Базарная жизнь Киева не ускользала от пристального взора оккупантов.

Они то и дело вводили новые методы регулирования рыночных процессов в городе. Обязывали частных торговцев обзаводиться патентами, устанавливали нормативные цены. Или, заметив, что селяне много снеди доставляют на городской рынок, запрещали проносить по дорогам больше продуктов, чем «необходимо для дневного пропитания». Потом расставляли на подходах к городу полицейские посты и отбирали то, что люди с огромным трудом собрали или наменяли в селах. Случалось даже, что рынки объявляли закрытыми, конфисковывали товары, устраивали облавы на базарах и всех пойманных угоняли в Германию.

Но одолеть рыночную стихию не под силу было даже новому немецкому порядку. В конце концов, те же солдаты и полицаи, награбив вволю, ослабляли нажим — в их же интересах было, чтобы торговцы слегка нагуляли жирок. И опустевшие рынки снова наполнялись народом, а цены определялись отнюдь не предписаниями рейхскомиссара, а извечным балансом спроса и предложения.

Так, выражаясь словами писательницы Докии Гуменной, пережившей в Киеве годы оккупации, «поединок черного свастического орла с киевской перекупщицей закончился твердой несомненной победой перекупщицы».

Рубль рейхсмарке не помеха

Товарно-денежные отношения в Киеве разрушились в первые недели после ухода из города Красной армии. У людей на руках оставались советские купюры — рубли и червонцы с серпами, молотами и портретами Ленина. Не каждый рисковал пойти с такими деньгами на торг, многие боялись их принимать. Возрождались первобытные традиции натурального обмена — излишки продуктов меняли на вещи.

Впрочем, вскоре оккупанты дали добро на обращение денег с Лениным — создать альтернативную денежную массу они пока не могли, а многие насущные вопросы не решались без наличности. Еще на 1941 год немцы запланировали введение новых ассигнаций с номиналами, аналогичными советскому времени: 1, 3, 5 рублей, 1, 3, 5, 10 червонцев, но по каким-то причинам от этого отказались. А когда Киев оказался тыловым городом, оккупационные власти запустили в оборот свои марки, которыми расплачивались за товары и услуги. Немецкие деньги, к слову, были разных выпусков (так называемые рентенмарки и рейхсмарки), но стоили одинаково. Между советскими и немецкими деньгами установился простой курс: червонец за марку.

Ситуация с платежными средствами упорядочилась только к концу зимы 1942 года. Рейхскомиссар Украины издал постановление о денежной реформе. Жителей извещали о том, что все дензнаки СССР изымаются из обращения, кроме рублевок и трешек (нацисты не очень-то комплексовали по поводу того, что на бумажке в три рубля наряду с гербом СССР изображены два бойца-красноармейца — те самые, которые сражались против них на фронте).

Взамен Центральный эмиссионный банк Украины, находившийся в столице рейхскомиссариата — Ровно — выпустил серию оккупационных карбованцев. Предусмотренные номиналы, между прочим, в точности совпадали с нынешними украинскими гривнями: 1, 2, 5, 10, 20, 50, 100, 200 и 500 карбованцев. На них были изображены орлы со свастиками и «вольные украинцы» — селянки, рабочие, детишки. Правда, с купюрой в два карбованца вышел казус. Есть сведения, что при транспортировке вагон с этими бумажками сожгли партизаны, так что в обращение они не попали.

Соотношение оставалось прежним: 10 карбованцев за одну рейхсмарку. Население с 6 по 25 февраля 1942 года могло обменять советские деньги на новые из расчета рубль за карбованец. Однако в постановлении оговаривалось, что «банкноты будут изъяты из обмена, если не будет доказательств, что они приобретены законно», и многие обладатели крупных сумм в червонцах просто не знали, как подступиться к обменному бюро. Настораживало киевлян и то, что обменивались на наличность лишь купюры в 5 рублей и 1 червонец, а за более крупные деньги давали лишь банковскую расписку.

Официальный курс карбованца к марке не менялся до конца оккупации. В городе действовали даже валютные обменные пункты. В основном их услугами пользовались немцы и бойцы союзных армий — мадьяры, румыны, итальянцы. Центральный пункт находился на Крещатике, в уцелевшем дореволюционном банковском здании (где теперь банк «Хрещатик»).

Рыночная муштра

Из свидетельств о жизни на оккупированных территориях видно, что любой вооруженный немец воплощал тогда для подвластного населения право и закон. И все же определенные правила на оккупированной территории предписывались и даже выполнялись, разумеется, в той степени, насколько это было выгодно для самих немцев.

Уже к декабрю 1941 года по рейхскомиссариату Украины, в который входил и Киев, установили стандарт ставок заработной платы местных работников промышленности. Зарплата делилась на шесть уровней: от 70-75 копеек в час для учеников и практикантов до 2 рублей 50 копеек для квалифицированных рабочих. В дальнейшем аналогичные ставки, разделенные на 8 разрядов, приняли «для всех туземных служащих немецких учреждений».

Причем увеличивать эти ставки не разрешалось — мотивацию заменяли принудиловкой. Даже лучший работяга, вкалывая 12-14 часов в день, не мог бы получать по этим нормам больше 900-1000 рублей, а в среднем зарплаты рабочих и служащих колебались в пределах двух-пяти сотен. Между тем к осени 1942 года коробок спичек стоил на рынке десятку, стакан гороха или пшена — 20-25 рублей, стакан соли — 200 рублей, килограмм хлеба — 250 рублей, килограмм сала — 7 тыс. рублей.

Немцы жестко внедряли принцип «кто не работает, тот не ест». Помимо зарплаты, вводились выдачи всем жителям города хлеба по карточкам. Те, кто его пробовал, навсегда запомнили этот удивительный «золотистый» хлеб. Необычный цвет придавала ему густо покрывавшая его просяная шелуха. То был едва съедобный «эрзац»-хлеб, которого к тому же выдавали аж двести граммов на едока. И не на день, а на неделю! И только официально работавшие и имевшие соответствующую арбайтскарте, получали еще по 600 граммов в неделю того же золотистого хлеба. Лишь в 1942 году норма была повышена до 400 граммов, а до этого неработающие старики и дети отмеряли себе по 28 граммов хлеба в сутки, чтобы хватило до следующей выдачи...

Трудовая дисциплина вводилась очень просто: неподчинение есть саботаж, а за саботаж — расстрел. Все трудоспособное население было обязано еженедельно отмечаться на бирже труда, которая находилась в помещении нынешней Академии художеств на улице Смирнова-Ласточкина. Там безработным могли предложить любое занятие, отказаться от которого было невозможно. Ушлые киевляне, правда, быстро находили чиновников, которым нужно было сделать подношение, чтобы труд оказался более-менее по душе. Остальным приходилось терпеть. Иные искали способ просто покинуть город, но специально для них был придуман очередной приказ: если кто-то был вызван по трудовой повинности и не явился, то его жилье взламывалось, а все вещи, вплоть до мебели, подлежали конфискации.

Что касается коммерческой деятельности, то ее регулировали более-менее цивилизованные акты. В городе была создана нотариальная контора и введена инструкция об осуществлении нотариальной деятельности — язык для актов устанавливался украинский, но с правом перевода на другие языки. На рейхскомиссариат Украины распространялось немецкое вексельное и чековое право, была учреждена городская торгово-промышленная полиция. Но о свободной предпринимательской конкуренции речь, разумеется, не шла. Преимущество во всех случаях было за немцами, потом шли их союзники, а также фольксдойчи (этнические немцы, жившие на захваченных территориях), а потом уж все остальные. Легальный бизнес славянского населения облагался подоходным налогом, тогда как фольксдойчей от него освобождали.

Возвращение городских голов

Утверждения советских исследователей о том, что нацисты только и делали, что разоряли в Киеве городское хозяйство и взрывали центральные улицы, далеки от истины. Достоверные факты говорят о том, что и пожар на Крещатике был результатом работы советских диверсантов, и разруха коммунального хозяйства в канун холодов — тоже их рук дело.

Заняв город, немцы дали возможность киевлянам наладить в нем муниципальное управление. Разумеется, от новых «отцов города» требовалась полная лояльность к Германии. Из старинной практики еще царских времен извлекли названия: городская управа, городской голова... Первым городским головой стал профессор-историк Александр Оглоблин, в свое время затравленный коллегами-большевиками. Но вскоре его сменил математик, бывший аспирант университета Владимир Багазий.

В начале 1942-го этот мэр сгинул в гестапо вместе с другими украинскими патриотами. Следующий городской голова, Леонтий Форостивский, очевидно, учитывал судьбу предшественника, потому что старался четко следовать указаниям немецкой властной вертикали, представленной подлинным хозяином города — штадткомиссаром Киева. Форостивский (как и Оглоблин) после войны эмигрировал за океан.

Для оккупантов городская управа была лишь инструментом доведения своей воли до всех горожан. Но при значительной неопределенности своих полномочий, при стесненности в силах и средствах местные власти все же пытались, насколько возможно, накормить и обогреть киевлян. Источником финансов городской управы была, в частности, квартирная плата, которую взыскивали с обитателей всех коммунальных и частных жилых домов.

Эта плата, в зависимости от благоустроенности района, колебалась от 90 коп. до 1 руб. 32 коп. в месяц за квадратный метр; жителям высоких этажей и подвалов делалась скидка. С немалым трудом управа налаживала систему хозяйства, действовавшую как во всем городе, так и в отдельных районах. Морозную зиму 1941-1942 гг. многие горожане провели, кутаясь во что попало в квартирах с минусовой температурой и замерзшей канализацией, но для части домов все же были приведены в действие водопровод и отопление.

При отсутствии средств коммунальные работы порой проводились таким способом: городская управа обращалась к штадткомиссару, тот давал «добро», и после этого жильцы заинтересованных домов обязаны были своими силами ворочать булыжники, копать канавы или вывозить мусор.

В 1942 году удалось возродить трамвайное хозяйство (правда, трамваи возили преимущественно немцев, а для унтерменшей-славян отводились отдельные тесные площадки). Работали городские детские приюты, где подкармливали малышей. Велся учет жилфонда, было упорядочено взимание платы с арендаторов-предпринимателей.

Однако с началом военных неудач вермахта к городским властям гитлеровцы прислушивались все меньше — штадткомиссар вершил дела единолично. А во время отступления нацисты постарались хлопнуть дверью еще громче, чем большевики осенью 41-го, — так что и после прихода советских войск большинству жителей города еще не один месяц приходилось ждать восстановления элементарных коммунальных удобств.

Временщики из рейха

Стоит только заговорить о деятельности в оккупированной Украине германских торгово-промышленных фирм, как многие сразу вспоминают солидную контору по скупке-продаже свиной щетины, показанную в известной кинокартине «Подвиг разведчика». В фильме эту щетину заготавливает сыгранный Павлом Кадочниковым советский агент майор Федотов, преобразившийся в немца Эккерта. И дурачит своего не шибко умного компаньона-нациста: «Еще немного, и наша щетина, как по мановению волшебной палочки, превратится в золото!» К слову, действие фильма происходило в Виннице, но снимала картину вскоре после войны Киевская киностудия, и в некоторых кадрах можно узнать еще лежащие в руинах улицы центра Киева.

Фильм фильмом, но киевские подпольщики порой действительно легализовались под видом фирмочек — лавчонок, мастерских, парикмахерских, куда, не вызывая подозрений, могли заходить разные люди. Поговаривали даже, что по заданию подполья в городе открывались шикарные комиссионные магазины. Однако большинство открывшихся в оккупированном Киеве коммерческих офисов было представительствами реальных фирм Германии и ее вассалов. Их численность особенно выросла к лету 1942 года, когда нацистам удалось прорваться далеко на восток.

Фирмачи-немцы приезжали в город как хозяева, по их требованиям освобождали приглянувшиеся квартиры и дома, бесцеремонно выселяя живших там киевлян. Они обставляли свои конторы стильной мебелью, увешивали купленными или конфискованным картинами. Коммерсантов сопровождали пышные светловолосые подруги, сразу освоившие местные рестораны, магазины, кинотеатры с вывесками «Нур фюр дойче» — «Только для немцев». Офисы комплектовались избранными «арийскими» кадрами, славяне допускались только на низшие должности. Существовала даже специальная директива рейхскомиссара Украины касательно германских торговых фирм: «Принимать на работу местную рабочую силу можно только в том случае, если набирать рабочую силу из Германии совсем невозможно и нет необходимой рабочей силы среди фольксдойчей. Следует следить за тем, чтобы местная рабочая сила, занятая в немецких торговых фирмах на таких должностях, как бухгалтеры, кассиры и др., численно была не слишком большой, чтобы можно было противодействовать сильному росту мелкой интеллигенции среди украинского населения».

Неверно считать эти заведения только плодом частной инициативы немецких бизнесменов, наживающихся на дешевой рабочей силе восточных областей. В нацистской Германии экономика была четко ориентирована на военные потребности. Государство ввело жесткий контроль коммерческой деятельности, с тем, чтобы любая фирма действовала, прежде всего, в интересах рейха. Это не исключало бурного обогащения генералов бизнеса, поскольку государственные органы обеспечивали их солидными заказами. А от служащих требовались исполнительность и дисциплина, согласно законам военного времени. Здесь, на оккупированной территории, они получали сравнительно скромное жалование в марках, но в пересчете на карбованцы были богачами.

Расцвет деловой жизни в городе оказался непродолжительным. После Сталинграда Киев уже не воспринимался как спокойный немецкий тыл. Фирмачи торопливо сворачивали свои конторы и отбывали на запад.

Фарцовщики 1940-х

Детство киевского инженера и ученого Вячеслава Сабалдыря пришлось на период оккупации. Много лет спустя в своих воспоминаниях он рассказал, как они с приятелем проявляли чудеса изобретательности, чтобы раздобыть пропитание:

Ребята нанимались пилить дрова за краюху хлеба, наловчились спекулировать билетами в кино (одно из немногих доступных горожанам развлечений), занимая очередь спозаранку. Два билета можно было купить за 7 карбованцев и тут же продать их за 15. А расцвет мальчишеского предпринимательства наступил после того, как оказалось, что бойцы вермахта, от солдата до офицера, готовы приторговывать харчем. В период войны простые жители Германии затягивали пояса потуже, и оккупанты пользовались любой возможностью отправить домой хоть небольшую сумму.

Ребята покупали у них продукты по твердой цене, потом сбывали их рыночным перекупщикам с маломальским наваром. Механизм этого нехитрого бизнеса был отработан до мелочей. Автор воспоминаний писал: «Мы приходили в немецкое общежитие, когда немцы находились на службе. Девчата убирали в комнатах. Двери везде открыты, на входе охраны нет. На столах выставлено все предназначенное на продажу. Складываем пакеты и бутылки в сумки, кладем на стол деньги, выходим на улицу в уверенности, что никто ничего не украл и не украдет».

Михаил КАЛЬНИЦКИЙ

Контракты

Обсудить материалы в Форуме >>>