Х Р О Н О Г Р А Ф Ъ

Историческая рассылка    Выпуск № 7 (198), март 2006 г.

Информационная поддержка сайта 

Хронографъ. Неизвестные страницы истории.

Это горькое слово – свобода

Прошло полвека после ХХ съезда КПСС. Жертв Большого Террора не вернешь, а большинство палачей так и умерли в теплых постелях, избежав наказания

Случившееся в ночь на 25 февраля 1956 года повергло в шок большинство участников ХХ съезда КПСС. А на следующий день, когда о нем, пусть в очень краткой форме, сообщила пресса, – и весь мир.

В последний день работы съезда, на заседании, куда были приглашены только советские участники, Никита Хрущев сделал секретный доклад о преступлениях Сталина и культе личности. Этот доклад, а еще раньше – указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии», по которому на свободу вышли около миллиона человек, породили легенду, благополучно дожившую до наших дней. Согласно ей, сразу же после смерти Сталина «здоровые силы» в руководстве КПСС повели себя, партию и всю страну к самоочищению. При этом как-то забылось, что текст доклада был засекречен от большинства соотечественников на десятки лет (в западной прессе его, как водится, опубликовали уже через четыре месяца). И вообще: стоит вновь взглянуть на ход событий после смерти Сталина и попытаться понять, какими интересами руководствовались отдельные личности и группировки, составившие после 5 марта 1953 года коллективное руководство страны и партии.

Удав и кролики

Вообще-то словосочетание «культ личности Сталина» впервые прозвучало не в речи Хрущева, а еще за три года до этого, на июльском (1953 г.) пленуме из уст тогдашнего премьера Маленкова. А по поводу указа от 27 марта долго умалчивали, что готовил его и настойчиво пробивал на Президиуме ЦК не кто иной, как самый яркий представитель сталинских карательных органов Лаврентий Берия. Несколько месяцев спустя по обвинению «в измене и заговорщической деятельности» он был расстрелян.

Между тем начиная с 1930-х годов и Хрущев, и Маленков, не говоря уже о Берии, в «теплой» компании с такими старожилами Политбюро, как Молотов, Каганович, Ворошилов и Жданов, очень деятельно принимали участие в организации инициированных Сталиным массовых репрессий. Их энтузиазм угас лишь в начале 50-х, когда в высочайшую опалу попал почти весь «ближний круг». В тюрьму или ссылку отправились супруга Молотова, родня Кагановича, близкие самого Сталина по линии покойной жены. Опасность нависла даже над Берией, считавшимся долгие годы его правой, карающей рукой. До вождя дошла информация, что по обыкновению запасливый на компромат Лаврентий пытался раздобыть материалы о его деятельности в дореволюционной Грузии. Для чего посылал своего земляка, тоже мингрела, секретаря ЦК КП(б) Грузии Шарию в Париж, на конспиративную встречу с влиятельными представителями грузинской эмиграции. В ответ Сталин раздул «мингрельское дело», нацеливая его на коварного Лаврентия.

Смерть Хозяина оказалась удивительно своевременной. Она спасла не только Берию, но и всю старую кремлевскую верхушку. Так что вскрик о культе Сталина, озвученный Маленковым в узком кругу соратников четыре месяца спустя, являл собою лишь вздох облегчения кроликов, обнаруживших, что грозный удав превратился в безобидное чучело. К тому времени, быстро очнувшись от гипноза, они уже успели провернуть два срочных дела: вызволить из застенков собственную родню и устранить самого опасного для себя конкурента во внутривидовой борьбе – Лаврентия Берию. Ведь именно он оказался в этот период главным кандидатом на роль «удава».

При этом в первую послесталинскую весну 1953 года именно Берия выглядел чуть ли не самым главным «освободителем». 10 марта, то есть уже на следующий день после похорон Сталина, он, можно сказать, из рук в руки передал Молотову его жену Полину Жемчужную. Еще через пять дней велел доставить в кабинет безвинно «погоревшего» Шарию, пнул его и сказал: «Товарищ Сталин, которого ты всю жизнь восхвалял и которому лизал задницу, сдох. И теперь ты можешь отправляться домой». Более того, не прошло и недели, как придал начавшейся весьма камерно амнистии совершенно новый масштаб. Преодолевая нежелание большинства Президиума ЦК, «пробил» тот самый указ, по которому на свободу были впервые выпущены около миллиона заключенных.

Лубянский изобретатель

Некоторым исследователям эти и другие подобные факты дали впоследствии основание утверждать, что Берия был чуть ли не «прорабом» самой первой, даже не догорбачевской, а дохрущевской перестройки. На самом деле этим ловким царедворцем руководил циничный расчет. Служебная информация, которой он располагал, гласила, что по состоянию на начало 1953 года в тюрьмах, колониях, исправительно-трудовых лагерях страны «засиделось» 2 526 402 человека. Примерно треть из них составляли больные, пожилые, несовершеннолетние и женщины с малолетними детьми. Весь этот «человеческий бесхоз», зря, по мнению шефа МВД, проедавший лагерный хлеб, и попал под первую амнистию. Заодно выпустили и разнообразную уголовную шпану. Видимо, в благодарность за то, что «классово близкий» контингент охотно помогал лагерному начальству держать «беспредел» в отношении «классово чуждых». А вот «классово чуждых» – основную массу осужденных по знаменитой антисоветской 58-й статье УК – так и оставили досиживать.

Понятно, что своими показушными жестами Берия торил себе путь к вершинам власти. Так же очевидна причина, по которой остальные кремлевские ветераны, благополучно перескочив в «обновленный» Президиум ЦК, массового освобождения репрессированных опасались. Кто знает, что понесет в народ выпущенная из лагерей многотысячная армия живых свидетелей убийственного правления сталинского Политбюро?

Берия подобной огласки боялся меньше других. Ведь именно он как шеф МВД-МГБ на всей «компре» и сидел. Причем его подпись в расстрельных бумагах не мелькала. Пост главы НКВД Берия занял лишь осенью 1938 года, когда пик массовых репрессий миновал. Членом сталинского Политбюро вообще стал только восемь лет спустя.

Были у Берии и другие козыри, позволявшие ему вести «свою» игру. В его руках находился весь неармейский силовой блок. Со всеми подчиненными ему в МВД-КГБ «глазами и ушами» Берия лучше всей остальной кремлевской братии ведал о подлинных настроениях в обществе. И к тому же был самый глубокий в Политбюро «эконом», поскольку долгое время успешно управлялся с основой экономики страны – производственным комплексом ГУЛАГа. Под его присмотром находились самые значимые стройки – от Байкало-Амурской магистрали до гигантского тоннеля, который после войны начали рыть под Татарским проливом с материка на остров Сахалин. За колючей проволокой ГУЛАГа трудился цвет отечественной науки, техники, культуры.

Так что было вряд ли уместно лепить из Лаврентия Берии фигуру, которая, как булгаковский Воланд, «без числа добро творит, всему желая зла». Просто когда Сталин в 1938 году поставил его на НКВД «исправлять перегибы», допущенные кровавым карликом Ежовым, он понял, что лучшие умы не надо расстреливать, как это сделали, к примеру, с руководителями отечественного ракетостроения, директором РНИИ Клейменовым и главным инженером Лангемаком. Мозговитых зеков нужно собрать в слегка позолоченных клетках – так называемых шарашках – в целях создания передовой боевой техники. Лубянский изобретатель, вероятно, и не задумывался над тем, что, учредив в январе 1939 года при НКВД Особое техническое бюро (ОТБ), он спас от верной гибели еще двух ведущих специалистов РНИИ – Валентина Глушко и Сергея Королева. Один из основоположников ракетного двигателестроения потом отогрелся в казанской «шарашке». А будущего генерального конструктора космических систем выцарапал из гибельного магаданского рудника и пристроил в ЦКБ № 29 НКВД бывший руководитель его диплома, сам почетный зек, Андрей Николаевич Туполев.

Однако и лучшие научные умы уцелели лишь в порядке исключения. Так, например, не нашлось места в «чекистских НИИ» одному из основоположников космической биологии Чижевскому. А, скажем, один из лучших специалистов в области аэродинамики, Константин Иванович Страхович, весь свой десятилетний срок «отбарабанил» в углическом лагере подсобным рабочим в бане. И счастье, что выжил. Большинство-то на зонах просто сгинули. А кого-то из вырвавшихся спас не пресловутый практицизм Берии, а просто слепое счастье. Так, в 1937 году подающий большие надежды инженер Анатолий Валединский сразу же по возвращении из служебной командировки в США загремел в застенки НКВД. Дабы избежать пыток, он на первом же допросе «сознался в измене Родине» – продал, мол, американцам авиационный мотор М-15. На самом деле двигатель данной конструкции советские специалисты… купили в США. Однако не эта чушь развалила дело: на Лубянке, бывало, ставили к стенке и «за продажу американцам Черного моря». Просто отец инженера, доктор медицинских наук Иван Александрович Валединский, врачевал самого Сталина. Тот распорядился «серьезно, очень серьезно разобраться». В итоге Валединский-младший оказался дома. И четверть века спустя стал широко известен в «узких кругах» как заместитель генерального конструктора ракетно-космической «фирмы» академика Челомея.

Тоже в силу исключительной удачи избежал смертной участи Лев Ландау. Весной 1938 года его доставили в харьковское УНКВД. После усиленной обработки на следствии, со сломанным ребром будущий академик, Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и трех Сталинских премий уже был готов «признаться», что он немецкий шпион. Расправе помешал академик Петр Капица, который буквально закидал Берию, Молотова и самого Сталина письмами. Вождь берег Капицу, словно предчувствуя, что тот пригодится для «атомного проекта». Поэтому молодого гения выдали «на поруки». И Ландау под крылом Капицы благополучно продолжил свою блестящую работу в Институте физических проблем.

После смерти им лежать почти что рядом…

Берия погубил себя тем, что, первым подхватив в марте 1953 года знамя «десталинизации», стал опасным для всех остальных соседей по главным кремлевским кабинетам. Поэтому, сплотившись перед лицом общей угрозы, «прогрессист» Хрущев, за которым стоял униженный Сталиным партаппарат, и твердокаменные сталинцы, вроде Маленкова, Молотова, Кагановича, в духе лучших дворцовых переворотов его «схарчили».

Наступил новый этап внутривидовой борьбы. Какая «оттепель» ждала страну в случае победы Молотова и компании, видно по одному высказыванию Кагановича. Когда Хрущев еще до ХХ съезда стал потихоньку освобождать людей из лагерей, Каганович вызвал тогдашнего прокурора и предупредил: дескать, имей в виду – сейчас будем судить тех, кто сажал, а потом возьмемся за тех, кто освобождал.

К счастью, на этом этапе, который, собственно, и начался с ХХ съезда, победил чудом сохранивший в себе проблески человечности Хрущев. Страна глотнула первый, во многом оказавшийся потом эфемерным глоток свободы.

В дни полувекового юбилея ХХ съезда, конечно же, больше будут вспоминать об этом «глотке». Что и говорить, миллионы были освобождены. И реабилитированы. Не сразу, правда. Парадокс, но Лев Ландау и после своей смерти в 1968 году более 20 лет все еще числился «на поруках»! Только в 1990 году его дело было прекращено «за отсутствием в деянии состава преступления».

А были ли наказаны палачи? За редкими исключениями – нет. Мордовавший директора РНИИ Клейменова опер Луховицкий в 1951 году был уволен из органов госбезопасности по болезни. Четыре года спустя история о том, как он «лепил» дело РНИИ, вылезла наружу. Приказом по КГБ от 21 апреля 1955 года его прежнее увольнение «по болезни» переоформили «по фактам, дискредитирующим высокое звание офицера». Пенсия этому заслуженному труженику была снижена аж до 1400 рублей.

До глубокой старости и хорошей пенсии дожил и другой «следак», Шестаков. Тот самый, что сначала подвел главного инженера Лангемака под расстрельную статью, а потом на допросах кричал Королеву «фашистский выблядок» и плевал в лицо. Старший помощник Главного военного прокурора П. Лепшин, занимавшийся реабилитацией Лангемака, писал 7 января 1956 года в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС: «…считаю, что за фальсификацию обвинения против Лангемака Шестаков должен понести партийную ответственность». Судить его, как объяснили юристы, было бесполезно «ввиду истечения срока давности преступления».

Судить чекистских костоломов оказалось трудно. А вот реабилитировать – пожалуйста! Бывшего начальника УНКВД по Московской области Реденса, который еще в начале 1930-х годов прославился массовыми репрессиями в Белоруссии и на Украине, а в 1938 году был «списан» и расстрелян, военная прокуратура в 1956 году реабилитировать не хотела. Но пришлось. Причем по личному телефонному звонку Хрущева. Видимо, тот не забыл, как в свою бытность главой Московской парторганизации вместе с Реденсом слал в Политбюро заявки с просьбами увеличить лимит на отстрел «врагов народа».

Самое поразительное это то, как жертвы и палачи сравнялись в мемориалах посмертной славы. Сходите на Новодевичье кладбище. Там в центральной его части вы легко обнаружите последний приют Ландау. А в трех минутах ходьбы – аккуратную гранитную плиту с надписью «Литкес Сергей Евграфович – (1912-1990)».

Следователь Литкес и вел дело Ландау в 1938 году. Перед войной дослужился до заместителя наркома внутренних дел Латвийской ССР, возглавив по личному распоряжению Берии депортацию «антисоветски настроенных» латышей. В 1950 году успешно расправился с воронежскими школьниками, создавшими подпольную антисталинскую организацию «Коммунистическая партия молодежи». Положили бывшего «лубянского орла» на Новодевичье по-родственному – под бочок к его весьма достойному деду, генералу медицинской службы, главному врачу кадетского корпуса, а в советское время бригадному врачу. Но зато совершенно без тех хлопот, которые даже посмертно не переставали преследовать Ландау. Сделанный ему Эрнстом Неизвестным памятник не давали поставить на могиле шесть лет. Опять пришлось вмешиваться академику Капице.

А вот внушительные надгробья главных вдохновителей литкесов, Молотова и Кагановича, утвердились на Новодевичьем, скорее всего, без особых проблем…

Николай ЯМСКОЙ

«Совершенно секретно»

02.2006г.

Обсудить материалы в Форуме >>>