Загадочные узоры вологодского кружева С семинаристом на святки

С семинаристом на святки...

   
    Для удобства господ путешественников во второй половине прошлого века повсеместно в России стали издаваться «Памятные книжки», своеобразные сборники статистической, исторической и бытовой информации о губерниях. В любой такой книжке желающий находил самые разнообразные материалы о месте его интересующем. Откроем одну из самых ранних «Памятных книжек» Вологодской губернии за 1861 г. на страницах, посвященных Кадниковскому уезду. Площадь - 980330 десятин, жителей 141180 человек. На каждого работника мужчину приходится по полторы десятины пашни, в половину меньше сенокосных угодий. Далее идут сведения о количестве заключаемых браков, земледелии, налогах и повинностях. А вот и то, что искали: «Указатель дорог от г. Вологды, до уездных городов Вологодской губернии». Кадников лежит как раз на главном пути в Архангельск, от Вологды в 42 верстах. Продвигаясь по Архангельскому тракту можно достичь северо-восточной части уезда, а свернув на Тотемский - отправиться в южную часть. Через всю территорию района протекала река Кубена, по выражению вологодского журналиста Букина «красавица и кормилица Кадниковского уезда».
    Наиболее заселенными, согласно статистике, были волости в нижнем и среднем течении Кубены: Устьянская, Грибцовская, Корневская, Заднесельская, Васьяновская, Кокошиловская и др. Здешние крестьяне основным занятием почитали земледелие, имея в хорошие годы урожай с поля" сам-8"(на одно посаженное - восемь собранных зерен).
    Изрядным подспорьем в крестьянском хозяйстве были промыслы. Местные поселяне реже уходили в отход, чем скажем ярославцы или грязовчане, предпочитая зарабатывать копейку на месте. В северной части уезда занимались лесодобычей, развивалось лесохимическое производство. В низовьях Кубены, где настоящих лесов давно нет, промышляли гончарным и роговым ремеслом. Закуштская, светлой глины с глазурью, посуда продавалась и в уездном Кадникове, и в губернской Вологде. Филисовские мастера могли из рога соорудить подсвечник, туалетный столик и даже диван, а уж гребни, пуговицы, «вшигонялки» и «уховертки» делали без числа.
    С наступлением зимы в уезде оживали проселочные дороги, непроезжие девять месяцев в году. Крестьяне везли на продажу товар, чаще в Кадников, но случалось, из самой глухомани пробирались по торговым делам в Вологду...
    ... В конце декабря 1859 г. ученик Вологодской семинарии Н.С. Преображенский решил отправиться на святки к дядюшке в село Никольское Кадниковского уезда. Получив по такому случаю отпускной билет, он стал искать попутчиков. Предоставим ему слово, тем более, что записки бывшего семинариста удостоил своим вниманием один из престижнейших литературных журналов XIX в. «Современник».
    «Один из мужиков согласился представить меня на место за двадцать копеек в своем экипаже на своей лошади. Расстояние от города до места сто двадцать верст с хвостиком. Через час я уже катился по широким снежным полям в мужичьем экипаже, который был ни что иное, как дровни, на которых не было ничего не только для прикрытия сверху грешного тела, но даже и снизу не было ни сена, ни соломы, ни какого бы то не было сплошного дна...»
    Вот и Никольское, канун большого праздника святок. Пока семинарист после трехдневного морозного пути моется в печке, немало дивясь местным нравам, подойдем к избе, где молодежь во всю готовится к вечернему игрищу. Выбирают наиболее просторное в селе помещение. Молодые ребята собирают деньги за аренду, покупают свечи. Избу моют, топят. В селе в это время много гостей. Одни, подобно нашему семинаристу, приехали на каникулы, другие специально прибыли из деревень, где подобное веселье не устраивается. За вход на игрище с чужаков берут плату, от двух до четырех копеек. Приезжие девицы, как потенциальные невесты, проходят даром.
Вы знаете, чем отличались кадниковские игрища от обычных посиделок? На этот предмет не было единого мнения даже у современников, писавших о крестьянских гуляниях. «На посиделки девицы и ребята собираются в длинные зимние вечера поболтать, побалагурить, попеть песен, но собираются непременно с работой, приличной для того и другого пола. Девушки в это время исключительно прядут лен, ребята вяжут чулки, чинят хомуты. На игрища никто не ходит с работой: это простые домашние посиделки, а парадные и торжественные балы, светлее и торжественнее которых не бывает уже ничего», - читаем мы у бывшего семинариста Преображенского.
    Маститый краевед Евгений Кичин, автор целой монографии о Кадниковском уезде имеет другое мнение: «отличие обыкновенной посиделки от собственно игрища состоит только в одних нарядах девок и парней. На обыкновенную посиделку приходят девки в ситцевых сарафанах, белых воротушках и кумачовых фартуках, парни же бывают в тулупах, крытых сукном и нагольных полушубках, иные в суконных поддевках - бористых сзади кафтанах.
    На игрище все они одеты иначе, гораздо уж лучше. На девках бывают надеты ситцевые и шелковые платья с шелковыми разноцветными напередниками, головы повязываются шелковыми цветными платками, на молодцах - суконные сюртуки, плисовые и суконные камзолы, на шеях повязаны шелковые цветные платки». Обязательным был суконный и полубархатный жилет, ситцевая или кумачовая рубаха».
    Примерно так же описал «гуляношные» туалеты местных барышень Николай Попов, священник Покровской церкви Замошской волости. В 1856 году он представил небольшое сочинение о нарядах женского пола в Кадниковском уезде в Императорское Русское географическое общество.
    Это самое раннее из известных нам описаний кадниковских костюмов. В числе прочего священник упоминает женские передники «ситцевые или же холстинные белые, внизу с прошвами (кружевами) (курсив наш. — А. Б.), которые надевались по воскресным дням. Праздничные передники содержали сразу несколько кружевных ставок.
    «Бывают передники белые холстинные, узорчатые или коленкоровые, надеваемые вровень с сарафаном, у низ внизу пришиваются нитяные широкие кружева - (курсив наш. — А. Б.) в четыре или пять рядов, а между этими рядами пришивается холстина с шелковыми лентами разных цветов».
    Обратим внимание на интересующий нас предмет. Мерные проставки, выполненные в технике многопарного кружева - уже в середине века устоявшаяся деталь одежды, выходной и праздничной. Следовательно, начало местного кружевоплетения, более древнее, чем принято считать. Софья Давыдова ошибалась, когда написала в 1892 и повторила в 1913 г., что в деревнях вокруг Вологды начали плести кружева лишь в 80-е годы XIX в., а оттуда промысел распространился на территории соседних уездов, вплоть до Устюга и Усть-Сысольска. «На наших глазах можно сказать основался и вырос кружевной промысел», - патетически восклицала исследовательница.
    По-своему она конечно права. Но между кружевоплетением-промыслом и кружевоплетением отраслью крестьянского прикладного искусства, ориентированного не на рынок, а для личного потребления, граница как минимум в несколько десятилетий. Так вот почему нет местного кружева в списке промысловых товаров, выставлявшихся на Петровскую ярмарку в уездном Кадникове вплоть до указанного Давыдовой срока, 80-х годов XIX века.
    В 1867 г. известный народник С.П. Шелгунов опубликовал статью о вологодских кружевницах, где в частности писал: «Когда явилось кружевное дело в Вологодской губернии, я не знаю, но то, что оно было, вызвано барством - совершенно верно».
    Кадниковский уезд-район помещичьего землевладения, поэтому логично предположить, что мода на кружева вышла из дворянских гнезд, например, того же Никольского, где была усадьба помещиков Межаковых и, вполне возможно, существовала кружевная «девичья». В таком случае узоры на кружеве должны копировать голландские и немецкие образцы, которые господа собственноручно выбирали из модных журналов, перерисовывали и отдавали в работу крепостным. Крестьянское кружево Кадниковского уезда не имеет ничего общего с излюбленными орнаментами Западной Европы. Корни этих мотивов в ином. И чтобы понять деревенскую плетею, перебирающую при свете лучины или свечи вересковые коклюшки, выводя одни только ей ведомые узоры, вернемся на игрище, бытовые детали которого так блестяще передал нам бывший семинарист.
    «Наконец, после хлопот, поту, ругани, неизбежных при общественном устройстве чего бы то ни было, настает давно желанный вечер. Все готово, все одеты в лучшие наряды: парни в красные кумачовые рубашки, в синие поддевки, в сапоги с медными скобками, девушки в белые рубашки с пышными широкими рукавами, в ситцевые сарафаны ярких цветов... Ждут начала».
    Чего только не было на том игрище: перепляс «с разными залихватскими ухватками, с уханьем и пристукиванием каблуков», «целовальные» игры в «столбушку» и «женитьбу». Центральное место занимала форменная вакханалия. Называлось это «выводить кудеса».
    Переодетые кикиморами молодцы «парили» грязными вениками прибывших на игрище чужаков. Здоровые парни в образе купцов-торгованов в вывернутых тулупах, не имевшие на себе более «решительно никакого белья», кнутами потчевали провинившихся. За ними следовали стрелки, кузнецы, рыбаки, погонщики и каждый норовил вытворить что-нибудь из ряда вон... «Чем сильнее разгоралось игрище, тем большею дикостию дышали картины и грязнее становились кудеса». Причуды перемежались плясками, пеньем любимых песен «Как у ваших у ворот», «Груня, ягодка моя», про Дуню («Полоса моя, полосонька»). В последней песне, кстати, упоминается кружево:

Сошьем Дуне сарафан
сарафан,
По-нашему, с рукавам
с рукавам,
По-вашему, с кружевам
с кружевам.

    Находим в тексте характерные черты местного плетения: оно мерное и широкое. Сарафаны, обшитые по подолу широким мерным кружевом сначала ручного, затем машинного плетения были популярны и в соседнем, Тотемском уезде вплоть до 50-х годов XX века.
    Игрище кончалось под утро. Молодежь, распевая песни, расходилась по домам. Проснувшиеся старухи смотрели в окна, почесывались и крестились, или молясь за грехи молодежи, или вспоминая грешки своей давно ушедшей молодости».
    Так было в середине прошлого века, было и раньше, и позже, вплоть до коллективизации 30-х годов, когда железная поступь социализма окончательно разрушила старый патриархальный быт северной деревни.
    Краевед Е.В. Кичин в работе, изданной в 1866 г., высказал любопытную мысль. Мы воспроизводим ее в пространной цитате, многое объясняющей современному человеку, далекому от старого деревенского быта. «Наш северный поселянин носит одежду отличную от времен своих предков, подражая кое в чем из жизни своей русскому городскому населению. Но за всем тем, в своей домашней жизни, сельскому быту и теперь русский крестьянин тот же самый, каким он был за столетия перед сим. Тот же поселянин является перед нами на своих деревенских праздниках, сопровождаемых увеселительными яствами, попойками, хороводами, песнями и плясками, тем же следует он обыкновениям и поверьям, какие имели его давно отжившие предки...»
    Действительно, ведь игрище, на котором присутствовал христиански образованный семинарист - родное детище более древнего, языческого игрища-русалии, о котором в XII в. христианский богослов с негодованием писал: «Ин хто игрец позовет на игрище, или на какое сборище идольское-то вси тамо текут, радуяся...» В XIII в. церковный писатель Кирилл Туровской в числе дел «злых и скверных» называет «плясанье, бубны, сопели, гусли... игранья неподобные, русалья».
    Еще в середине XVI в. обличение языческих обрядов входило в число главных задач православной государственной религии. Вот что мы читаем по этому поводу в документах Стоглавого собора 1551 г. «Еще же мнозии от неразумения простая чадь... в градах в селах творят елинское беснование, различные игры и плясания в навечерии праздника Рождества Христова... Сходятся народи-мужи и жены и девицы на нощное плещевание и безчинный говор, на бесовские песни и плясание и богомерзкие дела.» Ну чем не аналогии кадниковскому игрищу, описанному в середине XIX в. семинаристом.
    Мы уже обращали внимание, что на всех деревенских празднествах, будь то вечерины-посиделки, игрище, или скажем, гулянье, большую роль играли наряды. В середине прошлого века городская мода уже прельщала сельских красавиц нитяными перчатками, платками «дамасе», кофтами «спензеля», кринолином, кисеей. Традиционный костюм стал уходить в прошлое. Не случайно семинарист Преображенский отметил не без иронии: «Почему-то девушки не носят прославленного классического русского красного сарафана - его можно встретить только на старухах, как археологическую древность под именем шушуна». Но это было только начало конца. Традиционные наряды, особенно в стороне от больших дорог, еще продолжали составлять основной гардероб крестьянок. Многие детали костюма шили из материала домашнего производства. В ручную ткали холсты, пестрядь, изготовляли изящное ремизное полотно, сложные браные проставки, и, конечно, плели кружево. Вспомним характерные черты кадниковского кружева, данные современниками: оно широкое, многопарное, бытует как элемент декора выходных и праздничных нарядов.
    К сожалению, больше никакой информации о предмете у этнографов прошлого мы не найдем. Даже в трудах Софьи Давыдовой характеристика подобного кружева скупа. О нем говорится лишь как о «русском сколочном», да приводится несколько названий узоров. Увы, в 1883 году старые узоры под Вологдой уже не плели, а дальше села Кубенского, что в 30 верстах от губернского города, знаменитая исследовательница не бывала.
    Современные искусствоведы также обошли вниманием деревенское кружево Кадниковского уезда Вологодской губернии. В обобщающей монографии В.А. Фалеевой говорится о нашей территории, лишь как об одном из нескольких районов кружевоплетения, где были сильны традиции и влияние помещичьих мастерских. Ряд положений из упомянутой книги представляются нам далеко не бесспорными.
    Кто может лучше сказать о предмете, чем сам предмет? Вспомнив расхожую фразу, обратимся непосредственно к кружевам.

Тех, кого заинтересовала книга"Пава и Древо"(печатная версия с картинками и музейными фотографиями, а также каталогом основных орнаментальных мотивов кадниковского мерного кружева), можно заказать у меня rezultat35@mail.ru

Чащинов Дмитрий rezultat35@mail.ru