* * *

Ростислав ЛАЗАРЕВ

Предисловие

Сегодня имя Павла Петровича Вяземского довольно основательно забыто. Иногда обращаются к его наследию специалисты — историки, литературоведы, музейные работники. Широкой же публике имя это мало что скажет, и если спросить кого-либо о Вяземском, то вспомнят, вероятнее всего, его отца — Петра Андреевича, знаменитого поэта и журналиста, друга Пушкина... Подольчанам повезло чуть больше: те, кто посещал Остафьево, обращали внимание на памятник Павлу Петровичу. И если с памятниками Карамзину, Жуковскому, Петру Вяземскому и Пушкину все было понятно, то этот вызывал вопросы. В прошлые годы нередко высказывались предположения, что изображен здесь Денис Давыдов. К счастью, с открытием музея ситуация изменилась. Но до сих пор во многих работах, посвященных Остафьеву, о П.П. Вяземском сообщается как-то очень коротко, ближе к послесловию. В публикациях о нем, к сожалению, хватает неточностей, непроверенных фактов, путаницы. Или кочуют из статьи в статью весьма банальные эпизоды: как Пушкин учил юного Павлушу «боксировать по-английски», наставлял игре в карты и написал в детский альбом знаменитые строчки «Душа моя Павел, держись моих правил...» и т.д.

Возможно, то обстоятельство, что сызмальства Павел Вяземский оказался в кругу великих старших современников, и чрезвычайно яркий свет, от этих великих идущий, — и есть главная причина забвения и недооцененности.

Между тем, в научной и литературной жизни России второй половины XIX столетия князь Павел Петрович был фигурой весьма заметной, оставившей в истории Отечества свой собственный (и немалый) след. Если же говорить об Остафьеве, то в истории усадьбы П.П. Вяземский является одной из центральных фигур, а в истории Остафьевского музея – персонажем первым и главным (не хочу преуменьшать чью бы то ни было роль, но именно Павел Петрович превратил Остафьево в музей).

Думаю, у нас есть основания напомнить о жизни и трудах человека чрезвычайно одаренного, незаурядного и оригинального.

Годы жизни, годы службы

Павел Петрович Вяземский родился 2 июня 1820 года в Варшаве, где в то время служил его отец. Воспитание и образование получил сперва домашнее, позднее — в Петропавловской школе при лютеранской церкви в Петербурге. Слушал лекции в Петербургском университете. В декабре 1840 года поступил на службу в министерство иностранных дел. Послужной список П.П. Вяземского свидетельствует о вполне успешной, хотя и не слишком быстрой и яркой карьере чиновника. 1846 год - назначение помощником секретаря русской миссии в Константинополе. 1850 - младший секретарь миссии в Гааге, позднее старший секретарь этой миссии и поверенный в делах в Карлсруэ. 1856 - пожалован в звание камер-юнкера Высочайшего двора и назначен старшим секретарем посольства в Вене. В этом же году переведен в министерство народного просвещения с назначением помощником попечителя С. - Петербургского учебного округа. 1859 — попечитель Казанского учебного округа. В 1861 году пожалован в звание камергера. Вскоре последовал переход на службу в министерство внутренних дел. 1873 – назначен председателем С.-Петербургского комитета цензуры иностранной, в следующем году пожалован в звание гофмейстера Высочайшего двора. 5 апреля 1881 года назначен начальником главного управления по делам печати. Цензурное ведомство князь возглавлял до 1 января 1883 года, когда последовало назначение его сенатором, по департаменту герольдии.

Несомненно, дипломатическая и административная деятельность П.П. Вяземского требует специального исследования. Отзывы современников были различны, от возвышенно-восторженных: «служба князя Павла Петровича в трудных и высоких должностях требовала проявления тех замечательных способностей, которыми он был одарен» до весьма скептических: «Павел Петрович был плохой чиновник, а потому его, кто хотел, обертывал вокруг пальца». Или еще: «Человек добрый, мягкий, с широким умственным горизонтом и большой терпимостью... принужден был по указке свыше принимать суровые меры в отношении печати». Может быть, не так уж важна итоговая оценка этой деятельности. Ясно, что в истории России П.П. Вяземский остался отнюдь не из-за своих служебных успехов, полученных чинов и наград.

Правда, была в его биографии еще одна должность, пожалуй, более важная, чем все остальные: в 1869 году Павел Петрович был утвержден членом археографической комиссии министерства народного просвещения. Но это скорее признание заслуг не на чиновничьем поприще, а на научном (или, как тогда говорили, учено-литературном).

Вначале было «Слово»

В качестве эпиграфа к воспоминаниям о П.П. Вяземском Сергей Дмитриевич Шереметев взял строчки из «Слова о полку Игореве». Сделано это, конечно же, не случайно. Еще на заре своей научной деятельности, в 1851 году, Павел Петрович писал: «Посвятив досуги долголетнего пребывания в Константинополе исследованиям о древних сношениях России с Восточной империей и вообще славянских племен с греками, я поражен был степенью сродства между обоими народами, являющегося самым разительным образом в «Слове о полку Игореве». Многие годы ушли на изучение этого памятника. Результатом стала публикация двух трудов князя: «Замечания на «Слово о полку Игореве» и «Слово о полку Игореве». Исследование о вариантах». Первоначально эти работы вызвали оживленные споры, но в конце концов специалисты признали их «замечательным вкладом в нашу науку», представляющим «остроумное объяснение многих темных мест знаменитого «Слова».

Десятилетия целенаправленной исследовательской работы сделали П.П. Вяземского одним из лучших знатоков древнерусской литературы. Неудивительно, что именно он стал инициатором создания и первым руководителем Общества любителей древней письменности. Возникшее в 1877 году общество ставило своей непосредственной целью «издавать... славяно-русские рукописные памятники, замечательные в научном, литературном, художественном или бытовом отношениях». Для председателя общества и всех его участников был характерен весьма широкий взгляд на задачи организации. «...Общество издателей отечественных памятников, — писал П.П. Вяземский, — ознакомит русскую образованную публику и с умственным развитием предков по всем отраслям знания, и с их духовными, нравственными и политическими стремлениями в течение столетий. Это значительно может содействовать ослаблению возможности волновать умы измышленными теориями относительно вовсе не изучаемых интересов и стремлений русского народа». По справедливому замечанию профессора И. Шляпкина, общество стремилось «служить историческим основам русского мировоззрения, будить заснувшее русское историческое самосознание». Помимо центральной задачи — изучения древнерусской письменности, членов общества интересовали и многие другие предметы. «И древняя икона, и старинный изразец, и лубочная картина, и старая орнаментированная утварь, и церковное пение, и автограф русского писателя, все это могло входить в программу деятельности...»

Лишь пять лет (до своей болезни в 1882 году) находился Павел Петрович во главе общества, но столько сделано за эти годы! Осуществлены десятки роскошных публикаций древних рукописей, до наших дней не утративших своего значения. Создано повременное издание – «Памятники древней письменности и искусства». К работе привлечены лучшие научные силы России. В 1882 году на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве была представлена превосходная коллекция изданий, получившая высшую награду: диплом на золотую медаль и государственный герб. В этом же году обществу было даровано наименование Императорского.

И после болезни, будучи единогласно избранным в 1883 году почетным председателем, П.П. Вяземский оставался «душой и руководителем всех ученых предприятий общества». Оценивая многолетнюю деятельность Общества любителей древней письменности (оно прекратило свою работу лишь в послереволюционные годы), следует отметить, что во многом благодаря ей сформировался современный взгляд на историю Древней Руси. Сбылось предвидение П.П. Вяземского: «Издание наших древних памятников убедит весь образованный мир, что Россия издревле стремилась к умственному развитию и не чуждалась всех высших вопросов, занимавших умы в Европе, в минувшие века». Даже неполный перечень работ Павла Петровича свидетельствует о его широкой эрудиции: «Волк и лебеди сказочного мира», «Ходили ли скандинавские пилигримы на поклонение к Святым местам через Россию», «Обзор московских книгохранилищ», «О значении русских лицевых рукописей», «О русских рукописях по древней музыке»... Научные и литературные интересы П.П. Вяземского не ограничивались древней письменностью. Он начал разбирать фамильный архив и напечатал том документов, относящихся ко второй половине XVIII века и касающихся личности устроителя Остафьевской усадьбы Андрея Ивановича Вяземского (позднее публикация знаменитого Остафьевского архива была продолжена С.Д. Шереметевым). Павлом Петровичем написано «живое, необыкновенно любопытное воспоминание о Пушкине», издан ряд автографов поэта. П.П. Вяземский, как точно заметил один из современников, «был живой источник воспоминаний великого прошлого», и, пожалуй, самые интересные страницы этих воспоминаний остались ненаписанными. «Это был рассказ в изложении далеко не литературном, — отмечал Е. Опочинин, — иногда даже нецензурный, но простой, живой и образный. Мертвые воскресали, и дела их, злые и добрые, совершались у меня на глазах». Незадолго до своей кончины князь Павел Петрович начал писать свой последний труд, «своеобразные записки», «нечто вроде повести или романа, героиней которого была молодая француженка». Работа над этим «сочинением беллетристического характера», в котором заключены воспоминания князя о 1830-1840-х годах, была как «последняя вспышка затухающего огня». Книге придана форма записок и писем Омер де Гелль. Несколько писем, рассказывающих о встречах француженки с Лермонтовым на Кавказе, были опубликованы в 1887 году в журнале «Русский архив», а позднее переизданы С.Д. Шереметевым в посмертном собрании сочинений князя Павла Петровича Вяземского. В советское время записки, извлеченные из Остафьевского архива, были напечатаны как подлинная книга французской путешественницы и стали крупной литературной мистификацией. «Письма и записки Омер де Гелль», не так давно переизданные в серии «Забытая книга», и сегодня оцениваются как «интереснейшее произведение русской литературы».

«Князь был коллекционер по характеру, и притом не узкий специалист, но интересовавшийся собиранием самых разнообразных предметов, объединявшихся однако в общем понятии памятников древней письменности и искусства». Страсть к коллекционированию сопутствовала всей его деятельности. «Так началось с брегов Босфора, так в Нидерландах продолжал», — отмечал в стихотворной биографии деда внук Павла Петровича П.С. Шереметев. В Петербурге «князь частенько посещал толкучку, где все его знали. За обедом, бывало, сообщал он о новой находке, разъяснял значение того или другого предмета и был всегда своеобразен и занимателен». А вот необычайно живое наблюдение другого мемуариста: «Вспоминается мне, как являлись в кабинет князя разные торговцы древностями, большею частью старообрядцы; из черных платочков, завязанных узелками, появлялись лицевые рукописи, которые особенно ценились князем, и начиналась торговля. «Я не богат, — почти кричал князь, — я не могу сорить деньгами»... Но дело обыкновенно кончалось тем, что рукопись приобреталась...» В своеобразный музей превращено было жилище князя. Кабинет и жилые комнаты «были украшены картинами, портретами, люстрами, зеркалами; тут были и старинные часы с курантами, и старая бронза... Тут была и мебель, неуклюжая, тяжелая мебель, обитая желтой тканью... Особенно изящно была отделана лестница. Статуи и вделанные в стенах картины напоминали лестницы итальянских домов».

Любимым созданием князя стал музей Общества любителей древней письменности, скромно именовавшийся складом. Основу музея составила часть коллекций князя; его пример побуждал к пожертвованиям и других, «и в короткое сравнительно время, почти исключительно из одних приношений, при обществе образовалось древлехранилище, достойное стать на одном ряду с лучшими из учреждений этого рода в России». Были здесь и древние рукописи, и вещественные остатки родной старины «вроде одежд, украшений, кружев, резьбы, памятников литейного дела».

Почти ежедневно, как на службу, приходил князь в музей, распределял и описывал поступившие экспонаты, составлял каталоги библиотеки и собрания рукописей. «Посетитель музея мог часто застать маститого председателя общества стоящим на лестнице или табурете и прикрепляющим к стене какую-нибудь старинную картину, икону или древнее украшение».

Пожалуй, более всего об отношении князя к своему детищу (и ко всем собранным за долгие годы коллекциям) говорит такой эпизод: «...уже в предсмертную свою болезнь, прогуливаясь по саду в кресле на колесах, он нередко приказывал подвозить себя к выходящим в сад окнам музея».

Продолжение следует

* * *