В наше время благородными не рождаются, а становятся!

Чем же современный бизнесмен может поднять свой престиж? Некоторые жертвуют на строительство храмов, но милостыня - дело, не нуждающееся в огласке. Христос сказал: "…когда творишь милостыню, не труби перед собой, как делают лицемеры…".

Есть другой, светский способ поднять престиж своего имени и имени фирмы, им издавна пользовались и пользуются меценаты, - это вложить средства в культурные просветительские проекты. В Подольске начались съемки восьмисерийного фильма о местных усадьбах. Фильмы будут переведены на английский и китайский язык. Жанр - документально-постановочный. Масштаб и гуманитарный характер проекта - надежные гарантии того, что Вашу рекламу увидит вся Евразия.

Контактный телефон:
8(916) 410-58-33

С.П. Змеицын

* * *

С этого выпуска начинается эксклюзтвная публикация материалов дневника офицера русского флота, очевидца и участника событий Русско-Японско войны 1904г.

Дневник морского офицера

После адских штурмов 18 и 19 декабря 1904 года, когда мы не в силах были удержать за собой последние оплоты северо-восточно-го фронта, гарнизон наш был истощен до последней степени и физически и нравственно. Не было ни одного вполне здорового человека - цинга косила широким размахом, не щадя решительно никого. Ясно чувство-валось, что дни Артура сочтены. Еще один, много два штурма и пойдет резня на улицах, в домах, та беспощадная бойня, когда чело-век не сознает что он делает, когда все мысли, если они возможны в такой момент, сосре-доточены лишь на том, чтобы больше истребить ненавистного врага, когда глаза с трудом различают японца от русского и ко-пошится желание возможно дороже продать свою жизнь. Много уже раз нашими людьми испытывалось это чувство, когда на позиции остается два-три десятка стрелков, - ствол винтовки раскалился, глаза опухли, руки с трудом попадают обоймой в механическую коробку, а поддержки все нет и нет, - наконец пришла!! и ружье вываливается из рук. Несколько секунд и люди ободрились и уже руководят вновь прибывшими. Все это проносится в мыслях. Масса тяжело больных и раненых притихла под гнетом безотчетной апатии. Наконец пронесся слух, что начаты переговоры о капитуляции.

Странное чувство возбудил в душе этот слух. Неужели конец! Конец нечеловеческому восьмимесячному беспрерывному напряжению, голоданию, бессонным неделям, конец всем мукам!?.. А несмываемая обида сдаться япон-цам?!.. Я еще могу постоять за себя, драться.... Если не за Артур, так за себя!.. И мысль - отчего я не убит - так и сверлит мозг. - И тут же самоутешение: что же мы еще способные драться, почти без снарядов, с подбитыми пушками спасли бы Артур?! Через полторы-две недели горсть оставшихся в живых не уложила бы цинга? При очевидной невозможности долго продержаться 8 или 9 тысячам измученных, истощенных и больных людей против стотысяч-ной армии осаждающих, при постоянном подвозе свежих продуктов, снарядов и людей при огромном количестве пушек крупных, до 12 калиб-ров, разве не будет это безумной и совершенно бесполезной жертвой тысячами жизней, чужих жизней?! А жена, дети! Я их опять увижу?!! А долг перед царем, перед родиной!? А безмерная слава Артурцев?! Но!.. не донки-хотство ли это?.. Тяжело! Сильно тяжело!!...

Солдаты, по-видимому, не вполне сознают тяжести положения, но бди-тельность и напряженность уже понизились. - В местах куда еще не достигло приказание прекратить огонь и слух о начатых переговорах, еще слышна ружейная стрельба, перестрелка, а порой и орудийный выстрел.

Получен приказ приготовить к взрыву пороховые погреба, орудия, ма-стерские, где лились собственными средствами снаряды, эллинг, доки, суда, еще держащиеся на воде и недостаточно потопленные японцами.

Сигнал к взрыву будет поднят на мачте Золотой горы.

... Темная ночь. -Бее тихо -около двух часов ночи. На Золотой горе замелькали фонари. Невольно закрадывается сомнение: не ошибка ли это? Что если ошибка а мы все взорвем и уничтожим. Лучше обождать. - Нет! не ошибка. - Со всех сторон послышались взрывы, то короткие, и отрывистые, то гулкие и с огромным заревом. Вот после нескольких взрывов запылали доки и мастерские. - Жутко! Точно хороним сами себя. - Едва ли кто дремал в эту ночь. - 21 декабря условия капитуляции подписаны и копии разосланы в части.

Капитуляция порт-Артура

I. Русская армия и флот, волонтеры и должностные лица в крепости и водах Артура считаются военнопленными.

II. Все форты, батареи, суда, шлюпки, оружие, боевые запасы, лошади и всякое другое военное снаряжение также как и деньги и прочие предметы, принадлежащие русскому правительству - должны быть сданы в их тепереш-нем виде Японской армии.

III. Если последует согласие на два предыдущих пункта, то русская ар-мия и флот в виде гарантии точнейшего исполнения должны эвакуировать гарнизон всех фортов, батарей.......... и всей линии холмов к юго-востоку от перечисленных выше и сдать эти форты и батареи японской армии до полу-дня 3 января н/г.

IV. В случае если Русская армия и флот будут замечены в уничтожении или в изменении каким либо путем предметов, упомянутых в пункте II во время приведения в исполнение капитуляции, Японская армия будет при-нуждена прекратить все переговоры и возвратить себе свободу действий.

V. Русские военные и морские власти П.Артура должны собрать и пере-дать японской армии планы укрепления П.Артура, карту, указать местонахождения подземных и подводных мин и прочих опасных предме-тов, таблицу цифровых данных относящуюся армии и флоту П.Артура, списки военных и морских офицеров с их чинами и должностями, такой же список и гражданских чиновников, список войск, такой же список военных кораблей и шлюпок с перечислением их команд и таблицу указывающую число, национальность и профессию частных жителей.

VI. Все оружие, и включая находящееся на руках, боевые запасы, воен-ные материалы, здания, деньги и прочие предметы, принадлежащие правительству, лошади, военные корабли, суда, лодки с предметами в них находящимися (исключая предметов частной собственности) должны под-держиваться в их настоящем состоянии. - Способ их передачи будет выражен Русско-Японской комиссией.

VII. В воздаяние уважения к храбрости защитников П.Артура дозволяется носить оружие Русским морским и военным офицерам и чиновникам и оставить при себе предметы частной собственности для жизненного оби-хода.

Разрешается всем офицерам, волонтерам и чиновникам, которые дадут клятвенную подписку не поднимать оружие снова или каким либо образом действовать в разрыв интересам Японии в течение настоящей войны, воз-вратиться на родину. . Каждому офицеру разрешается иметь одного ординарца, который специально для сего освобождается и дает клятвенную подписку.

VIII. Прапорщики, кондукторы, солдаты и матросы Русской армии и флота, равно и добровольцы должны проследовать в строю без оружия под командой своих офицеров к месту сбора, указанного японской армией... Все должны быть одеты в установленную форму и иметь с собою переносные палатки и необходимые предметы своего частного имущества. Подробнос-ти, касающиеся этого пункта, будут определены комиссией.

IX. В видах принятия забот о раненых и больных и снабжения военноп-ленных личным составом, лица санитарной и комиссариатской службы Русской армии и флота в П.Артуре останутся столько времени, сколько япон-ская армия будет считать необходимым и исполнять как и обязанности под указанием Японских санитарных и комиссариатских офицеров.

X. Расположение места жителей и передача дел администрации финан-сов города вместе с касающимися до них документами и другими делами, связанными с исполнением настоящей капитуляции, будут указаны в прило-жении, которое имеет ту же силу, как и настоящая капитуляция.

XI. Настоящая капитуляция должна быть подписана уполномоченны-ми обеих сторон и входить в силу тотчас по подписании ея. - Капитуляция подписана в двух экземплярах - 2 января 1905 года н/с.

... 21 декабря были сданы все форты, укрепления и позиции Северо-Во-сточного и восточного фронтов и люди отведены к казармам, около которых прежде чем выйти, складывали прямо на землю в кучи, как дрова ружья и патроны.

Иной матросик, в сердцах от всей души, швырял на кучу свою винтов-ку, из которой может быть не один десяток япошей отправил на тот свет и теперь должен отдать ее им же. Невыразимо тяжело ложилось все это на душу. Забористая трехэтажная матросская ругань, с которою бросались винтовки еще более увеличивала эту тяжесть. - Что думал при этом матрос или солдат

. Бог его знает.

Досада видна была слишком очевидно. Редкий клал винтовку бережно, как казенную вещь.

Я был назначен дежурным по экипажу для распределения людей по ка-зармам. - Весь нижний этаж и часть верхнего огромного здания были заняты цинготными и легко ранеными, так что, собственно говоря, и размещать их было негде. Со сдачей позиций отовсюду стали прибывать остатки рот и команд, что продолжалось всю ночь и следующий день, в особенности с от-даленных позиций как Лао-т-шинт. -Боялись грабежей и разбоев, на воровство, уже никто не обращал внимания, да и брать то пожалуй было нечего. - Имущество убитых офицеров обыкновенно продавалось с аукцио-на вскоре после его смерти особой комиссией, деньги же и ценности, если не хранились в полковом денежном ящике, зачастую уничтожались денщика-ми и прислугой. Солдаты и свое то имущество, накопленное годами или принесенное с родины, бросали, выбрав лишь самое необходимое, которое приходилось нести каждому на себе.

Насколько я помнил, стрелки брали лишь то, что укладывалось в его казенный вещевой мешок, матросы же в огромном большинстве не ленились тащить огромные чемоданы и скорее прибавляли понравившееся из брошен-ного. -Водки решительно негде было купить ни достать, но матросы ухитрялись раздобывать и не мало их было пьяными. Вероятно растаскива-ли портовые склады, где еще порядочно было всякого добра.

Из полковых и ротных цейхгаузов, где еще было хотя что-нибудь из одежи и нужных для солдата вещей, все было роздано на руки. Будучи де-журным и возясь с прибывающими людьми, я не имел возможности пойти домой и разобраться в имуществе брошенном при отъезде семьей. Приказал денщику, чтобы он уложил в Гинтера иконы без киот, белье и одежду мою годную к носке и что найдешь ценного но не громоздкого. Если не войдет в Гинтера, то взял бы еще маленькую корзину, но уложил бы в нее только то, что I пуда 5 фунтов, можно было бы не разбирая бросить. Затем бы запрягал бричку и пролетку и приезжал к морским казармам. 22 Декабря вечером, улучшив часок, побежал домой сам. Проходя мимо сараев, где сложены были солдатские сундуки 10-го полка, увидал их открытыми и там в огромной массе разбитых и целых сундуков, чемоданов, в груде всякого солдатского добра уже хозяйничают китайцы. Очевидно же брошено, все с таким трудом всеми правдами и неправдами накопленное. Около цейхгаузов нашего пол-ка та же картина. Кое-где еще копошатся солдаты, нагнувшись над своими сундуками, и выбрав из него же на землю с остервенением разбивает его о камни, топча оставленное добро.

Придя домой, нашел и свое добро тоже перевороченное верх дном. -Пересмотрел, что Иван уложил, но разобрать все, да еще в таком беспорядке в короткое время было немыслимо.

Сложив мои и Ивана чемоданы на бричку, в пролетку сел сам и поехал, бросив квартиру, обстановку, имущество на целую семью, накопившееся за пять лет и частью привезенное еще из России, и уехал. Наутро в моей квар-тире наверное хозяйничали любители, также как в сарае, китайцы.

Собираясь оставлять, Артур меня все время не покидало убеждение, что все это лишь непрочное разорение, что мы уходим лишь на время и скоро воротимся. После оказалось, что такое убеждения было не у одного меня, а почти у всех. Многие, имевшие время разобраться и уложиться, взяли все ценное и негромоздкое, а остальное, что можно, уложили в ящики и закопа-ли в землю, в надежде найти по возвращении. Некоторые просто заперли и запечатали свои квартиры...

Иван, отпрягши лошадей, завел их из опасения покражи в сени кухни, дал им найденной соломы, напоил и успокоился сам. Наконец и мы, измученные нравственно, и не чувствуя над собой обычного грохота снарядов и свиста пуль, забылись тяжелым сном. На рассвете Иван услыхав топот ло-шадей, выскочил. Лошадей нет. От барака удаляются посмеиваясь два японца, а лошади удирают в долину. Одну поймал, и за вороным погнался да и бро-сил, знал по опыту, что один его не поймаешь. Он и дома бывало удерет, так по суткам пропадает. - Поймал какого-то другого, такого же большого, но более податливого, тоже вероятно угнанного япошами.

, напившись с грехом пополам чаю, стали собираться к сле-дованию дальше... Какой то жандарм с переводчиком осматривал наш багаж. Приглянулся ему мои гинтер, потребовал открыть, перерыл, осмот-рел, взял мои револьвер, которые приказано было нам прятать в чемоданы и говорит: Огнестрельное оружие Вы должны сдатьi. На мое заявление, что офицерам разрешено оружие оставить, стоит на своем. Возник спор. Переводчик в пылу спора толкнул меня в плечо. Я ухватился за шашку, но меня удержали. Явился генерал Горбатовский, полковник Рейс и начали уговаривать меня не заводить истории и отдать японцам револьвер. Я ус-покоился, плюнул и отдал, япоши самодовольно удалились и больше уже ни у кого не отбирали. - Все это угнетало и без того нравственно подавлен-ных и возбуждало злобу на все и на всех. Тут около сетей стояли три больших намета с надписью, кажется на среднем, афишными буквами на полосе холста, как бывает на балаганах: Место клятвыi. Желающие ехать в Россию должны были записаться в одной из этих палаток и на месте клятвыi дать подписку не поднимать оружия и не вредить Японии ни ка-ким образом в течение настоящей войны. Говорят телеграфировали Государю, прося разрешения вернуться на этих условиях на родину и тако-вое было получено. Текста ответной телеграммы хорошо не помню, она возбудила между офицеров большия пререкания. Все искали в ней хотя намека на желание Государя. Желающие ехать оправдывались тем, что в России страшный недостаток офицеров, а другие, что поехав в Японию, мы нанесем ей материальный ущерб содержанием нас. В исходе войны в пользу России никто не сомневался, а потому и о вознаграждении за наше содержание и в мысли не приходило. Только что испытав на себе, как япон-цы обращаются с пленными офицерами, можно было представить, что они будут проделывать с солдатами и, надеюсь, хоть чем-нибудь быть им по-лезным и блюсти их интересы, не решался дать им подписки. С другой стороны - не только не видел, но совсем не имел сведений об истомившейся семье и не знал где они, как устроились и живы ли все? - тянуло в Россию. Между тем людей в сопровождении каких-то оборванцев япошей погнали в сторону за стены. Вид сиротливо и покорно идущих солдат решил дело, пошел в плен со своими людьми, с которыми делил в окопах все. И как то веселей и легче стало на душе.

Наконец тронулись дальше поодаль берега Голубиной бухты, оставив человек пятьдесят больных цингой, убедившись, что сами они не дойдут. Офицеры, узнав, что у меня есть экипаж, стали приставать посадить.P Здоро-вым и могущим идти самостоятельно отказывал, но не прошли и двух верст, как и больных насело столько, что лошадь не вытаскивала из рытвин и глу-боких колей. У меня, хотя тоже ноги были от цинги черны как голенища сапог и болели, но я, хотя с трудом, и мог потихоньку скандыбать, тем более что и люди были не лучше, да еще нагружены собственными пожитками и двигались нога за ногу. В скором времени и бричка моя была сверх меры перегружена вещами людей, которые едва в силах были тащить собственные ноги, а не только вещи. Или настолько больные, что их легко, без вещей и то садились отдыхать пройдя десятка два шагов. Так дотащились до ночлега в какой-то брошенной китайской деревушке близ станции Ингенэт.

Иван раздобыл мне где-то какой-то бурды под названием кипяток. За-варили ею чай. Выпил рюмку водки из взятой у казначея бутылки на первом привале, куда он привез некоторый запасец и раздал офицерам. Напился теп-лой грязной бурды под названием чай, развернул своего гинтера и лег спать укрывшись шинелью. Сначала было заснул, но от холоду скоро проснулся. Фанзы были без крыши, окон и дверей. Провертевшись до рассвета, пошел будить Ивана, но его уже не было. Оказалось, япоши, а может быть китай-цы и другую лошадь угнали. В экипаж запрячь было уже некого. Выругались, плюнули и стали обдирать кое-где уцелевшее в фанзе дерево и кипятить чай-бурду.

Такого было утро , праздника Рождества Христова. Вскоре повскакали и другие офицеры, населявшие фанзу.

Грустно и как-то вскользь поздравили друг друга с праздником и стали утешаться горячим чаем с японскими галетами. Вскоре тронулись дальше... Вечером пришли ко мне в палатку, вероятно ради любопытства два японс-ких доктора. Разговорились насколько умели на языке из русских, (кажется) немецких и китайских слов и при помощи русско-японского словаря, кото-рыми у них снабжены все офицеры. Пригласили меня и еще одного офицера к себе в фанзу. Осмотрели мне ноги, покачали головами, посмотрели десна и зубы; кое как объяснили, что нужно делать массаж, а от цинги дали две головки чесноку, упрашивая съесть хоть немного, что это хорошо помогает от цинги. Сами при нас на сковороды поставленные на хитачь, приготови-ли соус из баранины и непременно с чесноком; накормили нас, напоили чаем, а потом и кофеем и уже поздно проводили до нашей палатки. Я дал им на память свою фотографическую карточку и маленькую серебряную чарку. Чеснок несколько укрепил десны и уничтожил отвратительный запах гнили во рту. Спать было тепло. Так прошел первый день Рождества, скрашен-ный несколько приветливым отношением японских врачей.

Ночью, наконец, посадили и нас в товарные вагоны. Для офицеров от-вели отдельно такой же вагон. Короче говоря, загнали по пустым вагонам, в которых не было ни нар, ни приспособлений для сиденья, словом пустые. Каждый внес свой багаж, да на него же и сел. Двери заперли снаружи и так как скотину везли, до Дальнего, в который приехали около двух часов ночи. По выходе из вагонов построили по ротам и повезли в Карантин, где не-сколько врачей с намордниками у носа и рта (респираторы) каждого по одиночке осмотрели и спросив здоров?i послали к сидящим у столов чи-новникам с переводчиками, которые записывали какого полка, имя, отчество, сколько лет, какой губернии и фамилию. Больных цингой пропускали как здоровых; оставляли лишь тех, кто совсем не мог идти. Осмотренных и запи-санных ставили в четыре шеренги и выводили в другия двери, отмечая, сколько партий выведено. Когда пропустили таким образом весь наш эки-паж, дали несколько жандармов и солдат, повели в недостроенные русскими казармы, где опять что-то записывали. В казармах отвели несколько стран-ных комнат с еле настланными полами, но все люди поместиться не могли и оставшиеся прокоротали остаток ночи на улице у костров. Офицерам ука-зали комнату уже наполовину занятую прибывшими раньше. В казармах также ни нар, ни скамейки, словом загнали опять- таки как скотину.

Я раскинул свой многострадальный гинтер поближе к железной печи и, не раздеваясь, прилег отдохнуть после бессонной ночи. Большинство же легли прямо на грязный и скользкий пол.

э... Вчера было отправлено в Японию несколько парохо-дов. Сегодня тоже могла отправиться добрая толика. После обеда пришел ко мне переводчик и спрашивает: не желаю ли я вне очереди ехать завтра утром. Мне не хотелось ехать особняком от компании, поэтому я повторил вызов желающего громко. Сейчас же откликнулось несколько человек, но переводчик отказал под предлогом; то моряков нельзя, то едущим в Россию тоже нельзя; очевидно сплавляли определенных заранее. Я было уперся, но он заявил, что с моряками мне ехать все равно не придется. Японцы как на-рочно разбивали все компании и перемешивали части, чтобы не было сплоченности... Наши надежды, что будешь в плену со своими людьми рух-нули. Да! Такой предусмотрительностью, какую во всех мелочах проявили японцы в эту войну, не мешало бы было запомнить и нам и бросить свое авосьi да небосьi.

У пристани стояло несколько японских транспортов, готовых к посад-ке людей. Сначала посадили людей: артиллеристов и стрелков разных полков, а потом разместили и нас. Всех офицеров было 13 человек и в том числе недавно произведенный в генералы артиллерист Мухмандаров.

Пароход небольшой, пассажирских мест имел только на 12 человек. Разместились так: одиннадцать человек поместились в общей каюте, а гене-рал и еще один штаб-офицер, артиллерист князь Чхеидзе в кают-компании. Для нижних чинов в трюмах были устроены нары. Размещены они были не особенно тесно, сколько было их всего - не помню. Снялись с якоря около трех часов дня. Из бухты нас выводил катер, так как везде были поставлены мины, а затем мы пошли, взяв курс не прямо на Симоносекский пролив, а вдоль берегов Квантуна и Кореи, опасаясь наткнуться на множество плава-ющих мин, разбросанных щедрою рукою отчасти нашею эскадрою, а больше японской и, как говорил капитан нашего парохода, указывая наш путь на принесенной им карте, что пароходы часто натыкаются на эти сюрпризы и несколько уже погибло.

Часов в 6 нам дали сносный обед из двух блюд и мы, хотя не особенно сытно, по крайней мере по-людски, сидя за столом пообедали. Почти весь вечер просидел у нас в каюте капитан парохода, рассказывая насколько умел при помощи словаря, и где и когда и какие наши и ихние военные суда по-гибли, а так как по-русски он не знал ни слова, то просто указывал нам в словаре нужное слово и даже фразу, дополняя мимикой и жестами осталь-ное, поддающееся этому способу объяснения, а дополнить мы должны были сами. Понимали как мы его так и он нас по-видимому довольно хорошо, так мы на наши вопросы получили очень определенные ответы. Вечер про-шел в этих разговорах незаметно. Намека о нашем положении, как пленных, обе стороны деликатно избегали.

Ложась спать в чистые постели мы в первый раз, спустя почти год, раз-делись, переменили предварительно белье и умылись. Какое-то необъяснимо приятное ощущение чувствует человек, освободившись от целой коры гря-зи, в чистом белье и постели. Я сняв грязное белье, должен был его бросить, как представлявшее одни грязные лохмотья.

Первый день переезда на пароходе прошел в разговорах и размышле-ниях - куда занесет нас судьба, долго ли и где мы будем коротать наш плен и как будут относиться к нам японцы. Большинство было убеждено что к Пас-хе мы будем дома, что к этому времени окончится война, конечно в нашу пользу и во славу Русского оружия. Несмотря на неисполненные обещания Куропаткина освободить Артур все еще верили в его способности и энер-гию. Каждая телеграмма, доставленная от него к нам в Артур с огромным риском, утешала нас и убеждала еще немного потерпеть, что уже отделены два корпуса для нашего освобождения и каждый раз наши надежды не оп-равдывались. Было время когда китайцы доносили, что русские уже заняли гору Самсон, верстах в восьми к северу от Талиенвана, что видели будто там наших казаков. Подъем духа под влиянием этих слухов был невероятный, но зато как тяжело разочарование.

Продолжение следует

* * *

* * *

Уникальность

Мы - уникальны. В этом я убедился, еще раз побывав на форумах мыслителей...

Нам ни к чему мысли - тех форумов. Их резус крови не подходит к крови ЭТОГО ФОРМА.

Ожидания напрасны. Когда-то чьи-то умы искали разум во вселенной, забыв, что вселенная уже устроена РАЗУМОМ И ПРЕМУДРОСТЬЮ. Что может быть глупее искать себе подобных... забыв, ЧТО НАШ РАЗУМ ФОРМИРУЕТ ЭТУ ВСЕЛЕННУЮ

ПОЧЕМУ НЕ ДОПУСТИТЬ ПРИНЦИП НЕСОВМЕСТИМОСТИ ВСЕЛЕННЫХ

ПО ТАКОМУ ЖЕ ПРИНЦИПУ - НЕСОВМЕСТИМОСТЬ ЛЮДЕЙ

ИМЕННО ЭТО И ФОРМИРУЕТ УНИКАЛЬНОСТЬ И НЕПОВТОРИМОСТЬ БОЖiЯ МИРА

Чтобы ответить на что-то, надо иметь представления о пройденном пути...

НО ЕСЛИ ПУТЬ НЕВЕДОМ, то к чему пустая болтовня...

Евреи, которые шли в пустыне, даже не знали, куда их ведут... у них не было никаких канонов.

К чему все эти догматы и трактаты о путях Божiих?

Почитайте все эти трактаты и мысли человеков о Боге... и вы просто утонете во всей этой бездне

ЭТО ПОЛНАЯ ПУСТОТА

"Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною..."

Для чего все эти мириады звезд?

Еще не ответил ни один человек...

Для чего нам мысли всех этих людей...

Мы так далеки друг от друга...

Нас ничто не может объединить в нашей уникальности

Даже мириады звезд и галактик

Юрий Маковецкий

* * *