Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Исторические анекдоты от Старого Ворчуна


Owls

Исторические анекдоты
от Старого Ворчуна
Вып. 804

от 24.10.2015 г.



Если из истории убрать всю ложь,
то это совсем не значит, что останется одна только правда -
в результате может вообще ничего не остаться.
Станислав Ежи Лец


Анонс!

25 октября выходит в свет рассылка с 824-м выпусом Ворчалок об Истории:

Колюбакин-немирный: жизнь генерал-лейтенанта и сенатора Николая Петровича Колюбакина, проходившая, в основном, на Кавказе. Часть I



Николай Степанович Гумилёв: свидетельства и воспоминания современников. Часть III



Этот выпуск будет полностью составлен из фрагментов воспоминаний Василия Ивановича Немировича-Данченко (1844-1936). С некоторыми из них вы уже познакомились в предыдущем выпуске. Напомню, что Гумилёв и Немирович познакомились осенью 1918 года.

Предвидение

Зимой 1919 года Немирович и Гумилёв шли по улице. Снег, вьюга, малопроходимые сугробы. Разрешения о поездке заграницу получить не удалось. Вдруг Гумилёв остановился и с тоской сказал:
"Да ведь есть же ещё на свете солнце и теплое море, и синее-синее небо. Неужели мы так и не увидим их... И смелые, сильные люди, которые не корчатся, как черви под железною пятою этого торжествующего хама. И вольная песня, и радость жизни. И ведь будет же, будет Россия свободная, могучая, счастливая - только мы не увидим".


О красоте русского языка

При большевиках Гумилёв много занимался различными организационными мероприятиями, в частности, он проводил занятия с несколькими группами начинающих поэтов. Он постоянно требовал от них упорной работы и утверждал:
"Над стихом надо изводиться, как пианисту над клавишами, чтобы усвоить технику. Это не одно вдохновение, но и трудная наука. Легче ювелиру выучиться чеканить драгоценные металлы... А ведь наш русский язык именно драгоценнейший из них. Нет в мире другого, равного ему - по красоте звука и по гармонии концепции".


Каждый человек – поэт

Однажды Гумилёв торопился в дом Мурузи на Литейном, где он собирался открыть новый кружок поэтов. Немирович поинтересовался:
"Не слишком ли много их?"
И получил неожиданный ответ:
"Каждый человек - поэт. Кастальский источник в его душе завален мусором. Надо расчистить его. В старое рыцарское время паладины были и трубадурами, как немецкие цеховые ремесленники мейстерзингерами... Мне иногда снится, что я в одну из прежних жизней владел и мечом, и песней. Талант не всегда дар, часто и воспоминание. Неясное, смутное, нечёткое. За ним ощупью идешь в сумрак и туман к таящимся там прекрасным призракам когда-то пережитого..."


На квартире Сергея Маковского

В 1918 году Сергей Константинович Маковский (1877-1962) надолго уехал в Крым и свою квартиру на Ивановской улице в №25 он уступил Гумилёву, который прожил в ней до апреля 1919 года. Квартира была прекрасно обставлена изящной мебелью и множеством хороших картин. Немирович вспоминал, что это были образы
"не нашего холодного севера, а опять-таки прекрасного яркого юга. Я никогда не понимал, как можно в мутном и тусклом Петербурге, где долгая зима всё кутает кругом в свой снеговой саван, такие же саваны развешивать по стенам".
Однажды в этот период Немирович спросил Гумилёва:
"Вам хорошо работается здесь?"
С ноткой тоски Гумилёв ответил:
"Да... Но не так, как в Париже".


Стихотворная география

Однажды Гумилёв приехал к Немировичу и с ходу спросил его:
"Нет ли в ваших коллекциях или библиотеке рисунков, сделанных африканскими дикарями?"
Немирович удивился:
"Зачем вам?"
Гумилёв объяснил:
"Я пишу географию в стихах... Самая поэтическая наука, а из неё делают какой-то сухой гербарий. Сейчас у меня Африка - чёрные племена. Надо изобразить, как они представляют себе мир".
Из этой встречи Немирович сделал вывод о том, что Гумилёв мыслил образами, и закончил воспоминание так:
"Я не знаю, что вышло из этого. Издатель нашёлся. Я видел первые печатные листы..."


Деятельность Гумилёва

Немирович в своих воспоминаниях с восхищением писал об активной деятельности Гумилёва в эти голодные годы:
"Он умел зажигать и окружающих, случалось, совсем не свойственным им энтузиазмом. Аудитории, в которых он неутомимо выступал как лектор, проникались его восторженностью и героизмом. Если бы существовала школа исследователей и авантюристов (в благородном значении этого опошленного теперь слова!), я не мог бы указать для неё лучшего руководителя.
Он был необыкновенно деятелен в эту мёртвую зыбь нашей печати. Читал лекции в Доме Искусств и пролетарским поэтам. Выступал и в Петербурге, и в Москве на литературных вечерах, живым словом заменивших убиенные большевиками журналы. И как себе, так и другим не давал поблажек. Его требовательность красоты и чистоты стиха доходила до фанатизма. До ярости доводили его статьи, затасканные приёмы архивной словесности у молодых начинающих дарований. Сгнившие, навязшие в зубах сравнения, обычная, всё нивелирующая плоскость, пошлые приемы мещанского юмора, заимствованные, тысячу раз повторявшиеся рифмы".


Требовательность

В издательстве “Всемирная литература” Гумилёв заведовал отделами французской литературы и переводов с иностранных языков. Он был очень строг не только к переводчикам, но и к себе. Требовательность Гумилёва многие считали абсурдной, доходящей до самодурства. Ведь он забраковал даже переложения песен Беранже, сделанные Василием Степановичем Курочкиным (1831-1875), которые считались, да и теперь многими считаются, классическими.
Гумилёв также забраковал переводы пьес Лопе де Веги “Овечий источник” и “Собака на сене”, выполненные Алексеем Николаевичем Масловым (псевдоним Бежецкий, 1853-1922), по нелепой по тем временам причине: число строф в переводе не соответствовало такому же и в подлиннике. Такая требовательность Гумилёва часто приводила переводчиков издательства в отчаяние, но с такой же требовательностью подходил Николай Степанович и к своим переводам.

На войне

О поведении Гумилёва на войне Немирович узнавал от сослуживцев Николая Степановича, да и то, по большей части, уже в эмиграции, то есть после смерти поэта. Вот что написал В.И. Немирович-Данченко:
"В мировой бойне он был таким же пламенным и бестрепетным паладином, встречавшим опасность лицом к лицу. Товарищи кавалеристы рассказывают о нём много. В самые ужасные минуты, когда все терялись кругом, он был сдержан и спокоен, точно меряя смерть из-под припухших серых век. Его эскадрон, случалось, сажали в окопы. И всадники служили за пехотинцев. Неприятельские траншеи близко сходились с нашими. Гумилёв встанет, бывало, на банкет бруствера, из-за которого немцы и русские перебрасываются ручными гранатами, и, нисколько не думая, что он является живой целью, весь уходит жадными глазами в зеленеющие дали. Там - в сквозной дымке стоят обезлиствевшие от выстрелов деревья, мерещатся развороченные снарядами кровли, зияет иззубренным пролетом раненая колокольня и плывет, едва-едва поблескивая, река. Гумилёв - до пояса под воронеными дулами оттуда. По нему бьют. Стальные пчелы посвистывают у самой головы... Товарищи говорили:
“Пытает судьбу”.
Другие думали: для чего-то, втайне задуманного, испытывает нервы. И не сходит со своего опасного поста, пока солдаты не схватят его и не стащат вниз. В кавалерийских атаках - он был всегда впереди. Его дурманило боевое одушевление. Он писал с фронта в Петербург:
“Я знаю смерть не здесь - не в поле боевом. Она, как вор, подстерегает меня негаданно, внезапно. Я её вижу вдали в скупом и тусклом рассвете, не красной точкою неконченой строки - не подвига восторженным аккордом”.
Эти полустихи полупроза - были пророческими..."


Николай Степанович Гумилёв: свидетельства и воспоминания современников. Часть II

(Продолжение следует)

Дорогие читатели! Старый Ворчун постарается ответить на все присланные письма.
Труды Старого Ворчуна:
WWW.ABHOC.COM ,
на котором собраны все выпуски рассылок "Исторические анекдоты" и "Ворчалки об истории", а также
Сонник по Фрейду
© Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2015
abhoc@abhoc.com

В избранное