Не упустите уникальный шанс получить блестящее образование в самой "горячей" области - финансовом интернет-трейдинге, тем более, что период экономического кризиса - лучшее время для начала биржевых инвестиций. Практически все состояния мира созидались именно в такое - кризисное - время! Мы ждем вас в vCollege!

Искренне ваш,

Сергей Голубицкий

Приветствую вас, коллеги!

Продолжаем публикации эссе из серии "Чужие уроки". Сегодня - печальный взгляд на экономику, культуру и политику страны, на изучение которой ушли лучшие годы моей жизни: Румынии.

* * *

Сергей Голубицкий
«Чужие уроки»
Румынская доля

«Si de-a fi sa mor în camp de mohor,
Sa spui lui vrâncean Si lui ungurean
Ca sa ma îngroape Aice pe-aproape,
                                                                                                                                                                        în struga de oi» Miorita

Культурологическое страноведение с экономическим акцентом давно уже превратилось в одну из визитных карточек «Чужих уроков».  Вместе с читателями мы совершали путешествия в Бразилию и Ирландию, Южную Корею и Бангладеш, Турцию и Китай, Индию и Японию. При этом наблюдалась забавная закономерность: чем дальше в пространстве и времени уносилось наше воображение, тем легче раскрывалась тема, тем беспечнее давались заключения.

Из этой закономерности в конце концов выросло подозрение: отчего же автор не рассказывает о том, что всем нам, жителям России, близко – пусть бы только и по географическому положению? Почему не появляются истории о соседях наших - странах, с которыми нас связывают тесные исторические узы, с которыми взаимодействие наше было интенсивным и многообразным?

Вопрос, полагаю, риторический, ибо несет в себе большую часть ответа: фигура умолчания в отношении сопредельных государств возникала в «Чужих уроках» интуитивно в силу этой самой их сопредельности. Географическая и историческая близость неизбежно выводит эмоциональную составляющую анализа на первый план – согласитесь, рассказывать о Бангладеш и Бразилии гораздо легче и комфортней, чем о Польше либо Украине. Экзотические страны – где-то там далеко-далеко, и, по большей части, никаких эмоций кроме доброжелательного любопытства не вызывают. Тогда как соседи наши,  неоднократно перекочевывали в истории из стана врагов в стан близких друзей, а затем – к врагам обратно, и  обстоятельство это неизбежно порождает в русском человеке болезненные перепады катуллова odo et amo .

Автор «Чужих уроков» по природе своей хоть и язвительный, однако ж миролюбивый и доброжелательный, оттого и оттягивал, сколько удавалось, культурологический разговор о сопредельных нам территориях. Ну да - сколько б веревочке не виться, конец всегда найдется - подумал тут намедни: «What the hack?! Нам ли бояться и не договаривать? В конце концов, недомолвки на поверку всегда оказываются хуже прямого разговора».

А посему отныне в «Чужих уроках» будет представлена новая рубрика, в которой периодически мы будем рассказывать о близких нам территориях – бывших советских республиках, бывших странах Варшавского договора, бывших союзниках и нынешних доброжелателях (правда, оглядываюсь и что-то не нахожу сегодня последних ни по одному направлению…).

Начнем же с того, что знаю я лучше всего – с Румынии. Изучению этой страны я отдал добрых 15 лет жизни: румынский язык и румынская культура были моим главным предметом на филологическом факультете МГУ, на румынском литературном материале я раскрывал в кандидатской диссертации тему социальной мифологии, в Бухарестском университете я проходил стажировку, с румынскими писателями и кинематографистами объездил весь Советский Союз, даже умудрился поработать переводчиком секретаря Компартии Румынии, доставившего в идеологическую метрополию послание Николая Чаушеску советским соратникам по борьбе.

Сегодня Румынию в информационном пространстве нашей страны окружает полнейший вакуум. Хуже, наверное, обстоят дела только у Восточного Тимора. Создается впечатление, что подрастающее поколение вообще не знает, где Румыния находится и кто ее обитатели: так трое из пяти опрошенных мною недавно по оказии московских подростков уверенно заявили, что румыны – это цыгане.   

Между тем в советскую эпоху Румыния занимала весомое место в информационном пространстве нашей родины: румынские фильмы и мультипликация успешно затыкали дыры в убогом советском кинопрокате, румынские эстрадные исполнители регулярно выступали в лучших концертных залах советских республик, переводы румынской литературы открывали невиданные горизонты в унылой плоскости социалистического реализма.

В значительной мере интерес к Румынии подпитывался и стойким флёром диссидентства, окутывавшим страну на всем протяжении брежневского застоя: так в 1967 году Николае Чаушеску категорически отказался разрывать дипломатические отношения с Израилем  после «шестидневной войны». В 1968-ом Румыния, единственная из всех стран Варшавского договора, не приняла участие в совместной операции по подавлению пражского восстания. Десятью годами позже Румыния – неслыханное дело! – осудило вторжение СССР в Афганистан, а еще через пять лет направила своих спортсменов на олимпиаду в Лос-Анджелес, дружно бойкотируемую советским блоком. Балканская страна не только налаживала самостоятельные контакты с традиционными советскими друзьями - Ясиром Арафатом и Фиделем Кастро, но и энергично корешилась с заклятыми врагами – Албанией и Китаем.

На уровне советского обывательского сознания подобная «всеядность» Румынии непременно ассоциировалась с беспринципностью. На уровне правозащитников – с образцом героического противостояния маленькой гордой страны Империи Зла, на уровне же Старой Площади – с хорошо продуманной и глубоко законспирированной координацией усилий по взаимодействию с внешним миром, основанному на принципе «хорошего и плохого следователя»: СССР и сателлиты дружно гнули жесткую и непримиримую линию, выстроенную на воинственной риторике, тогда как Румыния, келейная сестра по оружию, эффективно задействовала дипломатические каналы, которые поддерживала в открытом состоянии, невзирая на любые осложнения международной обстановки. 

Избрание советским блоком Румынии на роль Штирлица в эпоху позднего социализма было не случайно: на протяжении всего ХХ века эта страна демонстрировала совершенно уникальные дипломатические способности, подкрепленные прямо-таки  сверхъестественным чутьем исторического момента. Во время Первой Балканской войны (осень 1912 – весна 1913 г.г.), в которой Балканская лига (Сербия, Черногория, Греция и Болгария) отнимала у Оттоманской империи европейские территории, Румыния обменяла у Болгарии свой нейтралитет на дунайскую крепость Силистру. Во Второй Балканской войне (лето 1913), разразившейся между бывшими членами Балканской лиги, не поделивших Македонию, Румыния подождала пока Болгария вконец измотается в сражениях с греческой и сербской армиями, а затем вместе с Оттоманской империей объявила своей южной соседке войну, перешла Дунай и аннексировала провинцию Южная Добруджа (турки отобрали у Болгарии кусок Фракии).

В Первую мировую войну Румыния, трезво оценив ситуацию, заявила о решительном нейтралитете, однако через два года (август 1916 г.), блестяще оценив расклад сил в долгосрочной перспективе, провела тонкий кульбит – присоединилась к Антанте. Цена расчета оказалась высока: в последующие четыре месяца Центральные державы практически полностью истребили всю румынскую армию и оккупировали две трети территории страны. Тем слаще прозвучала музыка победы: Румыния после распада Российской и Австро-Венгерской империй и поражения Германии добилась феноменального прироста территорий, аннексировав Бессарабию, Буковину и Трансильванию.

Вернемся, однако, в новое время. Привилегированная роль в советском блоке Румынию устраивала во всех отношениях: с одной стороны, эта роль обеспечивала значительную меру политической независимости, что, согласитесь, трафит самосознанию любого маленького государства, с другой стороны, Румыния пользовалась благами, вытекающими из эксклюзивного положения «экономической воронки»: ведь страна по сути являлась единственным посредником в реализации товаров стран-участниц СЭВ (в первую очередь – военной техники) на безбрежных рынках,  закрытых для освоения по идеологическим соображениям (скажем, китайского или израильского).

К великому сожалению, экономические гандикапы не могут компенсировать политические просчеты: видимость свободы вскружила Чаушеску голову и он оступился. В конце 70-ых годов Румыния угодила в ловушку Всемирного банка и МВФ, набрала кредитов и вскоре с удивлением обнаружила, что диктат финансового долга плавно трансформируется в руках кудесников Нового мирового порядка в политическую зависимость. В 1981 году задолженность Румынии составляла колоссальнейшую по тем временам сумму - 10 миллиардов долларов, и Чаушеску принял роковое для страны (и себя лично) решение: погасить долг какой угодно ценой.

Цена оказалась чудовищной: в стране ввели режим строжайшей экономии, все валютные поступления изымались для погашения внешнего долга за счет, обрекая население на тотальных дефицит товаров первой необходимости, а экономику – на застойное воспроизводство. К середине 80-ых годов население Румынии впало в неслыханную нищету, а малейшее недовольство подавлялось с иезуитской эффективностью местной службой госбезопасности – т.н. Securitate.

Летом 1989 года внешний валютный долг был полностью погашен, Румыния пребывала на грани физического истощения, а Николае Чаушеску громко заявил миру о достижении страной высшей формы национальной независимости. В декабре месяце протесты в городе Тимишоара перекинулись на столицу Бухарест, Николае Чаушеску и его супругу Елену изловили, предали молниеносному трибуналу и расстреляли. Фоном для сведения счетов с диктатором служили беспрецедентные для Восточной Европы кровавые избиения мирного населения. По официальным данным в декабре 1989 года погиб 1051  человек, по неофициальным – по меньшей мере в десятки раз больше.

Румынская революция и поныне считается наиболее темной страницей в истории нации, поскольку ни одной из многочисленных комиссий не удалось ответить на, казалось бы, элементарный вопрос: «Кто же все-таки убивал людей на улицах?». Вы не поверите, но официальная версия до сих пор лопочет о каких-то мистических «террористах»!

Декабрьские события 1989 года ознаменовали тот водораздел, за которым последовало полное выпадение Румынии из нашего информационного пространства. За 18 лет просочились лишь жалкие ошметки сомнительной мифологии: поначалу страной, вроде как,  правили переодевшиеся в демократов коммунисты, затем к власти пришел президент, напоминающий «нашего» Жириновского, наконец, в 2007 году Румыния вступила в Евросоюз.

Причин для румынской фигуры умолчания несколько. Первая лежит на поверхности: Россия сама вырвалась из идеологической изоляции, в связи с чем отпала всякая необходимость в суррогатном удовлетворении потребностей соотечественников продуктами культур «дружественных стран и народов». Вторая причина более важна и существенна: сразу после революции 1989 года Румыния энергично дистанцировалась сначала от Советского Союза, а затем – от России, которую она рассматривала исключительно как правопреемницу враждебной империи. Показательно, что антироссийская и антирусская риторика зазвучала в Румынии задолго до «оранжевых» джигитов и хлопцев.

В историческом контексте новая политическая линии Румынии оправдана и закономерна: как и всегда в прошлом  страна безошибочно определила реальный расклад сил в мире и безоговорочно пристала  к стану победителей.  Румыния вступила в НАТО, предоставила Соединенным Штатам доступ к военным базам и объектам на своей территории, монументально отметилась в громком скандале, связанном с тайными тюрьмами ЦРУ и перевозкой т.н. «международных террористов».

По тем же жестким правилам игры Румыния произвела и экономическую самозачистку: приватизировала после шоковой терапии крупнейшие предприятия и банки, собственность которых – опять же: по законам жанра! – утратила национальные атрибуты и перекочевала в авуары, как бы это дипломатичней выразиться,  «влиятельных международных финансовых структур».

Все это, впрочем, мелочи - компенсация за прогиб оказалась гораздо весомее сомнительных привилегий в рамках былого советского блока: Румынию пустили в Евросоюз, интегрировали в единое рыночное пространство и гарантировали военную защиту от каких бы то ни было, пусть даже гипотетических поползновений русского медведя.  

А что же медведь? Медведь, как известно, сам давно пребывает в статусе криптоколонии, поэтому на нескончаемые политические нападки президента Румынии Траяна Бэсеску («разжигание сепаратистских настроений в Грузии и Молдавии», «экономическая дискриминация и шантаж» и проч.) реагирует сугубо экономически: сегодня Румыния является «счастливой» обладательницей самых высоких в Европе тарифов на российский газ, и невообразимым дефицитом торговли с Россией -  .

Принято считать, что Румынии удалось относительно быстро вступить в Евросоюз благодаря полному единодушию всех политических партий по данному вопросу. В самом деле, идею поддерживали и первый президент посткоммунистической страны – бывший член Политбюро компартии Румынии Ион Илиеску, и второй президент, ректор столичного университета Эмил Константинеску, и нынешний enfant terrible Траян Бэсеску, прославившийся поголовным избиением бродячих собак в Бухаресте (до избрания на пост президента Бэсеску был столичным мэром) и самозабвенно-политнекорректным эпитетом «вонючей цыганки», которым он одарил корреспондента центрального телеканала.

Аналогичное единодушие в вопросе геополитической ориентации наблюдается и в румынском парламенте: европейскую интеграцию поддерживают и демократическая партия, и национально-либеральная, и крестьянско-националистическая, и консервативная, и даже бывшие коммунисты (ныне – социал-демократы).  Очевидно, что консенсус политической элиты по стратегическим вопросам развития страны существенно облегчает выполнение курса, взятого на адаптацию т.н. «всеобщих демократических ценностей», тем не менее, ни о какой органической интеграции румынского общества в Евросоюз говорить не приходится.

Всех сомневающихся я приглашаю посетить любой провинциальный румынский город или поселок для осознания колоссальной пропасти, разделяющей жизненный уклад этой страны от того, что принято считать европейской моделью. Если в Польше, Чехословакии, Венгрии и даже Прибалтике европейская интеграция смотрится органично и осмысленно, интеграция Румынии не оставляет ощущения искусственности. Причина этой искусственности – в трагической дихотомии, которая мучительно разделяет румынское национальное сознание на протяжение последних двух столетий.

Смысл раздвоенности румынского национального сознания заключается в следующем: румынский народ по вере своей глубоко православный, а по роду занятий – крестьянский. Духовный этот канал веками подпитывали теснейшие связи с Византией, Грецией, Россией и славянской культурой в целом, которая проявляла себя не только на высоком уровне ментальности, но и на уровне письменности – румынский язык исторически всегда пользовался славянской азбукой.

Одновременно с этим румынский язык является языком романским, уходящим корнями в латынь, родственно близкий итальянскому языку, французскому, испанскому и португальскому. Соответственно, интеллектуальная элита нации, образованная ее часть оказалась глубоко интегрирована в западноевропейскую цивилизацию, пропиталась идеями свободомыслия, демократии и классического вольнодумства.

Интеллектуальная элита румынской нации всегда выступала в роли пассионарного объединяющего начала в государстве, что не удивительно, поскольку подавляющая часть населения представляла собой безропотную православную крестьянскую массу. После объединения в 1859 году княжеств Молдавии и Валахии и создания государства Румыния, румынский язык сменил славянскую графику на латинскую – обстоятельство, способствовавшее еще большей интеграции страны в западноевропейскую культуру и цивилизацию.

Вышеозначенная дихотомия – православное пассивное крестьянство и вольнодумная, пассионарная интеллектуальная элита, ориентированная на западноевропейские ценности – сегодня как и ранее определяет основной вектор развития румынского общества: направление этого вектора задает элита, народ же послушно и безропотно следует назначенному курсу.  Не удивительно, что за все без исключения метания румынской интеллигенции в ХХ веке – от фашизма к коммунизму, а затем к «общечеловеческим ценностям» - приходилось и по-прежнему приходится расплачиваться безропотному крестьянству, с православным смирением встречающему свою судьбу.

Нам осталось лишь определиться с перспективами. Какое же будущее ожидает Румынию на избранном пути европейской интеграции?  Ответ зависит от социальной группы. Если нас интересует судьба интеллектуальной элиты и столичных жителей, то она представляется мне в радужном свете: благосостояние будет неукоснительно расти, по крайней мере до тех пор, пока энергетический кризис окончательно не поставит Европу в подчиненное положение, а качество жизни неукоснительно улучшаться.

Если же нас интересует судьба остального – и основного! – народа, то час православного румынского крестьянства, боюсь, уже пробил: в ближайшее десятилетие оно будет полностью ликвидировано и люмпенизированно - не столько по причине безразличия интеллектуальной элиты к судьбе собственного народа, сколько в силу объективных экономических требований: избыточный румынский сельскохозяйственный комплекс Евросоюзу не нужен ни в каком виде – от своих не знают как избавиться!