ВЫПУСК 215

НОВАЯ РАДИОПЕРЕДАЧА НА РАДИО «ЧАСТНЫЙ ИНВЕСТОР»

На сайте www.dream4you.ru опубликована новая радиопередача, посвящённая конкретным приёмам выставления стопов.

ДИСКРЕТНОСТЬ И КОНТИНУАЛЬНОСТЬ НА ГРАФИКАХ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Я же поясню различие между континуальным и дискретным текстами на двух примерах. В первом примере мы прочитаем стихотворение Ли Бая «Чистые, ровные мелодии», а во втором – отрывок из повести Н. В. Гоголя «Страшная месть» (вот и бандура выстрелила). Причём глазами европейца и глазами восточного человека, и посмотрим, какие образы рождаются в их головах. Сначала предоставим слово великому китайскому поэту. Поэты у нас идут вне очереди.

«Облако… Думает – платье! Цветок… Мнится – лицо!
Ветер весенний коснётся куртин: сочно
цветенье в росе.
Если не свидеться там, на горе груды Яшм,
То под луной повстречать, у Изумрудных Террас.
—
Целая ветвь сочной красы: роса в благовоньи
застыла.
Горы У в туче-доже напрасно рвут нутро.
Дайте спрошу: в ханьских дворцах кого
могла бы напомнить?
– Милую ту «Летящую Ласточку», новым
нарядом сильную.
—
Славный цветок и крушащая царство друг
другу рады:
К ним всегда и взгляд, и улыбка
князя-государя.
Таять послав, растопив досаду бескрайнюю
ветра весеннего.
Около домика: «Топь благовоний» стала
к резным перилам».

Теперь я задам вопрос: кто что-нибудь понял? Перед вами буквальный перевод одного из самых известных произведений Ли Бая. Пытаться понять это «по-европейски», исходя из презумпции континуальности и внутренней семантической связанности текста, невозможно. Я думаю, теперь вам, уважаемый читатель, стало ясно, в чём же всё-таки разница между континуальным и дискретным…
А теперь давайте посмотрим, в чём же здесь дело. Я процитирую комментарий к этому стихотворению В. М. Алексеева из книги «Ли Бо. Нефритовые скалы» (СПб., 2000), чтобы читатель понял, как это произведение воспринимает китаец.

«Чистые, ровные» и падающие мелодии – так назывались в древнем Китае мелодии по доминирующему тону их и музыкальному стилю: высокому или низкому. В глубокой древности они были предназначены для воспевания супружеских радостей.
Обстоятельства, при которых эти строфы были набросаны Ли Бо и которые необходимо иметь в виду, чтобы понять всё стихотворение, а равно и условия, при которых возможна их приблизительная переводная передача, таковы.
Император Сюань Цзун (правил в 713-756 гг.), наслаждаясь великолепным расцветом государственной политики, золотым веком поэзии и прочих искусств и потонув в наслаждениях, начинал пресыщаться, искать нового, необыкновенного. И вот, случайно, в гареме одного из своих же сыновей он усмотрел красавицу, пленившую его до безумия, и совершил дикий поступок – взял девицу к себе. Она стала теперь его любимой наложницей. Свет померк в его очах, глядевших только на неё; на ней всё сосредоточилось… Император перестал обращать
внимание на глухой ропот народа против временщика – брата царицы, и гроза разразилась неслыханным мятежом.
Картина настоящих строф такова. Ли Бо только что произведён в высшую учёную степень академика литературы и на радостях упился вином до полной потери чувств (ах, как нам, русским всё это знакомо – примеч. автора). А во дворце в эту светлую лунную ночь происходило торжество пересадки необыкновенных тюльпанов, которыми все были увлечены, к дворцовой беседке, названной по дереву, из которого она была сделана, «беседкой топи ароматов». Цветы только что пышно распустились. Император прибыл к беседке со свитой. За
ним несли царицу.
Император приказал выбрать из основанной им же придворной школы певцов, музыкантов и актёров, наиболее талантливых людей для прославления этой чудной ночи. Отобрали шестнадцать человек, во главе с Ли Гуйняньем, первым певцом своего времени. И вот, этот певец, ударив в кастаньеты, выступил вперёд и приготовился петь, но император его остановил.
«Нет, – сказал он, – раз мы здесь любуемся знаменитыми цветами, да ещё перед нами царица, – старых песен нам не надо!».
С этими словами, он велел певцу держать перед ним бумагу, на который был золотой узор, и набросал новому академику приказ сейчас же явиться во дворец, представив новый парафраз древних любовных мелодий, в виде трёх отдельных строф одной и той же темы.
Ли Бо, получив приказ, ничего не понял: он был слишком пьян. Его облили водой, вытерли, дали в руки кисть, и стихи были моментально набросаны, а Ли Гуйнянь их спел.
Пока он их пел, царица – или, как её велено было называть, «Великая Настоящая Фея» – наливала и пила виноградное вино, улыбаясь лестным словам стиха. Император не утерпел, и сам, велев подать флейту, стал подыгрывать мелодии. Под конец строфы он замедлил темп, чтобы доставить царице удовольствие.
С этих пор государь стал ещё более отличать Ли Бо среди всех прочих академиков.
Таким образом, Ли Бо имеет задачу прославить красоту царицы среди фантастически прекрасной и великолепной обстановки. Он пользуется удобствами своего языка, не уточняющего форм слова, и потому переводчик на другой язык, этих удобств не имеющий, вынужден ставить непрошенные точки над i, да ещё, к тому же, снабдить, в конце концов, перевод парафразом, окончательно точным и понятным.
П а р а ф р а з п е р в о й с т р о ф ы (О государе, влюблённом в царицу, тогда ещё всего лишь гаремную затворницу князя Шоу Вана):
– Вы, государь, смотрели на облако, и оно представлялось вам её платьем… Глядя на цветок тюльпана, вы думали: вот её лицо!
Как весенний ветерок куртины, коснётесь вы её своею милостью – и она сочно расцветёт, как тюльпан в благодатной росе.
Если – думалось вам – такую красавицу не увидеть мне на горе Яшм; если она не сама царица фей Си Ван Му, то уж, наверное, её надо искать у Террас Изумрудов, где живёт фея И Фэй, воспетая древним Цюй Юанем. Она – лучшая, самая царственная не только среди людей, но и среди фей.
«Гора У» – местопребывание феи, явившейся во сне древнему удельному князю, случайно там заночевавшему. Она сказала ему, что будет его ждать, являясь днём тучей, а ночью дождём. Поэт Сун Юй написал по этому случаю бессмертную оду.
«Летящая ласточка» – прозвание фаворитки, а впоследствии императрицы ханьского императора Чэн Ди (32-6 гг. до н.э.), который полюбил её за выдающиеся качества танцовщицы и из частного дома перевёл её в пышный дворец. Критики много рассуждают о том, насколько уместно было приводить здесь это сравнение, но ясно, что Ли Бо не имел намерения иронизировать.
П а р а ф р а з в т о р о й с т р о ф ы. Царица – это сочная прелесть ветки тюльпана, на которой росная благодать сосредоточила свой аромат. Напрасно фея горы У смотрит на это соединение тучи и дождя; и напрасно разрывает от горя свою душу: здесь слишком очевидное счастье! Кого же, позвольте спросить, может напомнить наша царица из былых красавиц? – Разве царицу Ласточку, да и то тогда, когда она была во всеоружии своих чар, подчёркнутых новыми нарядами!
«Крушащая царство» красота женщины была воспета придворным поэтом II в. до начала нашей эры в следующих строках:

На севере живёт красавица,
Выделяясь из всех, оставаясь одна.
Раз взглянет – сокрушит человеку город,
Два взглянет – свергнет человеку царство.

Император, прослушав это, вздохнул и сказал: «Ну, в хорошие-то времена (как наши) разве может такая появиться?» Тогда выяснилось, что поэт пел о своей сестре. Император приблизил её к себе и в любовном умопомрачении был близок к катастрофе.
П а р а ф р а з т р е т ь е й с т р о ф ы: Знаменитый своею красотой цветок и красавица, могущая своими чарами разрушить царство, как бы рады друг другу, и на них почивают с улыбкой взгляды восхищённого государя. Государь, был, как весенний ветер, недоволен, что цветок не раскрывается. Но вот он наконец раскрылся; досада настойчивого ветерка рассеялась, и в беседке, сделанной из ценного дерева («Топь благовоний»), стоит чаровница, любующаяся цветами, и сама вся в любовном взгляде очей государя».

Теперь давайте посмотрим на фрагмент из «Страшной мести» Н. В. Гоголя:

«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод и прибережным лесам ярко отсветиться в водах. Зеленокудрые! они толпятся вместе с полевыми цветами
к водам и, наклонившись, глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым своим зраком, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями. В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до середины Днепра! Пышный! ему нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает — и человек, и зверь, и птица; а Бог один величаво озирает небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят
и светят над миром и все разом отдаются в Днепре. Всех их держит Днепр в темном лоне своем. Ни одна не убежит от него; разве погаснет на небе. Черный лес, унизанный спящими воронами, и древле разломанные горы, свесясь, силятся закрыть его хотя длинною тенью своею, — напрасно! Нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр. Синий, синий, ходит он плавным разливом и середь ночи, как середь дня; виден за столько вдаль, за сколько видеть может человечье око. Нежась и прижимаясь ближе к берегам от ночного холода,
дает он по себе серебряную струю; и она вспыхивает, будто полоса дамасской сабли; а он, синий, снова заснул. Чуден и тогда Днепр, и нет реки, равной ему в мире! Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лес шатается до корня, дубы трещат и молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир — страшен тогда Днепр! Водяные холмы гремят, ударяясь о горы, и с блеском и стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали. Так убивается старая мать козака, выпровожая своего сына в войско. Разгульный и бодрый,
едет он на вороном коне, подбоченившись и молодецки заломив шапку; а она, рыдая, бежит за ним, хватает его за стремя, ловит удила, и ломает над ним руки, и заливается горючими слезами».

Давайте переведём дух… Прекрасные строки! Всё-таки Николай Васильевич Гоголь велик.

«Трудно сказать что ни будь о Пушкине тому, кто ни чего о нём не знает. Пушкин великий поэт. Наполеон менее велик, чем Пушкин. И Бисмарк по сравнению с Пушкиным ничто. И Александры I и II, и III просто пузыри по сравнению с Пушкиным. Да и все люди по сравнению с Пушкиным пузыри, только по сравнению с Гоголем Пушкин сам пузырь.
А потому, вместо того, чтобы писать о Пушкине, я лучше напишу вам о Гоголе.
Хотя Гоголь так велик, что о нём и написать то ничего нельзя, поэтому я буду всё-таки писать о Пушкине.
Но после Гоголя писать о Пушкине как-то обидно. А о Гоголе писать нельзя. Поэтому я уж лучше ни о ком ничего не напишу».
(Д. И. Хармс «О Пушкине»)

Перед нами лирическая философия «на блюдечке с голубой каёмочкой». Тут не надо ничего додумывать, всё и так понятно: чуден Днепр. В воображении читателя возникают дискретные образы: река, лес, птица… Если же этот текст записать иероглифами, то китаец воспримет его по другому. Почему «редкая птица долетит до середины Днепра?» Может потому, что вода притягивает, забирает силы? Или, может быть, потому, что птица передумала?

«Подхожу к другой группе голубятников. Может, там нет проблем? А тут как раз середина спора: «…И что, после всего этого – мой мурый не долетит? Что?! Так он долетит и до Джомолунгмы самой… ША! Я говорю, допустим. Снизу вверх… Что там лететь? Это же как отсюда до… Аркадии.
Не понял? Кто замёрзнет?! Сытый голубь замёрзнет?!!.. Иди, мальчик, ещё учись… Если ты всё это скажешь возле Павы Кащея, Лёвки Молдаванского или Лёни Корейца – уже будешь ходить вокруг Староконного…
Кормить – семЯчкой и просом. По граммов тридцать на клюв в день. По сорок – могут только богатые позволить… А что ты думал?
А шо с твоей кормёжкой?! Так он максимум до Кирхи долетит. Долетит, остановится и спросит уже себя: «Что я делаю? Куда лечу? Зачем это надо? И кому? На таком корме?!..»
(М. Б. Пойзнер «С Одессой надо лично говорить»)

Правило: График дневного формата, представленный в формате японских свечей – восточное изобретение, которое, по моему мнению, надо анализировать как дискретный иероглифический текст.