Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Пчеловодство с нуля.

  Все выпуски  

Пчеловодство с нуля.


Пустовские мытарства 2

 

Он меня обманул. Каждый раз, когда я с ним договаривался о поездке, он ссылался на более срочные и важные дела. Я за ним гонялся в течение двух месяцев, пока не наступила глубокая осень, и нас не разъединило расстояние в триста километров.

На следующий год с самой ранней весны я решил действовать напористо и терпеливо. Бить кувалдой в одну точку, пока каменюка не треснет. Сразу же решил пойти на хитрость и нашёл другого межевальщика. Тот обещал всё сделать так быстро, как только можно сделать межевание заброшенного участка. Однако быстро не получалось. Но я настаивал, и, наконец, получилось. Причём как-то здорово всё получилось. Эти парни приехали в Пустовский и без меня по рассказам старушки отыскали моё поместье. Через несколько дней план участка был у меня в руках. Но! Не всё так просто, малыш. Этот план нужно было подать на подпись главе администрации Слащёвской станицы, а потом поднести на подпись главному архитектору Кумылженского района. Если бы все эти администраторы сидели бы в одной кучке! Но они сидели по разную сторону баррикад, и чтобы осуществить этот маневр, нужно было накатать около ста километров. Глава администрации Слащёвской станицы довольно покладистая женщина. Стоило её заловить на рабочем месте, как тут же появлялась её подпись там, где надо и не надо. Но вот на главного архитектора пришлось поохотиться. Как говориться, бог любит троицу. На третий раз она была на месте. Очень придирчиво и досконально изучив все документы, она пришла к выводу, что вышел подлог. Как?! Вместо тридцати двух соток, которые были в плане, межевальщики насчитали двадцать пять. Ну и бог с ними! Мне было легче, чтобы оставили всё, так как есть, потому что эти сотки для меня не играют решительно никакого значения, когда вокруг дикая пустота. Однако ж нет, порядок есть порядок. Нужно было идти в администрацию Кумылженского района к некой персоне, чтобы она по написанию моего заявления завизировала, что правильно есть неправильно и я с этим согласен. Персона меня внимательно выслушала, а потом сказала, а почему, собственно речь идёт о тридцати сотках, а не шести, как положено. Я взял паузу молчания. Мне было нечего сказать. Вздохнув и ещё раз изучив документы, персона мне сказала, что для того, чтобы завизировать сей документ, нужно вызвать из Волгограда хозяйку дома и попросить её сделать заявление, что она не против, что вместо тридцати двух соток она продаст мне на самом деле двадцать пять. Стало ясно, что в интересах дела нужно было просто переделать межевальный план. Я опять пошёл к межевальщику. Тот с порога признал ошибку и за неделю переделал неправильный план на правильный. Я опять пошёл к главному архитектору, женщине въедливой и принципиальной. Внимательно изучив документы она задала мне странный вопрос – почему улица, по которой прописан дом называется Дачной, а не ещё как-нибудь. Я взял паузу молчания. Женщина сказала, что без технической документации улице не имели права давать название. Следовательно, документ не имеет силы. В конце концов, было решено, что техническая документация всё же имелась и улица была названа по старому сценарию. Однако прежде чем уйти, мне предложили зайти в другой кабинет и зарегистрировать то, что уже было подписано. Я вне себя от радости побежал было… куда не помню, но помнится, что туда я уже не попал. Через неделю, когда страсти улеглись, я поехал в земельный отдел получать кадастровый номер на землю. В отделе я просидел около часа – выяснялись детали сделки, и когда было выяснено, что Сергей - доверенное лицо, которое должно продать мне дом, запросили его самого с паспортом и авторучкой, чтобы поставить подпись там, где положено. Пришлось вызывать из Волгограда Сергея. Через какое-то время мы снова предстали перед чиновниками. На этот раз документ приняла знакомая уже молодая девушка, которая сказала, что Слащёвская глава расписалась не там, вернее, вообще не расписалась там, где надо. И что же делать? Конечно же, ехать опять к главе. Главу мы поймали прямо в машине, она на ходу завизировала документ и полетела дальше. В бухгалтерии нам поставили печать, и мы направились… не помню куда, но куда-то мы направились, но было уже поздно. Через какое-то время мы вновь очутились перед молодой девушкой. Завидя нас, она дружелюбно улыбнулась (запомнила – ликовал я) и открыла документ. И я тоже был не в силах сдерживать улыбку – скоро конец мучениям. «Где подпись?», - спросила она. На месте, где должна была стоять подпись Слащёвской главы, зияла девственная пустота. Стояла ужасная духота, времени было в обрез, и мне было не до шуток. И всё же подписи не было. Там её и не могло быть, потому что впопыхах я подсунул ответственному лицу старый документ с неправильным межевым планом. Нужно было опять ехать в Слащёвскую и вылавливать главу администрации.

 

 

 

 

Продолжение отрывков из романа «Шокин Блю»

 

 

Шалтай сидел на крыше и творил вечернюю молитву. Где-то в кущерях свистел Пашка-Соловей. На небе обозначилась полная луна похожая на яичный желток - начало прекрасной поры приливов и отливов. Никогда ещё Шалтай не чувствовал себя так близко к чему-то такому от чего голова идёт кругом и сосёт под ложечкой. В своей молитве он воспарял так высоко, что до него не долетали комары, а лишь ночные бабочки кружили над его экзальтированной головой, головой размером с галактику, и выписывали странные фигуры, похожие своими очертаниями на вывернутые наизнанку восьмёрки, представляющие собой символы бесконечности. Волшебные звуки заполняли духовное пространство Шалтая и уносили его на длине волны, недоступной для Панкратовой Лидки и Митьки Бирюка. Он видел всё, что ему являли эти волны. Это не было видением. Это было знанием чего-то такого, чего Шалтай, собственно говоря, и сам не знал.

Рамбу-коли-пусто-густо-тыкин-мыкин-шокин-смыкин….

Он уходил в глубокую медитацию, теряя ориентацию и ощущение импульсов своей бренной плоти…. Мимо него проплывали туманности Андромеды, раковинообразные турбулентности других миров и, где-то в далёком далеке уже мерещились водонапорные башни Атлантиды.

Накин-смакин-шокин-факин-падла-сука-бляха-муха….

Несвойственные вибрации выбили Шалтая из астрала. Его слух невольно обострился. Шалтай, не смотря на свои личностные заморочки в отношении рек, озёр, болот и прочей водоросли, был, вообще-то, добрым, честным и справедливым человеком. Прийти на помощь утопающему в дерьме - ему раз плюнуть. Шалтай прислушался. «Гада-а-а! Милиц-ц-ц-а… дам… в рог!» В атаку пошли сексуальные меньшинства: букашки, червячки, мушки, блошки…. Одна огромная ярко разрисованная бабочка села Шалтаю на нос и замахала своими бархатными крыльями, будто опахалом. «Чур, тебя!», - сказал Шалтай и скатился с крыши.

 

- Мандюк! – взвизгнула Алевтина и залепила скалкой Степану в лоб. Раздался звук, похожий на произведение Хемингуэя «По ком звонит колокол». Было видно невооружённым глазом, как из Степановых глаз посыпались многочисленные искры. Среди них были и маленькие, и большие. И каждая отдельная искорка была не чем иным как отдельно взятой Степановой мыслью. Здесь были и крупные такие мысли, навроде той, что родилась во время жатвы под комбайном. И мысли средней величины, которые посещали Степана в сортире, и двуликие мысли, и в крапинку, и в горошек. Пока Степан мычал и сотрясал своей гривой, точно кобель, которого обдали ушатом холодной воды, в его мозгах происходили важные кадровые перестановки. Наконец он вскинул бешноватые глаза и… о боже! «Wheres my drink? Fuck you up to down! Drink! Where’s my drink! Drink!!! Shit!» Алевтина опустила скалку и с опаской попятилась назад.

- Никаких сепаратных переговоров! – мычал долговязый парень без штанов, опираясь на ствол раскидистой груши. – Я протестую, господа!

Мы, русские, привыкли много рассуждать! В России с 1917 года установился духовный беспредел, за который каждый из нас несёт персональную ответственность! Нам ли, изнеженным мастурбантам, взваливать на свои хрупкие плечи сию непосильную ношу? Но переписывать историю с новой строки, увольте, господа… Свободу конституционному собранию!

Константин Пичугин смотрел себе под ноги и говорил примерно туда же. Развозил слова, как сопли по забору. Его мутило. Рот был набит противной слюной, которая скапливалась пеной в уголках губ. Под глазом – пятно синего цвета. Джентльменский набор. Просто Пичугин прикололся – вот и всё, что сделал этот рубаха-парень Пичугин. Имеет право. Кто из его теперешних сослуживцев сможет так вот запросто взять и пойти в народ? В самую его гущу? Напиться с деревенской бабой, повалять дурака, получить в глаз от местного ухажера? А? То-то!

- I’ll get you, bastard! Shit! Mazafucker! Fucking beach! I wanna drink! Gimme a drink! – продолжал орать не по-русски местный ухажёр и наступать на Константина. Внезапно на его пути выросла фигура лешего. «Изыди!», - сказал леший и раскинул руки по сторонам, образовывая живой крест. Степан сощурился. “Shaltay! What the fuckin you doin here?”

- Матушка-владычица, заступница усердная, - причитала Алевтина и истово крестилась. В это время Пичугин медленно проистёк по комлю и у его подножия стал рыть землю. К нему вплотную подошёл Шалтай и, дружески положив руку на плечо, сказал: «Встань и иди». Костя медленно поднял глаза, тяжело встал и покорно побрёл за человеком во всём белом. «Наверное, это врач, а врачей, говорила мама, нужно слушаться…»

«Камень, ножницы, бумага. Камень, ножницы, бумага…», - крестилась Алевтина и отбивала поклоны.

 


В избранное