Двенадцатый выпуск Архив здесь

Приветствую всех пчеловодов и просто любителей мёда :). Пока идёт зима и пчёлы отдыхают мы продолджаем рассказ о том как создавалась с нуля пасека Михаила Мульганова, пчеловода с Хопра, бывшего учителя, в какой-то момент круто поменявшего свой образ жизни. (Для тех кто ждёт конкретных указаний по сохданию пасеки с нуля - не переживайте - будут (первые 2 шага уже были опубликованы в предыдущих выпусках, а откликов пока практически не было -ждёмс..)

Итак,

...Тем не менее, их присутствие никак не сказывалось на общем впечатлении, полученном от Пустовского: заброшенность и опустелость. Вот в этом-то месте нам и предстояло создавать свои пасеки, начиная с нуля. (на этом закончили).

Продолжение

Через пару дней после приезда Михалыч скомандовал откачать рамки - маткам под засев. В одном из полуразрушенных строений на усадьбе Михалыча мы установили медогонку. На помощь напросилась некая Судариха, - бойкая старушка, протопавшая семь км до Пустовского, чтобы заполучить вожделенную банку гречишного мёда, который она «страсть как любила». «Местные жители, особенно ребятня, любили роиться вокруг пасеки – ждали откачки. Кто медогонку крутил, кто рамки таскал, так и зарабатывали себе на прокорм», - пояснил Михалыч. Так мы прокачали всю нашу небольшую совхозную пасеку, откачав лишь срединные рамки гнезда, и накачали несколько фляг.

Потом Михалыч погрузил их в нанятую машину и увёз в совхоз, оставив на моё попечение сорок пять семей совхозных, восемь своих (сделал из четырёх отводки) и пять моих, которых я приобрёл в Черкеске. А так же дом с обитой дождями штукатуркой и полуразвалившимся фундаментом, утопающим в море крапивы, лопухов и амброзии. Здесь не так давно находилась огромная экспериментальная пасека. Михалыча осудили на два года исправительных работ, а пасеку разграбили. К сожалению, такова участь большинства новаторов, которые своим лбом пробивают «дорогу к счастью». В доме Михалыча было, где разместиться: три почти свободных от мебели комнаты, чулан, веранда и чердак, заваленный огромными, сплетенными из краснотала корзинами, доверху наполненными сухими дикими яблоками и грушами. Я тут же стал использовать сию находку по назначению. В спальне около печки возвышалась груда старых газет, журналов «пчеловодство» и каких-то ученических тетрадей с сочинениями на тему весны. Чья-то детская рука прилежно выводила слова, посвящённые природе, погоде и хорошему весеннему настроению. Чуть ли не на каждой следующей странице сочинение начиналось заново, потому что юного автора посещала одна свежая мысль за другой. Чёрт возьми, да ведь так пишутся романы, а не детские сочинения! (На самом деле это был черновик моей будущей супруги. :) )

Среди прочей макулатуры я наткнулся на картонную папку с какими-то бумагами, напоминающими официальные документы. Эти справки, заявления и заключения комиссий приурочивались к уголовному делу, заведённому на Пантелеева Александра Михайловича. Моё внимание привлёк листок, на котором от руки было написано всё, как есть, про такого гада-гугенота, как пчеловод Пантелеев. Оказывается, по мнению местных жителей, он был очень плохим пчеловодом. Он закупал мешками сахар и скармливал его пчёлам. А потом эту патоку выдавал за мёд и продавал ничего не подозревавшим хуторянам, причём продавал его втридорога. Оказывается, за пчёлами он не следил, а они у него - страсть какие агрессивные - нападали на местных пчёл и полностью их разграбляли, в результате чего многие пчеловоды не досчитались в своих ульях не только пчёл, но и мёда. Сей официальный документ был подписан следователем и предназначался в качестве справки для суда. Так-так. Вот, оказывается, какие добрые и отзывчивые люди населяли этот хутор! :)

Все последующие дни я вёл наблюдения за пчёлами. А они будто попали в родные пенаты – мирно паслись на колхозных бахчах. Неожиданно на пасеку с проверкой приехал Камышинский зоотехник, которому в нагрузку передали пасеку с другого района, с Ольховского. Он не поленился, приехал в такую даль на УАЗе, который ему любезно предоставил совхоз и тут же полез в ульи проверять. К его разочарованию в ульях наблюдался полный закон и порядок. Потом он вытащил полномёдную рамку, стряхнул пчёл и понёс её в дом. Там он быстренько располосовал её на четыре части и сложил в целлофановый пакет: «В бухгалтерии девчата просили»,- торжественно объявил он и слопал, не запивая водой большой кусман сота. Я подивился такому волчьему аппетиту и вопросительно на него посмотрел: «Пчёлы на бахчу летают. Мёд с тыквы». «Это очень хороший мёд», - оправдался он и стал уговаривать меня устроиться работать к нему пчеловодом.

С чего бы это вдруг? Не иначе как Михалыч и тут стал кому-то поперёк горла? В это самое время он экспериментировал со щавельной кислотой, которую рекомендовали использовать в борьбе против варраатоза – пчелиного клеща. Дело в том, что когда я начал заниматься пчеловодством, борьба с этим паразитом переходила в свою решительную стадию. Учёные, наконец, изобрели более-менее действенные средства против клеща, главными из которых были щавельная и муравьиная кислота. Предлагалось прыскать на рамки водным раствором кислоты. Однако сам пчеловод вдыхал нехилую дозу паров этого снадобья, что, конечно, не могло в последствии не сказаться на его здоровье. Михалыч стал просто-напросто наносить кисточкой крутой раствор кислоты на поверхность кусков ДВП и накрывать ими гнёзда. Пчёлы лапками соскребали кислотные кристаллы, волей-неволей нанося их на свою хитиновую поверхность, где обычно гнездились клещи. Клещ не выносит резкого запаха, как и соприкосновение с обжигающей поверхностью – присоски на лапках выходят из строя. Поэтому он отлепляется от пчелы и падает, а на дне, как назло, все те же кристаллы кислоты. Но для Михалыча главное было не это. Главное было то, что он обнаружил пчёл, которые целенаправленно собирали кислоту на свои лапки, где бы они её не находили, и как пыльцу заносили для лечения в улей. Там они её не складировали в ячейки, а включали в качестве строительного материала в воск при запечатывании личинок. Личинки в своих ячейках с успехом выдерживали пары кислоты, а вот клещ, который удобно было примостился почти на двадцать дней в ячейку, кричал «sоs!». В связи с таким наблюдением открывалась заманчивая перспектива выводить самовылечивающуюся пчелу!

Время подходило к сентябрю, и мне нужно было ехать в Ольховский район приступать к своим прямым обязанностям. Михалыч задерживался, а мобильных телефонов ещё не было, как, впрочем, и немобильных. Был информационный вакуум, который был на руку агентам ЦРУ и лазутчикам от Института пчеловодства. :) Пасеку пришлось сдать под ключ бывшему заключённому Валентину, который окопался в здешних местах и промышлял выделкой самогона и рыбалкой. Закон и порядок был полностью на его стороне и поэтому от его посеревшего и небритого лица исходил мир и покой. Он-то и вселял надежду и уверенность, что с пчёлами не произойдёт ничего плохого. :)

Краткое отступление: оказывается хрущ, как просветил Михаил Задорнов, - это жук, который жрёт всё, кроме кукурузы. Никита Сергеевич Хрущёв нанёс тогда экономике страны такой вред, что нашим «зарубежным друзьям» оставалось только завидовать его прозорливой смекалки. Это уже мне поведал бывший работник КГБ. Чего стоит только сближение города и деревни. Политика была простая. Построить в совхозах многоэтажки и отбить желание крестьян заниматься подсобным хозяйством. Всего-то.

В трёхкомнатной квартире одного такого двухэтажного дома совхоза «Прогресс» проживал учитель английского языка, возлюбивший до безумия низовья Хопра и, желавший во что бы то ни стало заиметь пчёлок и коротать свои деньки в гармонии и согласии с природой и, что самое главное, с самим собой. У учителя была ещё строптивая жена и двое детей. Он жил на втором этаже двухэтажного строения, у которого текла крыша. Зато в доме был проведён природный газ, и такого подарка от судьбы ему не привиделось и в страшном сне. Когда он, осматривая квартиру, зашёл на кухню и открыл дверцу духовки газовой плиты, то оттуда вывалились фекалии поросёнка, который с успехом содержался на кухне бывшими хозяевами. Туалета и ванной в доме не было. Партийная одарённость наших лидеров не позволяла продумать столь запутанный житейский вопрос, и поэтому жильцам приходилось справлять нужду в деревянных туалетах, шеренгой выстроенных в центре двора, как раз там, где должны были по идее находиться песочницы и качели. Двери в туалеты не закрывались, - не позволяло дерьмо, которое кучами лежало на полу в связи с тотальным переполнением ямы. Около этих сортиров, как египетская пирамида, возвышалась помойная куча, с её перманентным благоуханием, бездомными собаками и воронами. В общем, честно говоря, мы с женой, оказались, как бы, немножко в дерьме. Но обнадёживало то, что люди как-то жили и не унывали….

Впрочем, это были временщики. Никто из живших в этих домах не связывал свою судьбу с этим надругательством над здравым смыслом. Люди повыстраивали сараи и хлева за чертой своей оседлости и содержали там скотину и домашнюю птицу. В магазинах-то мяса и молока не было! Приходилось, отработав в поле, таскать воду в квартиры домов, а оттуда выносить помои, пополняя разбухшую от удовольствия помойную кучу свежей закваской. А потом проделывать ту же процедуру, но уже с братьями нашими меньшими: чистить, кормить, таскать, выносить…. А потом прийти в хрущёвки и пить.

Меня же на уроках, песнопения, английского, русского и физкультуры мучила раздвоённость сознания. Мои умственные механизмы вкупе с речевыми продолжали сеять разумное, доброе, вечное, но я сам был далеко. Отсутствовал. Пребывал в столь любезных моему сердцу низовьях Хопра, в месте, где первый раз мне пришлось столкнуться лицом к лицу с этой удивительной природой – Ягодном.

Директор школы был удивлён, когда однажды посетил мой урок. Вы, говорит, Михаил Александрович, объясняете детям новый материал, а сами будто слушаете «Аквариум». Странно, как-то…

В один из поздних сентябрьских дней нежданно объявился Михалыч. Всё лицо у него было опухшее от укусов пчёл. Но этого он даже не замечал, потому что был на большом духовном подъёме – внедрил очередные разработки где-то в Воронежской области. По ходу внедрения ему пришлось откачать пасеку тамошних зоотехников. Почему-то они боялись к ней подойти – не пчёлы, а злыдни.

Михалыч отчитался за постановку пчёл на зимовку, попил чайку, а потом начались бесконечные лекции про варроатоз, про роение и про Дальний Восток, где он имел счастье жить и трудиться на благо дальневосточной пчелы, которая по его словам была далеко не чета нашим аборигенным. Жена демонстративно покидала наши посиделки, а потом выговаривала мне за такого надоедливого гостя, который чести не знает и часами может муссировать одну и ту же тему.

В этот год как-то всё свалилось в одну кучу. Обострение отношений с супругой, проблемы на работе, гастрит и высокое артериальное давление указывали мне на то, что жизнь прямо на глазах давала трещину. Ни диета по Шаталовой, ни настойчивые занятия У ШУ не помогали. Надо было что-то предпринимать. Я ждал ответа на мучавшие меня вопросы, как соловей лета, и ответ последовал. Я его услышал на больничной койке из уст лечащего меня врача. Он сказал: «У тебя, мил человек, гипертония второй степени. Это от нервов. Езжай ты на природу и успокойся. Найди себе приличную лопату, копай глубже, бери больше и кидай дальше и всё пройдёт, как с белых яблонь дым».

По выходу из больницы я засобирался в Пустовский. Чем заниматься? Пчеловодством. Где жить? Там что, мало домов, а в Хопре мало рыбы? Видя мой нешуточный настрой, жене пришлось смириться и собирать манатки.

Весной мы планировали изменить в корне образ жизни, что являлось самой лучшей терапией, придуманной человеком.

Но уже в феврале Михалыч скомандовал ехать выставлять пчёл. Директор, скрипя сердцем, отпустил меня – пасека-то как никак школьная, хоть и на совхозном балансе.

Должен сказать, что в те далёкие времена добраться до Пустовского зимой было всё равно, что перейти с Суворовым Альпы. Снега по горло, проезжих дорог не было. Вместо них была засыпанная снегом тракторная колея. Роль Суворова взял на себя Михалыч. За несколько часов героической ходьбы мы, наконец, влезли на холм, откуда Пустовский был виден как на ладони. С неба накатывались сумерки, и нужно было устраиваться где-то на ночлег. Мы дотащились до первого дома, из трубы которого тонкой струйкой сочился дым. Это был дом Агрипины Тимофеевны. Когда мы миновали чулан и вошли в переднюю комнату, нашему взору открылась следующая картина.

Две бабки сидели за столом при тусклом свете и мирно вели беседу о том, о сём. Около кровати, на которой царственно разлеглась пушистая кошка, стояла прялка. На полу валялись клубки пуховых и шерстяных ниток, а на столе было то, чем они пробавлялись на вечерней зорьке: запечённая в печке тыква, варёная картошка, вишнёвый кисель и квашеная капуста с чёрным хлебом. Это было так здорово, что у меня потекли слюнки. Когда эти две старушки с нами заговорили, мне показалось, что я слушаю соловьиную трель, перемежевывавшуюся матом, казачьим фольклором и просторечными устойчивыми выражениями. За пять минут эти бабки, как заядлые разведчицы, выведали всё, что можно было выведать для дальнейшего обогащения мира сплетен и нездоровых фантазий в этом забытом богом уголке - Пустовском.

Продолжение следует...

Если у кого есть вопросы - Пишите - отвечу.

Если кому-то не ответил, значит Ваше письмо не дошло, попробуйте ещё раз.

А на сегодня это всё.

http:\\sd-volgograd.narod.ru - личная страничка Ханова Сергея, там есть ссылки на самые полезные товары (и продукты тоже). Заходите не стесняйтесь - тут все свои. TutVseSvoi.ru