И настало время родить ей, и вот близнецы в утробе ее.  Дети  выросли,  и
стал Исав человеком, искусным  в  звероловстве,  человеком  полей;  а  Иаков
человеком кротким, живущим в шатрах.
   Бытие, 25; 24, 27

   
   Водитель, так и не назвавший  своего  имени,  гнал  высокий  джипер,  как
истинный виртуоз - ежесекундно на зыбкой грани лихости и хамства, ни разу не
создав и  намека  на  аварийную  ситуацию,  но,  несомненно,  заставив  пару
миллионов чужих нервных клеток скоропостижно  и  преждевременно  скончаться.
Петру порой прямо-таки физически чуялось, что  они  стали  словно  бы  ядром
кометы,  увлекавшей  за  собой  невидимый  хвост  отрицательных   эмоций   и
бессильной  злобы,  изливавшейся,  как  легко  догадаться,  лишь  в   резких
обиженных гудках то справа, то  слева.  Ничего  больше  не  оставалось,  как
дава-нуть клаксон, яростно матернуться - а в следующий миг бежевый "сарай" с
тонированными стеклами исчезал из поля зрения очередного обиженного.
   - Угробишь ты нас этак-то, - сказал Петр.
   Хотел, чтобы прозвучало шутливо-непринужденно,  но  отчего-то  получилось
едва ли не просительно.
   - Не бери в голову, - хмыкнул плечистый. - Я по этой трассе десять раз на
дню мотаюсь, с завязанными глазами пройду...
   И бросил бежевого японца вправо-влево, проворно  обойдя  синий  "Жигуль",
проскочив меж ним и "Газелью", вылетев на  полосу  "Жигуля".  Сзади  пискнул
сигнал. Желтый не успел еще смениться зеленым, как джипер под визг  покрышек
свернул влево и с ревом пошел на подъем, обходя попутчиков, как стоячих.  На
секунду выпустив руль - что ни на миллиметр не изменило  траектории  полета,
прямой, как полет  ворона,  -  плечистый  бросил  в  рот  сигарету,  щелкнул
зажигалкой, выпустил первую струйку дыма  и  лишь  теперь  обозначил  что-то
похожее на человеческие чувства: покосившись на пассажира, усмехнулся  почти
дружелюбно:
   - А вообще - забавно. До сих пор привыкнуть не могу. Как две капли...
   - Да уж, - сказал Петр первое, что пришло на ум. - Есть такое дело.
   Джипер проскочил меж встречным троллейбусом  и  припозднившейся  попутной
"Волгой". Без нужды взревел  сигналом,  пуганув  двух  девчонок  в  отчаянно
коротких юбках, торчавших поодаль от троллейбусной  остановки.  Те  невольно
шарахнулись от кромки тротуара.
   - Вечереет, - прокомментировал плечистый. - Сниматься вышли, соски. Тут у
них обшага на общаге. Прынцев ждут, что характерно,  со  всем  романтическим
запалом. Как будто хватит прынцев на  них  на  всех.  Диалектику  не  учили,
давалочки, и теорию вероятности тоже.
   - А ты учил?
   - Ознакомился малость.
   - То-то я и смотрю, что парнишка ты непростой... - медленно сказал Петр.
   - Простые, командир, бывают только карандаши,  -  ухмыльнулся  парень.  -
Тормознуть,  подхватить  тебе  ляльку?  Босс  тебя   будет   по-родственному
ублажать, а значит, по полной программе. Не боись  возможных  осложнений,  я
тебе наметанным глазом чистенькую подберу... Думай быстрее,  пока  город  не
кончился. Во-он, идут две  с  виолончельками.  Снять  с  них  очечки  и  все
остальное, виолончельки в угол поставить - такое отчебучат, знаю я этих,  по
классу сольфеджио... Ну, думай?
   Он недвусмысленно сбросил газ, вильнул к обочине.
   - Проехали, - сказал Петр. - В прямом и переносном смыслах.
   - Ну, проехали... - Он притоптал газ.  -  Радиацией  надышался  или  чего
похуже, в рассуждении борисомоисеевщины?
   - Просто не любитель.
   - Вот тут ты - вовсе не как две капли... Резко отличаешься от босса, даже
удивительно, если вспомнить про гены...
   - Какой уж есть.
   - Дело хозяйское...
   - Давно из армии? - спросил Петр.
   - Ох ты, - водитель качнул головой не без уважения. - Что,  неуж  до  сих
пор видятся следы неизгладимой печати?
   - Видятся, - сказал  Петр.  -  Для  наметанного  глаза.  Постепенно  этак
проступали, пока не убедился... Лейтенант, а? Или, вполне вероятно, старший.
Не суперсерьезные войска, но и не стройбат. Не стандартная пехтура. Ушел  не
так уж давненько, но и не вчера, однакож до сих пор тянет старшему по званию
легонько нахамить и вообще держаться с ним развязнее, чем следует...
   - А вот теперь снова - как две капли... Умом ты  в  босса,  не  сочти  за
комплимент.
   - Или он - в меня, - сказал Петр.
   - Нет уж, прости, подполковник, но  как  раз  ты  в  него.  Будь  расклад
наоборот, ты бы на его месте обретался, а он на твоем, меж тем видим мы иную
картину...  В  десятку.  Лентинант.  Старшой,  -  очень  похоже  сымитировал
бессмертные интонации Папанова-Лслика. - Не стройбат и  не  девятьсот  пятая
мотострелковая имени Шуйской швейной фабрики...
   Городская окраина  осталась  позади,  по  обе  стороны  дороги  потянулся
сосновый бор, где редкий, где смыкавшийся стеной.  Плечистый  зажег  ближний
свет, но скорость не сбавил.
   - А что ушел?
   - Ушел и ушел, - мелькнула в голосе плечистого нотка злой  напряженности.
- Остозвездело, и точка. Тема закрыта.
   На дороге не было ни единого фонарного столба, и оттого  Петру  казалось,
что темнота падает гораздо быстрее, чем оно  обстояло  в  реальности.  Тайга
заслонила солнце, джипер легонько потряхивало не выбоинах. Показались первые
дома не так уж далеко отстоявшего от Шантарска новорусского  поселка,  давно
потеснившего земли совхоза "Надежда",  имевшего  несчастье  располагаться  в
самом что ни на есть живописнейшем месте  и  потому  понемногу  съедавшегося
нуворишами, словно печенка - раковыми клетками.
   Несмотря на сумерки, без труда можно было определить, что добрая половина
домов либо недостроена, либо заброшена чуть ли не на финальной стадии.
   - Мемориал жертвам семнадцатого  августа,  -  мимоходом  прокомментировал
плечистый. - Рвануть на орбиту рванули, а  второй  космической  скорости  не
набрали, вот и сдохли в самый интересный момент...
   - Но у Паши-то дела, я так понимаю, не в застое?
   -  Не  то  слово.  -  На  сей  раз  в  голосе  плечистого  звучало  самое
натуральнейшее, без тени холуйства, почтение. - Павел Иваныч и пишется Павел
Иваныч, поскольку мозги имеет драгоценнейшие.  Я  бы  поменялся  по  рецепту
профессора Доуэля...  Все,  приехали.  Грядет  воссоединение  родственников,
по-еврейски, кажется, алия. Или не алия, кто их  там  разберет...  В  общем,
лобызнешься. В переносном смысле, понятно, ибо босс не сентиментален...
   - Я тоже.
   - Вот и ладушки.
   Он  выпрыгнул,  вмиг   распахнул   ворота,   провел   джип   по   широкой
бетонированной дорожке к крыльцу двухэтажного шлакоблочного особнячка. С той
же проворной ловкостью выпрыгнул из машины, бросил мельком:
   - Выходить не вздумай, кобель глотку вырвет. Сейчас вернусь, проведу, - и
быстрым шагом направился запереть ворота.
   Петр покосился вправо - метрах в трех  от  машины  стоял,  чуть  наклонив
голову и прижав уши, неведомо откуда вынырнувший  восточноевропейский  овчар
устрашающих габаритов,  смотрел  на  джип  с  терпеливой  надеждой  любителя
человечинки.
   - Выходи, - плечистый распахнул дверцу. - Черт, стоять смирно!
   Едва Петр выпрыгнул, огромный, не менее восьмидесяти сантиметров в  холке
Черт повел себя странно - насторожив  уши,  всмотрелся,  неуверенно  уркнул,
потом даже попятился, склонил голову, утробно заворчал, встал как-то  боком,
затоптался.
   - Ох ты, я и не подумал... - расхохотался плечистый. - И ведь точно  сбил
ты с толку нашу зверину... Вон как недоумевает... Черт, это кто?  -  смеялся
он, тыча пальцем в Петра. - Это не хозяин, это - как две капли... Вот,  вот,
сбит с панталыку... Комедия. Соображает что-то, а допереть до сути  собачьим
воображением все же не может. Черт, это кто?
   - Хватит, - недовольно сказал Петр. - Кинется еще...
   - Не бзди, он у нас ученый... Черт, место! Все. Пошли.
   Он первым направился к крыльцу -  высокому,  основательному,  с  коваными
черными перилами и  остроконечной  зеленой  крышей,  явно  скопированной  со
старых русских теремов. Уверенно распахнул дверь, провел в широкий коридор:
   - Бросай фуражку на крючок, сымай ботинки, у нас тут ковры повсюду...
   - Сюда?
   - Ага. Чемоданчик поставь, не упрут... Пошли.
   С шутовской предупредительностью распахнул перед Петром  последнюю  дверь
слева. Обширная комната, от пола до потолка отделанная  темными  деревянными
панелями. Камин посередине стены. Огромная кабанья голова таращится со стены
желтыми стеклянными глазищами. Огромный телевизор. Бильярдный стол.  Высокие
вычурные кресла вокруг массивного стола.
   - Ну, здорово, братан...
   Человека  слабонервного,  окажись  он  неподготовленным  свидетелем  этой
сцены, могло бы и ощутимо встряхнуть. А уж  об  индивидууме,  находящемся  в
преддверии белой горячки, нечего и говорить - таковой  вмиг  и  основательно
поехал бы рассудком, достаточно вспомнить кое-что из прошлого. Сережка - как
же его фамилия? - ив самом деле едва не рехнулся. Он как раз проснулся после
недельного запоя, а они вошли в комнату  вдвоем,  старательно  синхронизируя
движения. Молоды были и безжалостны, шутили сплошь и рядом жестоко,  чуть  в
психушку не отвезли Пашиного однокурсника...
   Человек, шагнувший навстречу Петру с протянутой для крепкого  рукопожатия
рукой,  отличался  только  одеждой  -  не  офицерская   форма,   а   широкие
тренировочные брюки и просторная домашняя рубашка.  Но  всем  остальном  они
были неотличимы, словно отражение в зеркале: рост, комплекция,  черты  лица.
цвет глаз, даже прически почти копируют друг друга. Две горошинки из  одного
стручка.
   И не было во всем этом,  конечно  же,  ни  мистики,  ни  шаловливой  игры
случая. Были братья-близнецы, только-то и всего. А отличие  исключительно  в
том, что выбрали в жизни разные дорожки, но и в этом, если подумать, нет  ни
капли удивительного. Братья-близнецы Петр и  Павел,  названные  так  папашею
вовсе не в  честь  первых  учеников  Христа,  -  родитель,  как  и  подобает
провинциальному интеллигенту пятидесятых, от религии был дальше, чем  Юпитер
от Земли. А первенцев нарек в честь города Петропавловска,  где,  как  легко
догадаться, они и появились на свет, устроив родителям нешуточный сюрприз: в
те патриархальные времена еще не было хитрой медицинской техники,  способной
предсказать заранее, что в утробе молодой мамы не один, а целых двое.  Разве
что бабка с позиции немалого жизненного опыта что-то такое предчувствовала и
даже вроде бы вяло предсказывала вслух.
   - Здорово, Паша, - сказал Петр, крепко тряхнув протянутую руку. - Приехал
вот...
   Откровенно говоря, испытываемые  им  чувства  были  далеки  от  телячьего
умиления, присущего в  каждом  кадре  персонажам  индийских  и  мексиканских
шедевров. Они слишком долго не  виделись  -  это  раз.  Слишком  долго  жили
вдалеке друг от друга, каждый своей жизнью, как небо  и  земля.  Пресловутой
братской любви, в общем, никогда  особенно  и  не  ощущалось.  Слишком  рано
разбросала жизнь, слишком разные дорожки, слишком... Через  слово  всплывает
это "слишком". Не чужие, конечно, - но и совершенно не  тянет  бросаться  на
шею  неотличимому  от  тебя  человеку.  Разные  мы   чересчур,   он   и   я.
Свежеотставной подполковник и  один  из  крутейших  шантарских  бизнесменов.
Брат, конечно. Брательник. Но мышцы лица в умиленной улыбке что-то не спешат
расслабиться, слеза на очи отнюдь не наворачивается. Да и у него, похоже, те
же самые ощущения...
   Потому что в голосе та же ноточка неловкости:
   - Ну  проходи,  брательник,  проходи,  что  ты  стоишь,  как  слесарь  по
вызову... Митя, можешь улетучиваться. Братовья ностальгии будут предаваться,
тебе это неинтересно... Падай, Петя, в кресло. Жахнем, не  мешкая?  У  меня,
признаюсь, башка с похмелья  похрустывает,  вчера  расслаблялись  с  нужными
субъектами, а поутру дела навалились, подлечиться времени не было, да и тебя
ждал... - Павел привычно устроился в мягком кресле по другую сторону низкого
столика, щедро наплескал во внушительные  бокалы  тяжелой  жидкости  чайного
цвета. - Коньячок отменный. За приезд!
   Коньячок и в  самом  деле  оказался  отменный,  без  малейшего  сивушного
жжения. Петр выпил до дна скорее по обязанности - глядя, как  братец  в  два
глотка  жахнул  свой,  не  без  некоторой  неловкости  помаячил  вилкой  над
блюдечками и тарелками. Если  вдумчиво  прикинуть,  эта  вечерняя  закусочка
обошлась в его полугодовое офицерское жалованье, включая все надбавки -  это
ежели не считать самого коньячка, он, как-никак, не был законченным вахлаком
и примерно представлял, сколько сейчас стоит литровая бутылка "Хеннесси".
   - Давай-давай, - поощрил Павел. - Не  в  ресторане,  где  нужно  на  цены
оглядываться... Цепляй вон ту.
   - Это еще что? Змея - не змея...
   - Это рыба минога, - разъяснил Павел. - Или не совсем рыба, типа  угря...
Но вкусна. Оцени.
   - Вкусна, - прожевав, согласился Петр.
   - Ну, забрало?
   - Н-ну...
   - Ты плечиками не пожимай. Если не забрало, сейчас  живенько  повторим...
Держи.  За  приезд  мы  уже  махнули...  давай,  что  ли,  за  твое  вольное
существование? Ты ведь, я так  понимаю,  окончательно  откинулся  из  бывшей
непобедимой и легендарной?
   - Все, - кивнул Петр.
   - А это что за пряжечка? С римскими цифирками?
   - Двадцать пять лет беспорочной, изволишь ли видеть, службы, - усмехнулся
Петр. - Опять ввели, по царскому образцу.
   - А... Слыхал что-то такое, но на человеке еще не видел.  -  Он  с  живым
интересом присматривался. - Однако, иконостас...
   - Да брось, - отмахнулся Петр. - Орденов только три, остальное - юбилейки
и за выслугу...
   - Все равно  красиво.  Я  тут  сам  собрался  насчет  чего-нибудь  такого
очередного похлопотать - на некоторых импортных гостей просто-таки убойнейше
действует, когда в петлице  ленточки...  Только  руки  никак  не  доходя  г.
Значит, ты теперь у нас совершенно вольный человек... Вольный сокол.
   - И, можно сказать, гол как сокол, - вырвалось у Петра.
   Он тут же выругал себя за это. Решит  еще,  что  прошу  денег,  а  ничего
подобного и в мыслях нет. Видит бог, даже у родного брата в жизни не  просил
денег и нет намерений просить.
   И поспешил исправить невольный ляп:
   -  Вообще-то,  это  только  по  сравнению  с  тобой,  брательничек.  Есть
кое-какие накопления, поменял на доллары...
   - Ух ты! И много?
   - Ну, тысяч пять есть.
   Он надеялся, что прозвучит это солидно.  Очень  хотел,  чтобы  прозвучало
солидно. Увы... Пашка ничего не сказал, словечка  не  проронил  и  лицом  не
изменился, но в глазах что-то такое на  миг  мелькнуло,  отчего  пять  тысяч
долларов, лежавшие в тщательно заклеенном конверте, показались  грошиком.  И
никакой солидности. В этом доме нет у тебя никакой солидности...
   - Сумма, - проронил Павел без выражения. - А как насчет спутницы жизни?
   - Ну, с Юлей я семь лет как в разводе...
   - Ох, брательник! - досадливо поморщился Павел. - Ну  не  настолько  ж  я
чурбан бесчувственный и беспамятный, чтобы не помнить этапные вехи из  жизни
родимого брата... Что с Юлей развелся - представь, помню. И что семь лет как
- тоже помню. Я про день сегодняшний.
   - Есть одна женщина... - сказал  Петр  осторожно.  -  А  собственно...  -
коньяк все же подействовал, сняв тормоза. - Ситуация такая, что до  сих  нор
неизвестно. есть она или нет. Не определилось.
   - Будешь определять?
   - Попытаюсь. - кивнул Петр.
   - А вообще планы на будущее?
   - Н-ну...  Погощу  вот  у  тебя,  пока  не  надоем,  а  потом  вернусь  в
Новосибирск.  Обещали  пристроить.  Замначальника  службы  безопасности   на
немаленьком заводе, завод с грехом пополам и сейчас ухитряется выживать...
   - Это который?
   - Нынче он зовется АО "Борей". Бывший...
   - Да знаю, - прервал Павел. - Имел я с ним дела и когда он был бывший,  и
когда он стал АО. Вообще да, этот выживет.  Зарплатка,  как  я  понимаю,  не
меньше тыщи?
   - Обещали полторы.
   - Аж шестьдесят баксов... Нехило.
   - Для меня, извини, весомо. Плюс премиальные,  еще  надбавки  какие-то...
Обещают  квартиру,  если  все  хорошо  сложится,  можно   будет   ее   потом
приватизировать за небольшие деньги...
   - Тоже неплохо, - кивнул Павел.
   - Ну,  "шестерочка"  есть,  если  ты  помнишь.  С  гаражом  теперь  будут
проблемы, но стоянку подыскать нетрудно.
   - Другими словами, на  улицу  тебя,  голого  и  босого,  не  выкинули,  -
рассудительно заключил Павел. - В перспективе и работа,  и  хата,  и  колеса
есть... А она кто? Эта, про которую пока что неизвестно?
   - Бухгалтер. В том самом заводоуправлении, то бишь АО.
   - Это хорошо, - задумчиво протянул Павел. - Сможет  крепкой  рукой  вести
домашнюю экономику... Ты не  думай,  я  не  смеюсь.  Да  боже  упаси!  Ежели
взглянуть с одной стороны, Петя, то  все  у  тебя  складывается  просто-таки
прекрасно: работа гарантирована, в перспективе  приватизированная  хата,  на
супружеском фронте тоже, будем надеяться, грядут  положительные  подвижки...
Вот только, брательничек, есть еще и другая сторона. И ежели  взглянуть  как
раз с этой самой другой стороны, то мы узрим и не такую уж радужную картину.
Сотня баксов в месяц и старая "шестерка"...
   - Ну, когда все устроится, подыщу что-нибудь получше...
   - Ага, вместо старой "шестерки" -  новую?  Или,  подымай  выше,  "Волгу"?
Слабовато, братан... Ты не сердись, но слабовато. По нонешним временам.
   - Все относительно, - пожал плечами Петр, в общем все это выслушавший без
малейшей обиды, как-никак ему было не  двадцать  и  былой  амбициозный  юнец
давненько затерялся среди призраков минувшего. - По  сравнению  с  тобой  я,
конечно, нищеброд, но на фоне миллиончика-другого сограждан - и вовсе  сущий
Рокфеллер.
   - Обиделся?
   - И не думал.
   - Честно?
   -  Да  честно,  честно,  -  сказал  Петр  беззаботно.  Подцепил   тяжелой
серебряной вилкой - определенно антикварная - прозрачный ломоть белорыбицы и
отправил в рот. - Сроду завидущим не был. Мне и на своей ступеньке удобно.
   - Удобно или - привык?
   - А какая разница?
   Павел наклонился вперед, в глазах играло нечто непонятное:
   - Преогромная, брательник. Как между березой и Березовским... Разные  это
вещи - "удобно" и "привык". А на другую ступеньку не хочется? Совсем-совсем?
Ты мне только не ври. Хоть мы с тобой за последние двадцать лет  и  общались
раз в пятилетку, помню я тебя живчиком... Да  вообще,  не  может  нормальный
мужик сам себе установить низкий потолочек,  чтобы  ходить  двадцать  четыре
часа в сутки полусогнутым...
   Похоже, его забрало - ничего удивительного, ежели с  похмелья  потреблять
коньяк чуть ли не фужерами...
   - Очень уж отвлеченные материи, - сказал Петр чистую правду. - Только  не
говори, что ты меня в компаньоны возьмешь. Такое  только  в  индийском  кино
бывает, а я, братан, к нынешним своим годам здорового цинизма подкопил...
   - И правильно, -  кивнул  Павел.  -  Здоровый  цинизм  -  вещь  в  голове
необходимая. И  полезная,  ох,  полезная  порой...  В  общем,  наше  славное
государство тебя кинуло  по  высшей  марке.  Ты,  конечно,  не  строевик,  а
штабист, но это как раз с государства вины не снимает: уж  я-то,  бизнесмен,
понимаю, как важен штаб, да и в любой армии,  окромя  нашей,  жирную  пенсию
воякам дают, не деля  на  строевых  и  тыловых...  Короче,  страна  от  тебя
отделалась пряжечкой и бляхами... Насчет службы безопасности  на  "Борее"  -
знаешь ли, тоже не фонтан...
   - А ты что, предлагаешь что-то?
   - Поглядим, поглядим... - протянул Павел. Петр, наконец,  сообразил,  что
это там поблескивало у него в  глазах,  -  веселое  озорство.  Как  в  былые
времена  отрочества,  когда  замышлялась  очередная  каверза,  безобидная  и
неособенно, основанная на идеальном сходстве.
   Павел наклонился еще ближе:
   - Знаешь, я ведь все-таки не скотина бесчувственная.  И  братьев  у  меня
ровненько один - при полном, что характерно,  отсутствии  сестер.  Ну  их  к
ляду, все эти высокие слова, но мне и в самом деле  в  падлу  смотреть,  как
родной брат, мало того, вылитый я. собирается жить на  сотню  баксов...  Тут
надо что-то делать, херр Питер. Вот только что? Выгрести  из  кармана  пачку
мятых баксов, сколько в жменю влезет? Пошлости... Во-первых, веришь  ты  или
нет, не найдется у меня ни свободных, ни лишних денег. Во-вторых, уж прости,
за десять лет бизнесменского бытия выработались свои стереотипы и  рефлексы.
И были б деньги, не дал бы. Не оттого, что черств душой, а оттого,  что  мне
поперек души давать деньги просто  так.  Даже  родному  брату,  кро-винушке.
Привык я за десять лет, что деньги за-ра-ба-ты-ва-ют. Все вокруг  меня  и  я
сам. А с другими как-то не общаемся... Короче, в  полнейшем  соответствии  с
известным изречением не дам я тебе рыбки, а дам я  тебе  удочку.  Заработать
дам. Хочешь?
   - Ежели только не киллерством.
   - Да какой из тебя киллер? -  хмыкнул  Павел.  -  Киллера  -  оне  совсем
другие... И уж не стал бы я родного брата... а если уж с тем самым  здоровым
цинизмом, то не стал бы ждать, когда выйдет в отставку  бедный  братец.  Вон
Митьку возьми - молод и жаден до  благ,  он,  как  в  анекдоте,  даже  номер
квартиры уточнять не будет, а то и номер подъезда... Шучу. У меня,  Петруша,
бизнеса всегда были серьезные, легальные и услуг убивцев,  сглупа  именуемых
киллерами, отроду не требовавшие. В общем, пятьдесят тысяч баксов хочешь?
   Нельзя сказать, что Петр был так уж ошеломлен. Даже  дыханье  в  зобу  не
сперло. И все равно, сумма впечатляла...
   - Ага! - Павел торжествующе  уставил  в  него  указательный  палец,  и  в
перстне холодными лучиками сверкнул крупный бриллиант. -  Что,  авторитетная
суммочка?
   - Да уж. В моем положении...
   - И не только в твоем...
   - Я вот только в толк не возьму, что мне за  такие  деньжищи  надо  будет
сделать, - признался Петр.
   -  А  почти  что  и  ни  хрена,  -  будничным  тоном  сказал  брат.  -  И
всего-то-навсего побудешь пару-тройку месяцев  мною.  Что  ты  сделал  глаза
пятаками? Повторяю.  Побудешь  пару-тройку  месяцев  мною.  Как  во  времена
упорхнувшего  детства  и  беззаботной  юности.  Говоря  конкретнее,  в  один
прекрасный день я залягу на дно, а ты однажды сядешь в  мою  машину  в  виде
меня. На два-три месяца. От  и  до,  я  имею  в  виду.  Никаких  французских
комедий, когда один близнец то и дело ныряет за занавеску или там в соседнюю
комнату, а второй выскакивает и на четверть часа делает вид, будто он и есть
первый. Все эти месяцы будешь мною. От звонка до звонка. В офисе. Дома.  Где
еще потребуется. Я не нажрался, я пока еще почти трезвехонек. И выдаю я тебе
сейчас не экспромт, не  похмельный  розыгрыш,  а  результат  скрупулезнейших
двухнедельных раздумий. Все прокручено в голове  на  сто  кругов.  Какие,  к
черту, экспромты... Что молчишь?
   - В голове не укладывается.
   - Да? - прищурился Павел. - А помнишь, как экзамены сдавали? Как я вместо
тебя ходил и куда, как ты вместо меня ходил и куда? И ведь не  обнаружилось,
даже тогда, с Галочкой, так и не догадалась, коза...
   - Ох, насчет Галочки... - сокрушенно опустил глаза Петр. -  Ведь  молодые
были, щенки, сейчас стыд пробирает...
   - А... Ей-то что?  Получила  двойной  кайф,  только  и  делов.  О  другом
подумай. О том, что подмену обнаруживали примерно в одном эпизоде из  десяти
- да и то потому, что заранее  знали:  двое  их,  Савельевых,  двое.  Знали.
Теперь представь, что подмену мы устроим в условиях, когда ни одна собака  и
не подозревает, что нас двое... Все шансы. Сто из ста.
   - Нет, ты серьезно?
   - Да мать твою! -  вскинулся  Павел.  -  Абсолютно.  Совершенно.  Что  я,
по-твоему, стану убивать две недели, чтобы в деталях  придумать  примитивный
розыгрыш? Любой розыгрыш не стоит пятидесяти штук в зелени. Потому что  есть
ситуация, когда меня просто-таки должно быть двое... коряво с  точки  зрения
грамматики, да лучше и не скажешь. Меня должно быть двое.
   - На тебя что, наезжают?
   Павел даже приоткрыл рот:
   - Эт-то с чего тебе в голову пришло?
   - Черт его знает. Просто это первым в голову и  пришло.  Вспомнил  вдруг,
как разные императоры, по сплетням, двойников себе устраивали.
   - Ер-рунда полнейшая, - с чувством сказал  Павел.  -  Двойник  на  случай
покушения? Фу ты... Не такая уж я  свинья,  чтобы  родного  брата  под  пулю
подставлять, даже если представить, что и в самом деле...  Вздор.  Глупости,
Петя. Никто  в  этом  городе  мне  не  желает  зла  настолько.  Враги  есть.
Недоброжелателей хватает. О конкурентах вообще  молчу.  Но  заказывать  меня
никто в жизни не станет. Не тот уровень, не те круги. Чем хочешь поклянусь.
   - Тогда?
   - Вот это уже деловой разговор, а? - усмехнулся  брат.  -  Суть  дела,  в
общем, проста.  Маячит  великолепнейшая  сделка  -  даже  по  моим  нынешним
масштабам чертовски завлекательная. И, как это  в  жизни  повелось,  тут  же
наличествуют целые черпаки дегтя - в виде и конкурентов, и "кротов"  в  моей
собственной фирме, каковые до сих пор выявлены не все.  Понимаешь,  в  общих
чертах? Молодец. Ну, а детали рассказывать не стоит  по  одной-единственной,
но крайне существенной причине: чтобы мало-мальски тебя ввести в курс  дела,
придется пару суток без передышки чесать языком. Я-то в этом уже десять лет,
а ты, извини, консалтинг  от  лизинга  не  отличишь  без  длинной  лекции...
Соображаешь?
   - Пожалуй.
   - Так что поверишь на слово, что это сделка века и другого выхода у  меня
нет?
   - Придется, - кивнул Петр.
   - Молоток, брательник... Короче говоря, нас будет двое. Ты и будешь я. Ты
будешь представительской фигурой - восседать в креслах,  посасывать  шампань
на банкетах, кивать с умным  видом,  вообще  производить  впечатление  резко
поглупевшего меня. Поверят. Почему, объясню чуть  погодя...  Да  вдобавок  я
тебя  предварительно  как  следует  поднатаскаю.  И  рядом  с  тобой   будет
посвященный человечек. В любой миг придет на помощь. Ну, а я... Меня как  бы
и не будет. Я в стороне, в подполье, я как  раз  и  работаю.  При  том,  что
никто, кроме считанных индивидуумов, и не подозревает об истинном  положении
дел. Нам понадобится два-три месяца... впрочем, при удаче  скорее  два,  чем
три. а то и  в  месяц  уложимся.  Получишь  свой  законный  процент,  сиречь
полсотни штук зеленью, - и  отвалишь  в  Новосибирск.  Тут  тебе  и  хорошая
квартира, и приличная машина, т, на обзаведенье, на ложки-поварешки... И  на
брюлики твоей Кирочке хватит. Что скажешь? Сделка касается опять-таки самого
что ни на есть легальнейшего бизнеса - просто такова уж се ля ви, у нас ради
честнейшего заработка приходится идти на самые  немыслимые  финты...  Газеты
читаешь, телевизор смотришь, должен понимать. Что насупился?
   - Это ж не экзамены... - сказал Петр.
   - Да не о том ты! Берешься?
   - Я бы с радостью,  -  признался  Петр.  -  Ради  таких  денег.  Но  это,
повторяю, не экзамены. И не история с олимпиадой. И даже не... не  случай  с
Галочкой. Разоблачат.
   - Кто?
   - Ну, твои же сотруднички. Партнеры.  Деловые  знакомые.  Весь  привычный
круг общения. Мне нужно будет знать столько...  Всех  и  все.  Куда  там,  к
черту, Штирлицу... Не справлюсь.
   - Петенька... - поморщился  Павел.  -  Петюнчик...  Ну  какие  в  задницу
разоблачения? Ты же будешь не в себе. Точнее, не совсем в себе.
   - Это как?
   - Ты. страдалец, то бишь я, страдалец, попал в аварию, - серьезно  сказал
Павел. - Я очень редко сажусь за руль, все знают. Решил вдруг  проветриться,
не справился на повороте с джипером... Когда приедет "скорая"  и  менты,  их
взорам предстанет натуральнейшим образом разбитый джипер. Митя  постарается,
у него голова светлая. Причем. повторяю, все продумано до мелочей. И обломки
джипера будут живописно громоздиться на обочине,  и  шмотье  на  тебе  будет
изодрано художественно, и кровушка из тебя будет  струиться...  ну.  что  ты
ежишься? В паре мест аккуратненько располосуем  кожу,  ничего  страшного,  и
кровянка немного поструится, и веночки не  будут  задеты.  Синячок  там  под
глазом... За полсотни тонн зеленых,  право  же,  стоит  чуточку  страдануть.
Царапины заживут. В общем, авария. Джипер вдребезги. У тебя сотрясение мозга
- каковое, между прочим, диагностике не поддается совершенно. У меня то бишь
сотрясение... ладно, отныне будет все-таки У тебя. Мало того, у тебя провалы
в памяти, у тебя некие непонятные  любому  медицинскому  светилу  завихрения
психики. Ну, врубился? Потому ты и не узнаешь старых знакомых, через одного.
Потому у тебя прошлое из памяти выпало кусками, шматами, пластами.  Месяцами
и годами. Потому ты и в бытовых мелочах во  мно-огом  изменился.  И  кабинет
свой не помнишь, где что лежит, в толк не возьмешь, и закадычного друга Вову
видишь  словно  бы  впервые...  Железное  объяснение,  Пьер.  Ну,   недельку
поскучаешь в больнице. Доктор свой. В курсе. За те денежки, что он  получит,
из кожи вывернется. Как и мой верный пес, коммерческий директор, -  он  тебя
будет водить, как ребеночка за ручку, С глазу на глаз даст любые  пояснения.
Да и я, пожалуй что,  навещу  как-нибудь.  Есть  у  меня  гример,  и  бороду
присобачит самую натуральную, и  вообще  внешность  изменит.  Сечешь?  Любая
нестыковка, любое  неузнавание  будут  замотивированы  железнейшим  образом.
Никто не удивится, ни одна живая душа. Тебя попросту  будут  жалеть.  Бедный
Павлик,  увечный,  ушибленный,  с  перевернутыми  мозгами,  жертва   роковой
аварии... Ну кому тут в голову придет подозревать? О том, что ты есть,  мало
кто и помнит. Слышали краем уха, что есть у меня брат; за тридевять  земель,
но про то, что он близнец, никто и не знает. Не было у меня времени  за  эти
десять лет родню вспоминать принародно, уж извини за откровенность. Вообще у
нас мало кто  вспоминает  о  далеких  родственниках.  Не  та  среда.  Голова
постоянно забита другим. Делами. Ты-то многим рассказывал с подробностями  и
живописными  деталями,  что  у  тебя  есть  где-то  в   паре   тысяч   верст
брат-близнец?
   - А пожалуй что, и немногим, - задумчиво  сказал  Петр.  -  Не  всегда  и
случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав...
   - Вот видишь. Все шансы... Что до фирмы, то девять человек из  десяти  со
мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и не почувствуют  разницы.
И вообще, все ходят по струночке. Будут, конечно, сплетничать и об аварии, и
о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, дело знает. Преподнесет  столь
убедительную версию, что все поголовно схавают,  не  поморщатся  и  пальчики
оближут. Проскочит.  Говорю  же.  все  будут  у  тебя  за  спиной  понимающе
переглядываться, головой кивать сожа-леючи - ах, жертва лихачества...  Тебе,
надеюсь, не так уж стрем но будет пережить смешки в мой адрес?  Это  ж  меня
будут считать убогоньким, приложившимся башкой...
   - Подожди. - сказал Петр. - Подчиненные - ладно... А твои? Жена с дочкой?
   - С падчерицей, брательник.
   - Все равно.
   Павел усмехнулся чуть беспомощно:
   - Ох, сдается  мне,  не  избежать  краткого  экскурса  в  интимную  жизнь
монархов... Во-первых, с  Катькой  -  а  соответственно,  и  с  чадом  ейным
Наденькой - мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-то  меня
за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном  уровне.  Во-вторых,
если уж откровенно, я и дома-то бываю  этаким  привидением.  Мелькну  утром,
мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так - все четыре года.
Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься, как белка в колесе, ни  ты
света белого не видишь, ни дома тебя не видят.  Ну  и,  в  конце-то  концов,
опять-таки многие  несообразности  спишем  на  то  самое  сотрясение  мозга.
Проглотят мои бабы, как миленькие. В  конце-то  концов,  мы  здесь  с  тобой
посидим пару дней, я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в  памяти
не был очень уж зияющим...
   - Нет, ну а если она захочет...
   - С муженьком потрахаться? - догадливо подхватил Павел. - Ну и флаг ей  в
руки, Катерине свет  Алексеевне,  пусть  трахается.  Что  плохого,  ежели  с
законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, в точности такой же... И
потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно - с Катькой у  нас,  похоже.
окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, да и нет охоты.  Мы  и
так  на  грани  разбегания,  все  равно  придется   этак   через   полгодика
цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никаких  соболезнований,
нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться - скорее уж от
радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой,  не  получилось.  И
хрен с ею, если по правде...
   - И все же как-то...
   - Ох, да не строй ты из себя!  -  досадливо  поморщился  Павел.  -  Я  же
говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придет ей такая блажь -  исполняй
супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажу кратенько, как  там  у
нас обычно, что де-лает, чего делать не хочет... А Надюха... Я сам по  себе,
она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта.  Девке  четырнадцать,  вещь  в
себе, дни напролет по  Интернету  шарит,  как  наркоманка,  сосуществуем,  и
только. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут,
то бишь меня...
   - Твоими бы устами...
   - Ладно, хватит,  -  с  некоторой  властностью  поднял  ладонь  Павел.  -
Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа,
в принципе, подходит. Нет, я не говорю, что тебе  будет  легко,  и  попотеть
придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь... Все я  понимаю.  Только,
брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно
заработал - честно получил.
   Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не
было,  но  легонький  приступ  нереальности  не  отпускал.  Кабанья   голова
равнодушно и  тупо  глазела  на  него  со  стены  янтарно-желтыми  бельмами.
Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку,
да мало ли... Прав Пашка -  это  будущее.  Обеспеченное,  без  унизительного
привкуса бедности, никчемности.
   Что удивительно, откуда-то из неведомых  глубин  вновь  вернулся  молодой
азарт, с которым вроде бы расставался  навсегда.  Близнецы  Савельевы  через
столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости,
по замаху. Сорок четыре года - это еще не старость, господа...
   С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу:
   - Помнишь "Принца и нищего"? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу
нет...
   - Я и теперь не разлюбил.
   - Вот и отлично. Устроим переиздание  бессмертного  романа,  братуха?  По
нашим наметкам?
   - Устроим, - сказал Петр.
   Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:
   - Ф-фу... Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?