Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Управление "под микроскопом"

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Идеи для бизнеса и инвестиции" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Октябрь 2010   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
Автор
Галина Жукова

Статистика

1.533 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Управление "под микроскопом" Выпуск 58. Братья Карамазовы, или искусство говорить правду


Рассылка Галины Жуковой - лицензиата Таллиннской школы менеджеров Владимира Тарасова

УПРАВЛЕНИЕ "ПОД МИКРОСКОПОМ"

www.KRMasters.ru


Выпуск 58. Братья Карамазовы – или еще раз об искусстве говорить себе правду. 

 

Читаю (точнее, слушаю аудиокнигу) Достоевского «Братья Карамазовы». Некоторые фрагменты настолько хороши, что не могу не поделиться своими впечатлениями по их поводу.

Одна из ценностей ТШМ – искусство говорить себе правду. В том числе – обо всех мотивах собственного поведения – и симпатичных, и не очень.

Достоевский в этом вопросе точно специалист. Давайте у него поучимся.

 

Братья Карамазовы.

Книга 1.

Глава 4. Маловерная дама.

В келью к старцу Зосиме приходит народ – и он разговаривает с каждым, помогает разрешить какую-нибудь сложную внутреннюю проблему… Делает это очень умело, кстати – к каждому находит «индивидуальный подход», говорит с каждым «на одном языке»…

И вот одна дама, дочь которой стала чувствовать себя лучше после прошлой встречи со старцем, опять пришла (с дочерью) и стала жаловаться на свою душевную боль. Старец ей советовал, как быть, а потом задал очень точный вопрос – а не говорит ли она это только для того, чтобы получить одобрение старца? Каковы истинные мотивы этих слов? Дама пришла в замешательство – и … (а почитайте, собственно говоря, сами весь фрагмент – что это я вам все пересказываю… ?  Самые «вкусные», на мой взгляд, моменты я выделила жирным шрифтом…)

 

…

- Как же  вы  дерзаете  делать  такие  дела?  -  спросил  вдруг  монах, внушительно и торжественно указывая на Lise. Он намекал на ее "исцеление".

     - Об этом конечно говорить еще рано.  Облегчение  не  есть  еще  полное исцеление и могло произойти и от других причин.  Но  если  что  и  было,  то ничьею силой, кроме как божиим изволением. Все от бога. Посетите меня, отец, - прибавил он  (старец Зосима) монаху, - а то не во всякое время могу; хвораю и знаю, что дни мои сочтены.

     - О нет, нет, бог вас у нас не отнимет, вы проживете еще долго,  долго, - вскричала мамаша. - Да и  чем  вы  больны?  Вы  смотрите  таким  здоровым, веселым, счастливым.

- Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что  это  всего  лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда не могли вы меня столь  обрадовать,  как  сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и кто  вполне  счастлив,  тот

прямо удостоен сказать себе: "Я выполнил завет  божий  на  сей  земле".  Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.

     - О, как вы говорите, какие смелые и высшие слова, - вскричала  мамаша. - Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, -  где  оно? Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были  так  добры, что допустили нас сегодня еще раз вас видеть, то выслушайте все, что  я  вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, все, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю...  -  И  она  в  каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.

     - Чем же особенно?

     - Я страдаю... неверием...

     - В бога неверием?

     - О, нет, нет, я не смею и подумать об этом, но  будущая  жизнь  -  это такая загадка! И никто-то, ведь никто на нее  не  отвечает!  Послушайте,  вы целитель, вы знаток души человеческой; я конечно не смею претендовать на то, чтобы вы мне совершенно верили, но уверяю вас самым великим словом, что я не из легкомыслия теперь говорю, что мысль эта о  будущей  загробной  жизни  до страдания волнует меня, до ужаса и испуга... И я не знаю, к кому обратиться, я не смела всю жизнь... И вот я теперь осмеливаюсь  обратиться  к  вам...  О боже, за какую вы меня теперь сочтете! - Она всплеснула руками.

     - Не беспокойтесь о моем мнении,- ответил старец. - Я  вполне  верую  в искренность вашей тоски.

     - О, как я вам благодарна! Видите: я закрываю глаза и думаю:  Если  все веруют, то откуда взялось это? А тут уверяют, что все это взялось сначала от страха пред грозными явлениями природы, и  что  всего  этого  нет.  Ну  что, думаю, я всю жизнь верила - умру и вдруг  ничего  нет,  и  только  "вырастет лопух на могиле", как прочитала я у одного писателя. Это  ужасно!  Чем,  чем возвратить веру? Впрочем, я  верила  лишь  когда  была  маленьким  ребенком, механически, ни о чем не думая... Чем же, чем это доказать, я теперь  пришла повергнуться пред вами и просить вас об этом. Ведь если я упущу и теперешний случай - то мне во всю жизнь никто уж  не  ответит.  Чем  же  доказать,  чем убедиться? О, мне несчастие! Я стою и кругом вижу, что всем все равно, почти всем, никто об этом теперь не заботится, а я одна только переносить этого не могу. Это убийственно, убийственно!

     - Без сомнения, убийственно. Но доказать тут нельзя  ничего,  убедиться же возможно.

     - Как? Чем?

     - Опытом деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних  деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии бога, и в бессмертии  души  вашей.  Если  же  дойдете  до  полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете,  и  никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно.

     - Деятельной любви? Вот и опять вопрос и такой  вопрос,  такой  вопрос! Видите: я так люблю человечество, что, верите ли, мечтаю иногда бросить все, все, что имею, оставить Lise и идти в сестры милосердия. Я  закрываю  глаза, думаю и мечтаю, и в эти минуты я чувствую в себе непреодолимую силу. Никакие раны, никакие гнойные язвы не могли бы меня испугать. Я  бы  перевязывала  и обмывала собственными руками, я была  бы  сиделкой  у  этих  страдальцев,  я готова целовать эти язвы...

     - И то уж много и хорошо, что ум ваш мечтает об этом, а не о чем  ином. Нет, нет, да невзначай и в самом деле сделаете какое-нибудь доброе дело.

     - Да, но долго ли бы я могла выжить в такой жизни?- горячо и почти  как бы исступленно продолжала дама. -  Вот  главнейший  вопрос!  Это  самый  мой мучительный из вопросов. Я закрываю глаза и спрашиваю сама себя: долго ли бы ты выдержала на этом пути? И если больной, язвы которого  ты  обмываешь,  не ответит тебе тотчас же благодарностью, а  напротив  станет  тебя  же  мучить капризами, не ценя и не замечая  твоего  человеколюбивого  служения,  станет кричать на тебя, грубо требовать, даже жаловаться  какому-нибудь  начальству (как и часто случается с очень страдающими) - что  тогда?  Продолжится  твоя любовь или нет? И вот - представьте, я с содроганием это  уже  решила:  если есть  что-нибудь,  что  могло  бы  расхолодить  мою  "деятельную"  любовь  к человечеству тотчас же, то это единственно неблагодарность. Одним словом,  я работница за плату, я требую тотчас же платы, то-есть похвалы себе  и  платы за любовь любовью. Иначе я никого не способна любить!

     Она была в  припадке  самого  искреннего  самобичевания  и,  кончив,  с вызывающею решимостью поглядела на старца.

     - Это точь-в-точь как рассказывал мне, давно уже, впрочем, один доктор, - заметил старец. - Человек был уже пожилой и бесспорно  умный.  Он  говорил так же откровенно, как вы, хотя и шутя, но скорбно шутя; я,  говорит,  люблю человечество, но дивлюсь на себя самого: чем  больше  я  люблю  человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то-есть порознь, как отдельных лиц. В мечтах я нередко, говорит, доходил до страстных помыслов  о  служении человечеству и может быть действительно пошел бы на крест за людей,  если  б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней не  в  состоянии прожить ни с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта.  Чуть  он  близко  от меня, и вот уж его личность давит мое самолюбие и стесняет  мою  свободу.  В одни сутки я могу даже лучшего человека возненавидеть: одного за то, что  он долго ест за обедом, другого за то, что у него  насморк,  и  он  беспрерывно сморкается. Я, говорит, становлюсь врагом людей, чуть-чуть лишь  те  ко  мне прикоснутся. Зато всегда так происходило, что чем более я ненавидел людей  в частности, тем пламеннее становилась любовь моя к человечеству вообще.

     - Но что же делать? Что же в таком случае делать? Тут надо  в  отчаяние придти?

     - Нет, ибо и того довольно, что вы о сем  сокрушаетесь.  Сделайте,  что можете, и сочтется вам. У вас же много  уже  сделано,  ибо  вы  могли  столь глубоко и искренно сознать себя сами! Если же вы и со мной  теперь  говорили столь искренно для того, чтобы, как теперь от меня, лишь похвалу получить за вашу правдивость, то конечно ни до чего не  дойдете  в  подвигах  деятельной любви; так все и останется лишь в мечтах ваших, и  вся  жизнь  мелькнет  как призрак. Тут, понятно, и о будущей жизни забудете, и сами  собой  под  конец как-нибудь успокоетесь.

     - Вы меня раздавили! Я теперь только,  вот  в  это  мгновение,  как  вы говорили, поняла, что  я  действительно  ждала  только  вашей  похвалы  моей искренности, когда вам рассказывала о том, что не  выдержу  неблагодарности. Вы мне подсказали меня, вы уловили меня и мне же объяснили меня!

     - Взаправду вы говорите? Ну теперь, после  такого  вашего  признания  я верую, что вы искренни и сердцем добры.  Если  не  дойдете  до  счастия,  то всегда помните, что вы на хорошей дороге, и постарайтесь с нее  не  сходить. Главное, убегайте лжи, всякой лжи, лжи себе самой в особенности.  Наблюдайте свою ложь и вглядывайтесь в нее  каждый  час,  каждую  минуту.  Брезгливости убегайте тоже и к другим и к себе: то, что вам кажется внутри себя скверным, уже одним тем, что вы это заметили в себе, очищается. Страха тоже  убегайте, хотя  страх  есть  лишь  последствие  всякой  лжи.  Не   пугайтесь   никогда собственного вашего малодушия в  достижении  любви,  даже  дурных  при  этом поступков ваших не пугайтесь очень. Жалею, что не могу  сказать  вам  ничего отраднее, ибо  любовь  деятельная  сравнительно  с  мечтательною  есть  дело жестокое и устрашающее. Любовь мечтательная жаждет подвига  скорого,  быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели. Тут  действительно  доходит  до того, что даже и жизнь отдают, только бы не  продлилось  долго,  а  поскорей совершилось, как бы на сцене, и чтобы  все  глядели  и  хвалили.  Любовь  же деятельная - это работа и выдержка, а для иных так пожалуй целая  наука.  Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть  на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, - в ту самую минуту,  предрекаю  вам  это,  вы вдруг и достигнете  цели  и  узрите  ясно  над  собою  чудодейственную  силу господа, вас все время любившего  и  все  время  таинственно  руководившего.

Простите, что пробыть не могу с вами долее, ждут меня. До свидания.

 

 

Продолжение следует…

 

Позволю себе напомнить, что теперь каждый вторник можно тренироваться (в том числе в искусстве говорить себе правду :) ) в Клубе управленческой борьбы, принимая участие в управленческих поединках.

Каждый вторник (начиная с 5 октября),

с 19 до 22 часов,

по адресу: Москва, Ленинский пр-т 87а.

Предварительная регистрация:

8-916-191-03-07

germiona@krmasters.ru

 

 

 

С уважением,
Галина Жукова

germiona@KRMasters.ru

www.KRMasters.ru

 
В избранное