Я рад приветствовать своих дорогих подписчиков в восемьдесят первом выпуске крупнейшей общественно-политической рассылки в мире на русском языке - Национальная и государственная безопасность!

Как всегда, для Вас пишет кандидат политических наук Игорь Игоревич Хохлов, научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук (ИМЭМО РАН).

Эту рассылку вместе с Вами читает 128.912 человек! Писать для такой огромной аудитории - огромная ответственность и я благодарен всем своим Уважаемым Читателям за оказанное мне доверие. В сегодняшнем выпуске - масса интересных материалов по ситуации в России и мире: политика, экономика, юмор, материалы для изучающих английский язык и многое другое...

Читайте в сегодняшней рассылке:

1. Новые электронные карты и спутниковые фотографии.

Цифровые (электронные) карты, объемные модели местности (3D модели) и спутниковые фотографии высокого разрешения (от 2 метров до 25 сантиметров) позволяют наглядно увидеть наиболее горячие регионы земного шара - районы войн, вооруженных конфликтов, геополитических и этнических противоречий, а также наркотрафика.

Карты и спутниковые фотографии постоянно добавляются, и в каждый месяц рассылке публикуется по четыре самых интересных новых карты и спутниковых фотографии. Если Вы хотите посмотреть все карты, опубликованные на сегодняшний день - зайдите в раздел Цифровые (электронные) карты, 3D модели местности и спутниковые фотографии по адресу www.nationalsecurity.ru/maps/.

∙ Аэропорт Багдада со следами боев и ударов американской авиации в начале контртеррористической операции - спутниковые фотографии высокого разрешения.

∙ Ближний Восток: Израиль, Палестина, ближневосточные государства, Мертвое море, Средиземное море - спутниковая фотография очень высокого разрешения 7200 x 4052 пикселя.

∙ Следственно-тренировочная база ЦРУ США Соль Пит в Афганистане - место пыток пленных талибов - подробные спутниковые фотографии высокого качества.

∙ Транспортная инфраструктура Афганистана: авиабаза и грузовой терминал Баграм - фото со спутника.

∙ Поставки сжиженного и трубопроводного газа в Европу (страны Европейского Союза - Евросоюз) из стран СНГ, Северной Европы, Ближнего Востока и Африки.

∙ Нефтяные и газовые месторождения Ирана - подробная электронная (цифровая) карта региона.

∙ Подробная цифровая (электронная) карта (3D модель местности) Ирана с дополнительными картами и данными статистики по Ирану - 3D модели местности.

∙ Атомная промышленность Российской Федерации - ядерное оружие и вооружение, ядерные предприятия и реакторы, атомная энергетика.

2. Публикации на ресурсе www.nationalsecurity.ru.

∙ Игорь Игоревич Хохлов (интервью ресурсу Банки.Ру): Глобализация средневековья - архаичные системы в глобальном мире".

∙ А.А. Громыко: Великобритания: после захода солнца.

∙ Георгий Ильич Мирский: Шииты в современном мире.

∙ Оксана Скопич "Вербовка террористов-смертников в мусульманской диаспоре на Западе".

3. Для изучающих английский язык.

Учебный материал - оригинальный текст статьи на английском языке и перевод. Если Вам, уважаемые подписчики, материал покажется интересным, в будущем статьи будут сопровождаться объяснениями активной лексики, фразеологии и грамматики:

∙ Robert Kagan (The Independent): The World's Lone Superpower Is On the Wane.
∙ Руперт Корнуэлл (The Independent). Упадок единственной сверхдержавы.

∙ Robert Kagan (The Washington Post): Behind the "Modern" China.
∙ Роберт Каган (The Washington Post). Оборотная сторона "современного" Китая.

НОВЫЕ КАРИКАТУРЫ В РАЗДЕЛЕ ЮМОР!!!

Добро пожаловать в штат Коннектикут, место рождения Буша Младшего. Мы извиняемся!

На парламентские слушания внесен закон о запрете наружной рекламы алкоголя.
Закон принят в первом чтении этикеток.

Порой так хочется сохраниться и сделать Жириновского президентом!

Как и любой опытный дилер, Россия давала начинающим
странам первые дозы газа бесплатно, осторожно вызывая привыкание.
"Я в любой момент могу завязать" - убеждала себя Украина.

Беда не приходит одна – у нее есть спонсоры!

В связи с покупкой контрольного пакета "АвтоВАЗа" фирмой "Рено" новый
автомобиль совместного предприятия получит название "Авно". Ведутся
переговоры о покупке холдингом и ГАЗа.

За минувшие сутки никто не застрелен, не взорван, ни один самолет не
разбился, ни один корабль не утонул. Стихийных бедствий не было.
Редакция приносит читателям свои извинения.

Если Вы думаете, что Клинтон - мужчина, а Обама - женщина,
значит Вы совсем не разбираетесь в политике.

СМС-сообщение: "Вы выиграли поездку в экзотическую горную страну. Военкомат"
>>> ОСТАЛЬНЫЕ КАРИКАТУРЫ И АНЕКДОТЫ >>>

Цифровые (электронные) карты, объемные модели местности (3D модели) и спутниковые фотографии высокого разрешения (от 2 метров до 25 сантиметров) позволяют наглядно увидеть наиболее горячие регионы земного шара - районы войн, вооруженных конфликтов, геополитических и этнических противоречий, а также наркотрафика.

Согласно требованиями российского законодательства, спутниковые фотографии России даны с разрешением 2 метра. Спутниковые фотографии территории иностранных государств даны с более высоким разрешением - до 25 сантиметров.

Цветовой баланс карт и фотографий откалиброван таким образом, что они прекрасно распечатываются на струйных и лазерных принтерах и могут использоваться в качестве приложений к научным трудам, рефератам, курсовым и дипломным работам.
>>> ПЕРЕЙТИ К РАЗДЕЛУ СПУТНИКОВЫЕ ФОТОГРАФИИ И ЭЛЕКТРОННЫЕ КАРТЫ >>>

(нажмите на картинку, чтобы загрузить страницу со спутниковыми фотографиями) Аэропорт Багдада со следами боев и ударов американской авиации в начале контртеррористической операции - спутниковые фотографии высокого разрешения		(нажмите на картинку, чтобы загрузить страницу со спутниковыми фотографиями) Ближний Восток: Израиль, Палестина, ближневосточные государства, Мертвое море, Средиземное море - спутниковая фотография очень высокого разрешения 7200 x 4052 пикселя

(нажмите на картинку, чтобы открыть страницу со спутниковыми фотографиями) Следственно-тренировочная база ЦРУ США Соль Пит в Афганистане - место пыток пленных талибов - спутниковые фото (фото со спутника)		(нажмите на картинку, чтобы загрузить страницу со спутниковыми фотографиями) Транспортная инфраструктура Афганистана: авиабаза и грузовой терминал Баграм - подробные спутниковые фотографии высокого качества

ПОДСКАЗКА: для того, чтобы узнать, что изображено на цифровой (электронной) карте, не загружая ее - наведите на нее мышку и задержите на секунду - над уменьшенным изображением всплывает краткое описание. Для загрузки карты нажмите на ее уменьшенное изображение. Карты и спутниковые фотографии снабжены подробными комментариями и разъяснениями.

Поставки сжиженного и трубопроводного газа в Европу (страны Европейского Союза - Евросоюз) из стран СНГ, Северной Европы, Ближнего Востока и Африки		(нажмите на картинку, чтобы загрузить страницу с электронной цифровой картой) Нефтяные и газовые месторождения Ирана - подробная электронная (цифровая) карта региона

(нажмите на картинку, чтобы загрузить страницу с картами) Подробная цифровая (электронная) карта (3D модель местности) Ирана с дополнительными картами и данными статистики по Ирану - 3D модели местности		(нажмите на картинку, чтобы загрузить страницу с картами) Атомная промышленность Российской Федерации - ядерное оружие и вооружение, ядерные предприятия и реакторы, атомная энергетика

В целом ряде ведущих СМИ - Известия, Финансовые известия, Военно-промышленный курьер и некоторых других были опубликованы мои статьи, посвященные очень интересной, на мой взгляд, теме: Неформальная финансово-расчетная система Хавала и товарно-денежные потоки международных террористических сетей и наркосиндикатов.

Около двух месяцев тому назад мы обсуждали этот феномен в нашей рассылке. Если Вы помните, мы говорили о том, что процесс глобализации, охвативший мир во второй половине прошлого века, часто трактуется односторонне - как вестернизация, то есть насаждение западных ценностей, экономических и политических моделей в странах "третьего мира". Тем не менее, на мой взгляд, процесс глобализации - двойственный, цивилизации неизбежно оказывают взаимное влияние друг на друга, и архаичные экономические модели эпохи раннего средневековья оказываются удивительно востребованы в современном постиндустриальном обществе.

Сегодня я предлагаю Вашему вниманию интервью, которое я дал ведущему российскому банковскому веб-ресурсу - Банки.Ру (www.banki.ru)

Вы можете прочитать текст моего интервью Глобализация средневековья по адресу http://www.banki.ru/news/interview/?id=456052.

В конце XX - начале XXI веков правительства крупнейших стран мира внезапно обнаружили, что немалая часть международных финансовых потоков проходит мимо контролирующих органов. В частности, речь идет о распространенной среди мусульман неформальной финансово-расчетной системе «хавала» (Hawala), основы которой были заложены еще в средние века. Что помогло ей выжить?

Научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН, кандидат политических наук Игорь Игоревич Хохлов рассказал об особенностях хавалы в интервью Banki.ru.

Игорь Хохлов - эксперт по вопросам международного терроризма и опийной наркоторговли, кандидат политических наук, научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук.

Как легальные корни пустили нелегальные побеги

- Игорь Игоревич, о хавале стали много говорить на Западе после известных событий 11 сентября, когда выяснилось, что международный терроризм можно финансировать по схемам, альтернативным официальным банковским расчетам. Но это явление существовало и раньше?

- Разумеется. Эта система сформировалась в эпоху раннего средневековья в Индостане, первые упоминая хавалы встречаются в юридических документах, датированных 8 веком нашей эры. Купцы, не желавшие, по понятным причинам, возить с собой значительные материальные средства, пользовались клиринговой системой, по сути своей мало отличающейся от современных систем безналичных расчетов, основанных на многостороннем зачете взаимных встречных обязательств всех участников. Аналогичные хавале»системы действовали во многих регионах мира: фэй чьен (фей-чиен) (Китай), падала (Филиппины), худж (Пакистан), хуи куан (Гонконг), кса-вилаад (Сомали) и фей кван (Таиланд) и т. д.

Само слово «хавала» переводится с арабского как «вексель», «расписка». Современное значение на арабском банковском жаргоне - «переводить» или «телеграфировать». В египетском диалекте арабского языка оно означает бартер, прямой обмен ценностями между людьми. В современном смысле этого слова оно может переводиться как «доверие», без которого функционирование такой ситемы невозможно.

- Как случилось, что столь архаичная система оказалась востребована в современном мире? В чем ее преимущества?

- Хавала имеет ряд серьезных преимуществ перед банковской системой.

Во-первых, она основана на доверии и тесных связях членов этнических общин между собой. Хаваладары [хаваладас или хаваладар - финансовый оператор хавалы - А. В.] являются членами одних племенных групп, тем самым снимается основная проблема, существующая в любом бизнесе, - ответственности за нарушение условий контракта. В силу того, что все сделки основаны на доверии, хавала может функционировать в условиях правового вакуума, в отличие от банковской системы, которой требуются четкие, закрепленные законодательно, «правила игры».

Во-вторых, оживлению хавалы способствовала контрабанда золота в 1960-1970-е годы из Южной Азии в Дубаи и Абу-Даби, служившие крупнейшими центрами ювелирной торговли. Самым быстрым, безопасным, и, главное, невидимым для национальных и международных служб финансового мониторинга способом получения платы за поставленный товар оказалась именно хавала.

В-третьих, с ростом трудовой миграции во второй половине XX века - только по официальным данным, в минувшем году более 200 млн человек, или 3% мирового населения, проживали вне своей исторической родины - возникла потребность в эффективной и дешевой системе переводов доходов трудовых мигрантов на родину. Миллионы пакистанцев, бангладешцев и индийцев, работающих за границей, отправляют заработанные деньги своим семьям с помощью хавалы. Так, в одной только Испании более 100 тысяч проживающих в стране мусульман из Южной Азии и Ближнего Востока ежегодно посылают на родину порядка 300 млн евро по каналам хавалы. Кстати, именно поэтому хавала особенно распространена в странах Персидского залива, где работают несколько миллионов выходцев из Индии, Пакистана, Шри-Ланки, Бангладеш, Афганистана.

Тогда и началась новая жизнь старой системы, которая позволяла уходить не только от уплаты налогов и комиссии за проведение транзакций, но и давала возможность хаваладас хорошо зарабатывать на конвертации валюты. Ведь в западной стране гастарбайтер передает им доллары или евро, а на месте, в родной деревне, его родственники получают перевод в местной валюте.

Если до 1960-х годов хавала действовала преимущественно на Аравийском полуострове, Южной и Восточной Азии, Индии и Пакистане, то начиная со второй половины 1970-х годов операции в рамках системы приняли мировой характер.

- Сопряжена ли хавала каким-либо образом с официальными банковскими институтами или это совершенно независимая структура?

- Безусловно, важную роль в распространении хавалы в странах Запада сыграла готовность западных компаний сотрудничать с исламскими финансовыми институтами в разработке нефтяных месторождений и добыче нефти, развитии новых отраслей производства и в сфере сельского хозяйства. Работа в исламских странах с местными финансовыми институтами практически неизбежно сопровождается сотрудничеством с этой системой.

В силу специфики общественно-экономических отношений, зачастую бывает сложно провести грань между официальным банковским институтом и теневой сферой. Большинство ведущих западных юридических и финансовых компаний, таких, как Norton Rose Group, Freshfields Bruckhaus Deringer, Clyde & Co. и Clifford Chance), имеют отдельные подразделения, специализирующиеся на особенностях исламской банковской системы (так называемые «Islamic Finance teams»).

За морем телушка - полушка, да рубль - перевоз…

- Как известно, конкурентоспособность любого бизнеса напрямую зависит от его способности предложить качественные услуги по низкой цене? Как обстоят с этим дела у хавалы?

- Как раз с этим у неё все замечательно: комиссионные, взимаемые хаваладас за проведение финансовых операций, на 1-2 порядка ниже, чем при переводе денег через Western Union или в рамках другой аналогичной легальной банковской системы. Если официальные институты взимают со своих клиентов 10-15% от переводимой суммы, то хаваладас берут только 1-2%. При этом перевод значительных сумм обходится еще дешевле - десятые доли процента. Кстати, во многих регионах с неразвитой банковской сетью официальные банки, пользуясь отсутствием конкуренции, берут совершенно нереальные комиссионные, часто превышающие половину переводимой суммы.

- Но для того, чтобы розничный бизнес был доходен при столь мизерных комиссионных, издержки должны быть очень низкими.

- Совершенно верно, а какие у хаваладас издержки? Банки - официальные организации, обремененные необходимостью вести отчетность, платить налоги и содержать большой штат сотрудников, офисы, автопарк и т. д., поэтому они не способны выжить на низких комиссионных. А хаваладас не несут практически никаких накладных расходов; необходимое «банковское» оборудование ограничивается столом в подсобном помещении продуктовой или цветочной лавки, подключенным к интернету ноутбуком и мобильным телефоном. Хаваладар не платит налогов, таможенных пошлин; а в случае отправки денег, а не золота, избегает взяток при пересечении границы. К тому же для большинства брокеров хавалы обслуживание денежных переводов - не основной, а побочный источник дохода, ведь через систему родственных связей они также осуществляют денежные операции в интересах бизнеса собственного.

- Можно ли сказать, что современная банковская система ряда мусульманских стран недостаточно совершенна?

- В значительной степени да, кроме того, до многих населенных пунктов она попросту не доходит. А там, где открыты отделения банков, как я уже говорил, очень высока комиссия за перевод (который, к тому же, идет очень долго). Я уж не говорю о том, что многие деревенские жители просто не имеют опыта общения с банковской системой, а то и просто неграмотны.

Все расширяющаяся мусульманская диаспора в странах Запада столкнулась с этой проблемой еще несколько десятков лет тому назад, когда и началось распространение хавалы в развитые страны.

К тому же не будем забывать и о том, что часть гастарбайтеров трудится за рубежом нелегально, и в силу этого им сложно перевести деньги по официальным каналам.

Свои люди - сочтемся…

- Как и в случае с легальными системами денежных переводов, в хавале не происходит непосредственного перемещения денег и других материальных ценностей - транзакции осуществляются на основе своповых сделок. Есть предприниматели - от мелких лавочников до существенно более крупных компаний (ювелирных магазинов и т. д.), принадлежащих, предположим, выходцам из Пакистана, которые работают на Западе. (Вопреки сложившимся стереотипам, большая часть этой сети контролируется не арабами, а экспатриантами и иммигрантами из Индии и Пакистана, работающими, преимущественно, в странах Персидского залива, Юго-Восточной Азии, США, Великобритании и Швейцарии).

Итак, гастарбайтер несет такому предпринимателю свою зарплату. Нелегальный брокер хаваладас (или хаваладар) принимает банкноты, не спрашивая документов и не интересуясь происхождением суммы. В сети интернет и газетах объявлений можно найти такие: «The Best Money Transfer Service to Pakistan in Greater London. Cheap and Fast. Ask Halid». Официальные системы типа Western Union тоже не интересуются происхождением денег, если речь идет о мелких суммах. Однако перевести через легальный банк крупную сумму, явно превышающую заработок среднестатистического иммигранта, без документального подтверждения ее происхождения очень затруднительно. В случае с хавалой такая проблема отсутствует. К тому же, чем больше сумма, тем ниже комиссия.

После получения наличных брокер отправляет хаваладас - своему партнеру в Пакистане - по телефону, электронной почте или факсом сообщение («хунди»), содержащее имя получателя платежа в Пакистане и условное слово, код (чаще всего порядок цифр на купюре) или определенную последовательность рукопожатий (очень распространенный способ в регионах с большой долей неграмотного населения).

- Да, но надежность перевода наверняка выше в официальных структурах? Как застраховать перевод через хавалу?

- Обратите внимание, единой системы у хавалы не существует: у каждого землячества (белуджей, сикхов, пуштунов и так далее) она своя. Но в традиционных обществах репутация значит очень много. Предприниматель, решивший мошенничать в ее рамках, тут же будет обречен на разорение - информация по системе кровно-родственных связей распространяется мгновенно.

За этой системой - вековой авторитет, она часть традиции. Это важно. Кстати, любопытно, что суммы переводов номинируются в золоте. Реально гигантские объемы металла, естественно, никуда не перемещаются (хотя в некоторых случаях курьеры хавалы перевозят драгоценные камни и слитки золота, в том числе контрабандного). Но «золотой стандарт» дает тем, кто прибегает к услугам системы, дополнительное чувство уверенности и причастности к традиции.

- То есть бывают случаи, когда золото физически перемещается через границы?

- Безусловно. Самой известной, но далеко не самой крупной операцией такого рода стала переправка активов международной салафистской террористической сети из Афганистана в Дубаи через пакистанский порт Карачи сразу после начала международной контртеррористической операции США и Великобритании и их союзников 7 октября 2001 года. Активы в виде наличных денег и слитков золота переправлялись тысячами курьеров - одним из них был даже генеральный консул правительства талибов в Карачи Каказада, экспедировавший в конце ноября 2001 года 600 тыс. долларов. Портовые власти Карачи отслеживали от 2 до 3 млн долларов, проходивших через порт ежедневно в течение второй половины осени-зимы 2001 года.

Однако, учитывая скрытность курьеров и их количество, можно предположить, что эти суммы составляют очень незначительную долю от общего объема транзакций в этот период. Из Карачи ценности морем переправлялись в Дубаи, где размещались в надежных банках. При этом золото размещалось в натуральном виде. Что касается наличных, то на них опять же приобреталось золото и затем в банках. Как уже говорилось ранее, золото на арабском Востоке не утратило своих монетарных функций и по-прежнему является базовой расчетной единицей.

Подводные течения денежных путей

- Вы говорили о каких-то более крупных, нежели заработки гастарбайтеров, суммах, которые движутся этим путем?

- Да, эти теневые потоки включают в себя еще и деньги, полученные от торговли опийными наркотиками. В последние годы, в связи с известными событиями в Афганистане, производство героина резко увеличилось. Несмотря на неизбежное падение цены на него, в страны «Золотого Полумесяца» ежегодно отправляются многие миллиарды долларов, вырученные от реализации «белой смерти» на Западе.

Следует отметить, что никакой точной методики оценки объема средств, которые прокачиваются посредством хавалы, не существует. Есть разрозненные указания. Например, я видел в иностранной печати сообщения о том, что в одной только Испании работает около 200 отделений хавалы, обслуживаемых в основном выходцами из Пакистана. А в самом Пакистане находится свыше 1,5 тысяч лавок хаваладас, обеспечивающих перевод денег от работающих за рубежом пакистанцев. В целом речь идет, очевидно, о многих десятках миллиардов долларов. Некоторые исследователи говорят о минимум 150-200 миллиардах ежегодно (вплоть до 500 миллиардов).

- А что с этими средствами происходит на Востоке? Их куда-то инвестируют?

- Это очень интересный вопрос. Если есть поток средств в одном направлении, то должен быть переток и в противоположном. И вот здесь в дело включаются исламские официальные банки. С отдельными мелкими переводами им возиться не с руки. Но с сетями хавалы они активнейшим образом сотрудничают. Эти банки - своего рода «двуликий Янус», поскольку становятся передаточным звеном между хавалой и крупными финансово-кредитными учреждениями Запада. Одним своим лицом они обращены к неформальным системам денежных переводов, а другим - к легальным западным финансовым институтам.

Как вы полагаете, почему исламские банки не принимают активных мер для того, чтобы привлечь к себе деньги, пересылаемые через хавалу? Потому что в конечном итоге они все равно в них попадают - безо всяких усилий банкиров. А от них - в легальные западные финансовые институты.

И еще вопрос: почему в разоренном войной Афганистане открыли свои филиалы практически все крупнейшие западные банки? Какие такие финансовые потоки они там обслуживают? Напрямую деньги из рук наркоторговцев они, конечно, не возьмут, а через посредников в лице банков мусульманских стран - почему бы нет?

- А Россию эта система как-то затрагивает? Или государства СНГ? Насколько я мог заметить, наши гастарбайтеры для переводов домой все-таки предпочитают использовать официальные банковские системы.

- Там, где дело касается сотрудничества с международной наркомафией, она действует и в России. Ни для кого не секрет, что почти сто процентов героина, поступающего сейчас на российскую территорию, имеет афганское происхождение. А афганские наркоторговцы наладили тесную связь с наркобаронами Таджикистана. Так, в 2006 году в Москве было уголовное дело в отношении работников банка, отмывавшего наркоденьги и как раз включенного в хавалу.

- А в Узбекистане такая проблема существует? Ведь и диаспора у узбеков в Афганистане немаленькая, и генерал Дустум, этнический узбек, торговлей наркотиками активно, говорят, баловался…

- В Узбекистане все-таки - по сравнению с Таджикистаном - иная ситуация: там не было страшной гражданской войны, заставившей оказавшихся на грани выживания людей хвататься за любую возможность прокормиться - в том числе и за наркобизнес. Там наркомафия не имеет подобного влияния. Но ведь в любом случае я оперирую только теми фактами, которые стали известны. То есть говорю о видимой части айсберга.

Бой с тенью

- Вы упомянули, что хавала тесно переплетена с официальными банковскими структурам. Можно выделить какие-то ключевые точки пересечения двух систем?

- Безусловно. Исключительно либеральная кредитно-финансовая система Объединенных Арабских Эмиратов, предоставляющая банкам полную свободу деятельности в условиях практического отсутствия системы банковской отчетности, позволяет международным террористическим организациям, скупщикам драгоценных камней и металлов (т.е. по сути контрабандистам) и наркокартелям беспрепятственно пользоваться всеми преимуществами официальных банковских институтов, не оставляя следов и не рискуя вложенными средствами. Именно банки ОАЭ являются мостом, соединяющим хавалу с официальной банковской системой. Важную роль в становлении Объединенных Арабских Эмиратов в качестве международного расчетного центра хавалы стало расположение страны на перекрестке ближневосточных торговых и денежных потоков.

Другими важными центрами хавалы являются Лондон, Женева и ряд городов на восточном побережье США, например, Филадельфия.

- А бороться с этой системой можно?

- Как показали события последнего десятилетия, эффективная борьба с источниками ряда глобальных угроз - таких, как международный терроризм и торговля наркотиками, невозможна без обеспечения действенного контроля над финансовой составляющей незаконной деятельности в данных сферах. И если контроль над легальными финансовыми институтами в целом обеспечен в подавляющем большинстве стран, то неформальные системы расчетов, оперирующие сопоставимыми суммами, до недавнего времени находились вне поля зрения органов финансового мониторинга и спецслужб.

Значительное влияние оказывают и такие факторы, как культурные традиции населения, деловой климат и большие объемы расчетов наличными.

Кстати, у многих стран есть опыт борьбы с хавалой. Так, на территории Индии система была серьезно ослаблена Индирой Ганди во время режима чрезвычайного положения, введенного в 1975 году. Однако выходцы из Индии по-прежнему играют ключевую роль в деятельности нелегальной международной сети. Хавала на территории Шри-Ланки, Бангладеш и Филиппин также в разное время подвергалась репрессиям со стороны государства, хотя и не в такой степени, как в Индии.

Попытки полностью вывести хавалу из тени будут неизбежно наталкиваться на сопротивление со стороны местных жителей, которые опираются не только на многовековые культурные традиции, но и соображения коммерческой выгоды. Для значительной части населения бедных стран переводы родственников, работающих на богатом Западе, - единственный источник доходов. Очевидно, что легализация хавалы сделает ее более дорогой, что негативно скажется на положении самых бедных жителей планеты.

К тому же в хавале, как ни странно, заинтересованы и государственные структуры. Например, Центральный банк Пакистана, дважды нуждавшийся в долларах для поддержания местной валюты, производил закупки долларов у хаваладас в мае и июне 2001 года. Если в мае к операции привлекли только хаваладас из Исламабада, то в июне доллары скупались в их обменных пунктах по всему Пакистану. Известно также, что спецслужбы Пакистана используют хавалу для оказания финансовой поддержки исламистским террористическим группам, действующим на территории штата Кашмир. В 80-е годы система использовалась спецслужбами США для финансирования афганских моджахедов. Позже, в так называемый период полевых командиров (warlord period - после падения режима Наджибуллы 28 апреля 1992 года и до прихода талибов к власти в Кабуле в сентябре 1996 года) различные негосударственные организации использовали её для перевода денег на финансирование своих программ гуманитарной помощи.

Бороться с хавалой сложно, а на уровне только западного общества, вероятно, просто невозможно. Общины эмигрантов с исламского Востока в западных государствах не слишком охотно пускают в свою внутреннюю жизнь соглядатаев со стороны. С точки зрения большинства членов этой общины, подобные транзакции ничего предосудительного в себе не несут. К тому же, напомним, в описанной системе нет единого центра, который можно было бы уничтожить.

А вот вопрос о том, как сделать более прозрачными исламские банки, которые неизбежно оказываются партнерами в ходе движения финансовых средств «Хавалы», никто пока всерьез не ставил. Западным банкам подобное положение вещей в общем-то выгодно. А правительствам потребовались десятилетия просто даже для того, чтобы ограничить оффшорные зоны (где все куда более очевидно). Скорее всего, осознание необходимости разобраться с финансовой системой ряда исламских государств у руководства США и Европейского Союза появится только через многие годы.

Беседовал Алексей ВАСИЛЬЕВ, Banki.ru

P. S. Директор ФСБ РФ Николай Патрушев заявил в декабре 2007 года, что в ряде городов России «реализованы мероприятия по пресечению деятельности структур международной системы денежных переводов, известной под наименованием «хавала» и используемой, в том числе, для финансирования международных террористических и экстремистских организаций». Всего прекращено функционирование 8 ее пунктов. Из незаконного оборота изъято около 50 млн рублей. Организаторы преступных групп арестованы, трое из них осуждены по статье «Незаконная банковская деятельность» УК РФ на длительные сроки лишения свободы.

Наверное, многие из моих читателей знают знаменитую фразу Дина Ачесона (госсекретаря, советника президента США), сказанную им в 1962 году: «Британия утратила империю и не нашла новой роли в мире».

Сегодня, уважаемые читатели моей рассылки, я хотел бы поговорить с Вами о кризисе идентичности, который постиг Великобританию во второй половине прошлого века.

Этот кризис дает о себе знать до сих пор: исчезновение империи не только обусловило внешнеполитическую растерянность Лондона, которому пришлось в исторически очень сжатые сроки выстраивать новую систему приоритетов на мировой арене, но и вызвало надлом в национальном самосознании, потерявшем привычную целостность.

Мы часто шутим, что Великобритания, некогда "владычица морей и мира" превратилась в 51 штат США и идет в фарватере политики Вашингтона даже в таких откровенно провальных проектах, как вторжение в Ирак.

Многие из нынешних проблем британского общества уходят корнями не в столь уж давнее имперское прошлое, являясь порождением психологического стресса, пережитого нацией, которая привыкла ощущать себя супердержавой.

Сегодня я предлагаю Вашему вниманию статью А.А. Громыко Великобритания: после захода солнца, в которой автор анализирует место Великобритании в мире после утраты империи. Как всегда, полный вариант исследования размещен на сайте по адресу www.nationalsecurity.ru/library/00066/.

Pax Britannica

Своеобразное геополитическое положение Соединенного Королевства, отделенного от континентальной Европы узким проливом, всегда служило важным фактором его развития. Окружающий страну океан не столько защищал ее от иностранного нападения, сколько способствовал территориальному расширению, будучи не преградой, а проводником устремленности британцев вовне. В XVI–XVIII веках сложилась невиданная по размаху и мощи империя, над которой «никогда не заходит солнце». В XIX столетии она владела колониями на пяти континентах, на ее территории проживало 500 миллионов человек.

Империя не рассматривалась британцами исключительно как источник наживы и механическая сумма отдаленных территорий, которые Лондон контролировал силой. Ее воспринимали как взаимосвязанную корпорацию. Границы самой метрополии носили промежуточный, второстепенный характер; именно внешние рубежи империи очерчивали мир, в котором британцы долгое время чувствовали себя как дома. Империя имела для них экзистенциальный смысл, определяла их мироощущение, к ней относились как к живому организму, вызывавшему особые чувства.

Империя являла собой ключевой фактор не только внешней, но и внутренней жизни метрополии, поддерживала в ней социальное спокойствие, заставляя представителей всех слоев общества чувствовать себя членами великой нации избранных. Став для англичан символом величия, их гордостью, неотъемлемой частью национального самосознания, империя в то же время воспринималась как нечто обыденное, свойственное естественному порядку вещей. До середины XX века выезд из Великобритании в колонии, протектораты, доминионы и зависимые территории намного превышал въезд. Коренные британцы охотно жили там годами и поколениями, будучи военными, чиновниками, миссионерами и пр.

Во второй половине XIX столетия, во времена, отмеченные деятельностью таких личностей, как Бенджамин Дизраэли, Джозеф Чемберлен и Сесил Родс, Британская империя находилась на пике своего могущества. Тогда-то и сформировалось представление о «бремени белого человека» как моральное оправдание имперского правления. В глазах большинства британцев того периода управление империей являлось хотя и драгоценной, но тяжелой ношей, требовавшей, помимо материальных и физических затрат, таких качеств, как чувство долга, альтруизм и самопожертвование.

Со временем британцы стали относиться к своей империи как к явлению вечному и непреходящему. Имперский менталитет, то есть мышление в глобальных категориях свободного перемещения людей, финансов, товаров и услуг, просвещенческий мессианизм, снисходительное отношение к другим народам, ощущение англосаксонской исключительности, в значительной степени свойствен им и по сей день.

Считалось, что в общеисторическом контексте империя внесла бесценный вклад в мировое развитие, освободив многочисленные народы от варварства. Многие политики, особенно консервативного толка, вплоть до середины XX века утверждали, что Британская империя – это наиболее эффективный из известных инструментов распространения демократии. (Как в данной связи не вспомнить аргументы современных сторонников неоимперской политики, обслуживающих интересы единственной сверхдержавы!)

Планы либерализации режима колониального правления разрабатывались уже с середины XIX столетия. Правящие элиты не почивали на лаврах, а прилагали усилия по модернизации. К 1914 году британские доминионы Канада, Австралийский Союз (Австралия), Новая Зеландия и Южно-Африканский Союз пользовались широким самоуправлением, а Вестминстерский статут, принятый в 1931-м, еще больше расширил их самостоятельность. (Доминионы – государства в составе Британской империи, позднее Британского содружества наций, первоначально заселенные в основном европейцами и добившиеся самоуправления, в отличие от колоний, где население небританского происхождения управлялось чиновниками из метрополии. Официально термин утвержден Имперской конференцией 1926 года, указавшей, что Соединенное Королевство и доминионы являются автономными сообществами в рамках империи, равными по своему статусу и не подчиненными друг другу в своих внутренних и внешних делах. В 1947-м термин «доминион» был заменен термином «член Содружества», что, однако, не изменило там форму власти. – Игорь Хохлов)

Начиная с этого времени британские законы вступали в силу в доминионах только с согласия последних, а законы, инициировавшиеся на местах, больше не нуждались в одобрении Лондона. Годом позже на Оттавской конференции была принята система имперских преференций, защитившая рынки ввозными пошлинами. В 1935 году получил одобрение либеральный Закон об управлении Индией. Сложилась концепция Содружества как новой формы отношений между метрополией и доминионами, а затем и всеми бывшими колониями Британии. (По мере распада британской колониальной системы на смену понятию «Британская империя», официально употреблявшемуся с 1870-х, пришло понятие «Британское содружество наций». С 1947 года – «Содружество» (Commonwealth). В настоящее время Содружество не выступает как единый актор на международной арене. Связи между его государствами-членами носят скорее символический характер, при этом каждая страна пользуется безоговорочным правом одностороннего выхода из объединения. Особое положение Великобритании в Содружестве определяется не юридическими нормами, а политическими и экономическими отношениями между ней и соответствующими странами. – Ред.)

Тем трагичнее воспринимались постепенное угасание, упадок империи, ставшие необратимыми в результате новой расстановки сил после Второй мировой войны. Даже в середине XX века, в самый разгар деколонизации, около четверти всего экспорта и импорта Великобритании приходилось на ее имперские владения. А если учесть другие дивиденды – престиж, многочисленные военные базы и коммуникации, то легко представить себе масштабы смятения в головах британских политиков, вынужденных в 1940–1960-е расставаться со всем этим добром.

В 1947 году Индия, «жемчужина в короне Британской империи», обрела независимость. Это событие «открыло шлюзы», однако поначалу значительная часть лондонского истеблишмента все еще считала, что этой потерей можно ограничиться. В Форин оффисе рассматривалась идея создания блока западноевропейских стран, лидирующая роль в котором отводилась Великобритании со всеми ее владениями и который мог бы на равных соперничать с СССР и США. Уинстон Черчилль выступил с концепцией «трех кругов», опоясывающих Британию. Первый круг, или сфера, – это империя, второй – США, Канада и другие английские доминионы, третий – континентальная Европа. «…Мы являемся единственной страной, которая играет великую роль в каждой из сфер. Фактически мы – главный центр связи… мы имеем возможность объединить все три сферы», – писал Черчилль. А после прихода консерваторов к власти в 1951-м он заявил, что выиграл выборы не для того, чтобы «председательствовать при закате Британской империи».

Последние иллюзии о возможности сохранить империю развеял Суэцкий кризис 1956 года. Именно тогда большая часть британского политического класса окончательно осознала, что претензии на сохранение статуса глобальной державы не подкреплены ни экономической, ни финансовой, ни военной мощью.

В 1960-м, когда была провозглашена независимость сразу 17 государств африканского континента, премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан, выступая в Кейптауне, признал неизбежность деколонизации. В 1964 году новый глава правительства Гарольд Вильсон еще заявлял, что границы Британии «проходят по Гималаям», однако уже в 1967-м на фоне экономических проблем и девальвации фунта стерлингов кабинет объявил о выводе британских войск «к востоку от Суэца». После этого оставалось вести лишь «арьергардные бои» – решать родезийскую проблему, а потом уходить из Гонконга.

В стране, жители которой прежде отличались монолитным ощущением принадлежности к метрополии, произошла трансформация самого понятия «британство», начавшего с небывалой интенсивностью дробиться на английскую, шотландскую, валлийскую и ирландскую составляющие. Кроме того, Великобритании был брошен еще один вызов – необходимость по-новому строить отношения в треугольнике Британия – Европа – США.

Менялись и другие аспекты мировосприятия. Культурная парадигма, заданная викторианской Англией, уступала место неприятию конформизма, новым представлениям об общественной морали, искусстве, отношениях между полами, человеческой индивидуальности. С новой силой зазвучали многие пассажи из эссе Мэтью Арнолда «Культура и анархия» (Matthew Arnold. Culture and Anarchy. 1869), критиковавшего англичан за излишний прагматизм и филистерство и призывавшего их к более широкому, «европейскому» взгляду на вещи. В 1970-е годы страна столкнулась с социально-экономическими проблемами, Британию стали именовать «больным человеком Европы». До этого так называли Францию в годы послевоенной правительственной чехарды, а еще раньше – Османскую империю на закате ее существования.

Однако никакие перипетии развития не стерли из исторической памяти жителей Альбиона воспоминания о Pax Britannica. Это стало очевидным в 1982 году, когда вспыхнул британо-аргентинский вооруженный конфликт из-за Фолклендских островов. По сути, эта война, которую можно рассматривать как защиту британской заморской территории от нападения извне, была справедливой. Однако само отношение к этому конфликту, сопровождавшая его риторика, возрождение джингоизма (приверженность крайним шовинистическим воззрениям, агрессивный, воинствующий патриотизм). Данный термин, впервые появившийся в конце 1870-х, произошел от английского слова jingo – «джинго», кличка английских шовинистов. – Игорь Хохлов) продемонстрировали стремление англичан показать всему миру, что Великобритания не просто европейское государство, а по-прежнему великая держава.

Однако фолклендский «всплеск» не получил продолжения. На самом деле Британия уже не только не могла, но и не желала чувствовать себя наследницей империи. Несмотря ни на что, отношение британцев к окружающему их миру изменилось. В противовес постимперскому синдрому, время от времени все-таки дававшему себя знать, начал формироваться комплекс «маленькой Англии» – ощущение уязвимости своей страны перед внешними опасностями и стремление во что бы то ни стало оградиться от них. Одним из признаков такой трансформации стало нарастание враждебности к иностранцам, особенно цветным, появление в стране националистических, шовинистских настроений.

Бремя национал-шовинизма

В 1968 году лидер консерваторов Эдвард Хит вывел из состава «теневого кабинета» видного консервативного политика Инока Пауэлла за некорректные высказывания в адрес иммигрантов из бывших британских колоний. Выступая в Бирмингеме, Пауэлл сравнил Британию с Древним Римом, павшим под натиском варваров. «Словно римлянин, – патетически восклицал он, – я вижу воды Тибра, бурлящие кровью». (По иронии судьбы, именно Бирмингем, характеризующийся значительным культурным многообразием, стал в 2007-м первым городом в Великобритании, где цветные жители, в первую очередь мусульмане, превысили по численности белых.)

Несмотря на крушение политической карьеры Пауэлла, «твердая позиция» по вопросам иммиграции стала с тех пор одной из отличительных черт политики Консервативной партии. Хотя в целом представителям британского истеблишмента удавалось не переступать грань политической корректности, скандалы, связанные с расистскими высказываниями то одного, то другого политика, случались не раз. В 1979 году предвыборный манифест Консервативной партии содержал обещание ужесточить политику в отношении иммигрантов и этнических меньшинств.

Иммиграционный контроль за лицами, приезжающими из государств Содружества, был введен в 1962-м и усилен в 1971 году. После принятия в 1981-м и 1987-м законов об иммиграции нахождение в стране сверх установленного срока стало уголовно наказуемым. Закон 1996 года усложнил правила выплаты социальных пособий определенным категориям переселенцев. Фактически это означало отказ от старой доброй традиции, коренящейся в идее «бремени белого человека», его ответственности перед колонизованными народами.

Вплоть до конца 1980-х этнические меньшинства не имели своих представителей в британском парламенте. Лишь на выборах 1987 года от лейбористов избираются четыре депутата с черным цветом кожи. В 1997-м от трех ведущих партий было выставлено 42 кандидата, относящихся к этническим меньшинствам (13 – от лейбористов, 10 – от консерваторов и 19 от либерал-демократов). На следующих всеобщих выборах – 66 (соответственно 22, 16 и 28). Лишь два депутата представляли интересы мусульманской общины. К началу 1990-х годов в Британии стали говорить о смерти идеалов Содружества, о том, что дискриминация по расовому и национальному признаку приняла в стране институциональный характер.

Лейбористы, сменившие консерваторов в 1997-м, более благосклонно относились к выходцам из стран Третьего мира, главным образом бывших британских колоний, но здесь сказались не столько рудименты имперского мышления, сколько демократические идеалы и электоральные императивы. Вместе с тем ужесточение подхода лейбористов к проблеме иммиграции в последние годы, война в Ираке оттолкнули от лейбористского правительства многих представителей этнических меньшинств, особенно мусульман. Именно этим фактором в значительной степени объясняются потери правящей Лейбористской партии на довыборах в 2004–2005 годах.

Влияние имперского прошлого особенно заметно в деятельности современных ультраправых движений. После Второй мировой войны в их агитации на первый план вновь, как когда-то, вышла имперская тематика и идея «бремени белого человека». Однако если раньше в основе подобных настроений лежало ощущение снисходительного превосходства над туземными народами, то с началом болезненного распада империи их сменили враждебность, неприязнь и агрессия.

Откровенную шовинистическую риторику использовали несколько политических движений. В 1967 году в результате объединения ряда организаций был образован Национальный фронт (National Front, NF). Национал-популизм NF нашел отклик главным образом в среде городских неквалифицированных рабочих. Пик популярности NF пришелся на конец 1970-х, когда его численность достигла 20 тысяч человек. В следующее десятилетие популярность NF несколько снизилась в связи с тем, что ура-патриотическую риторику перехватила Маргарет Тэтчер.

Тогда же о себе заявила Британская национальная партия (British National Party, BNP), пользующаяся репутацией расистской организации. Питательной почвой для роста ее популярности оказалось враждебное отношение к иностранцам, но если раньше проявление шовинизма и расизма представляло собой реакцию на проблемы, связанные с распадом Британской империи, то теперь оно было обусловлено новым испытанием для британского самосознания – процессами глобализации, которые привели в движение большие массы людей.

BNP выступает за прекращение «провалившегося», по ее мнению, мультиэтнического эксперимента и позиционирует себя как защитницу коренных британцев от проводимой «новыми лейбористами» политики «культурного обезличивания». «Если нынешняя демографическая тенденция продолжится, – говорится на сайте организации, – то мы, коренные британцы, через 60 лет превратимся в этническое меньшинство в собственной стране. Мы призываем к незамедлительному прекращению всякой иммиграции, к депортации незаконных иммигрантов и введению системы добровольного переселения для законных иммигрантов… Мы запретим “позитивную дискриминацию”, которая превратила белых британцев в жителей второго сорта».

К 2004 году присутствие BNP на политической сцене стало настолько заметным, что представителям трех ведущих партий пришлось провести серию консультаций для координации действий, направленных против ультраправых. Если в 1997-м на выборах в британский парламент свои голоса отдали BNP около 50 тысяч человек, то в 2005 году – уже свыше 200 тысяч. Популярности организаций, подобных BNP, способствовали беспорядки на расовой почве в истекшие десятилетия. В последний раз межэтнические столкновения, нередко провоцируемые ультраправыми, прокатились по городам Северо-Западной Англии в 2001-м. В Лидсе причиной беспорядков послужил арест одного бангладешца, в ходе которого полиция, по словам очевидцев, проявила чрезмерную грубость. В столкновениях азиатской молодежи со стражами порядка не обошлось без баррикад из горящих автопокрышек и «коктейля Молотова».

Главные лозунги ультраправых – запрет иммиграции и защита этнической чистоты коренных британцев – перемежались с проявлениями враждебности к Европейскому союзу. В этом BNP и близкие ей движения смыкались с партиями антиевропейской направленности.

Тем не менее очевидно: несмотря ни на что, демографические и миграционные тенденции неизбежно приведут к тому, что политический вес выходцев из бывших британских колоний и протекторатов возрастет, причем их позиции будут становиться все более самостоятельными.

Между Европой и США

В 1950–1960-е годы в Британии доминировала точка зрения, согласно которой, чтобы компенсировать потерю империи и влияния, Лондону необходимо было стать «особым партнером» заокеанского соседа. Когда в годы холодной войны США и Европа объединились во имя противостояния общему противнику, Британия выстраивала с ними не альтернативные, а взаимодополняющие отношения.

Однако окончание холодной войны подтолкнуло страны – участницы интеграции к самоутверждению в качестве самостоятельного игрока на мировой арене. Со времени прихода к власти в США Рональда Рейгана, который положил конец американскому либеральному проекту так же решительно, как Маргарет Тэтчер уничтожила политический консенсус в Великобритании, европейская и американская модели развития все больше расходились. Современное европейское мировоззрение основано на философских и социологических коммунитарных теориях Юргена Хабермаса, Эмиля Дюркгейма, Ричарда Тоуни, Джона Роулса и Джона Кейнса и имеет мало общего с индивидуалистическими традициями американского консерватизма, опирающимися на идеи Роберта Нозика, Лео Штраусса, Ирвинга Кристолла, Дэниела Патрика Мойнихэна и Томаса Фридмена.

После окончания эпохи тэтчеризма Британия вновь задалась вопросом: может ли она одновременно быть и европейской, и англосаксонской страной? В начале XXI века, особенно на фоне ситуации в Ираке, значительная часть интеллектуальной и деловой элиты Британии остро ощущает шаткость положения страны, одной ногой стоящей в США, а другой – в Европе. Европеизации Британии сопротивляются в основном правые круги политической элиты и часть военного истеблишмента. Хотя процесс европейской интеграции приостановился вследствие провала ратификации евроконституции, время принципиального выбора для Великобритании приближается. Стране долго удавалось балансировать на краю внутрицивилизационного надлома, однако, когда он становится все больше похож на разлом, необходимо определяться.

Большинство британских политиков считают «особые отношения» с США исчерпавшим себя проектом. Однако проблема состоит в том, что англичане, составляющие 80 % населения страны, настороженно относятся и к Европе. Это усиливает нерешительность лейбористов и подпитывает антиевропейские настроения Консервативной партии. Растет спрос на популистские движения, опирающиеся на два взаимоисключающих свойства английской самоидентификации: с одной стороны, неспособность смириться с падением глобальной роли Британии, с другой – комплекс уязвимой «маленькой Англии».

В 1993 году на британскую политическую сцену явилась под лозунгом выхода страны из Европейского союза Партия независимости Соединенного Королевства (UK Independence Party, UKIP). Эта организация – политическое воплощение агрессивного и популистского аспектов английского национализма, она опирается как раз на тех, кто страдает комплексом «маленькой Англии». Ее идеологи усматривают главный источник опасности в евробюрократии, подтачивающей суверенитет страны; их излюбленные лозунги – «Кто правит Британией?», «Вернем британцам родину!», «Восстановим контроль над нашими границами!».

UKIP с готовностью эксплуатирует ксенофобию, исторические обиды и уничижительные национальные стереотипы, избрав демагогию в качестве главного орудия агитации. Популярность UKIP показывает, что подспудное неприятие иностранцев – явление достаточно массовое в Британии. То же самое продемонстрировал и опрос, проведенный социологами из агентства MORI в марте 2001 года: 71 % респондентов поддержали идею проведения референдума о выходе Британии из состава ЕС, 52 % выразили готовность проголосовать за такой шаг.

Так же как и в других популистских движениях Британии, включая BNP, ведущую роль в UKIP играют не маргиналы, а представители истеблишмента. С 2002-го партией руководит Роджер Кнапман, который в 1987–1997 годах представлял в парламенте Консервативную партию, занимал высокие министерские и партийные посты, в частности был «партийным кнутом» (party whip – организатор работы партийной фракции в парламенте, в обязанности которого входит поддержание дисциплины, обеспечение голосования в соответствии с «генеральной линией» и т. д. – Ред.).

Однако наиболее известный деятель UKIP – Роберт Килрой-Силк, который, в отличие от большинства видных евроскептиков, вышел из рядов Лейбористской партии. За его плечами диплом Лондонской школы экономики, преподавательская работа в университете, многолетняя деятельность в парламентской фракции лейбористов, а затем успешная карьера телеведущего.

Эксплуатируя глубинные страхи обывателя, Килрой-Силк умело трансформировал свою известность в политический капитал. Газеты окрестили его «британским Берлускони», претендующим на роль защитника «простого человека» от «продажных политиков», «незваных иностранцев» и «брюссельских бюрократов». За Килрой-Силком стоят такие фигуры, как, к примеру, магнат Ричард Десмонд – владелец медиагруппы Express (газеты The Express, The Sunday Express и The Star).

Популярность UKIP обусловлена не столько политической конъюнктурой, сколько проблемами, связанными с самоидентификацией британцев в условиях деволюции – постепенной федерализации государственного устройства страны – и европейской интеграции, совпавших с всеобщим недовольством политическим истеблишментом, непоследовательным европеизмом лейбористов и продолжающимся кризисом Консервативной партии.

Британия наедине с собой

Помимо «трех кругов», о которых в свое время говорил Уинстон Черчилль, у Британии имелось и четвертое, внутреннее измерение – сфера первоначальной экспансии Англии, вовлекшей в свою орбиту Ирландию, Уэльс и Шотландию. Сплав этих составляющих и стал ядром британства. Недаром эпос о короле Артуре и рыцарях Круглого стола имеет кельтское происхождение, и если Ланселот и Гвиневьера – персонажи древних англосаксонских сказаний, то Тристан и Изольда – это опять же герои кельтского фольклора (Друстан и Ессилт).

В то время как регионы «кельтской периферии» обладали широкой автономией, сердцем Великобритании всегда оставалась Англия, а англичане составляли государствообразующую нацию...

...Английский национализм не был ни этническим, ни разъединяющим, а выполнял гражданскую, интегрирующую функцию. Британская империя представляла собой не что иное, как воплощение английского мессианизма и английского видения международного устройства. Распад империи привел к фундаментальному сдвигу в самосознании британских граждан. Активизировались национальные движения, все большее число людей ощущали себя не британцами, а шотландцами, валлийцами, ирландцами. По опросам общественного мнения, даже в Англии лишь треть населения считает себя в первую очередь британцами.

Факторы, долгое время объединявшие жителей страны (протестантизм, превосходство британских институтов власти, монархия, империя), переставали работать. Известный британский мыслитель Дэвид Маркуэнд назвал идею «британства» в ее традиционном виде анахронизмом.

Если раньше доминировала точка зрения о Великобритании как об однородном государстве, то в последние десятилетия англоцентристская версия британской истории подверглась критике. Фрагментация британского самосознания ускорилась в результате реформ «новых лейбористов», направленных на расширение региональной автономии. Ряд британских интеллектуалов сделали вывод о том, что центробежные процессы однозначно приведут к дезинтеграции страны. Так, шотландский исследователь Том Нейрн утверждает: лейбористы глубоко заблуждаются, полагая, что деволюция остановит рост национализма. Только отделившись друг от друга, Англия и Шотландия обретут жизнеспособную постимперскую идентификацию. Другие, признавая факт подспудной федерализации государства, не усматривают в этом опасность для ее территориальной целостности.

«Миф о “единой и неразделимой” британской нации показывает, как Британия воспринимала себя в прошлом, – пишет специалист по Шотландии Джеймс Митчелл. – Новый миф об особости Шотландии искажает реальность не меньше». Характерно, что с 2001-го слово «Британия» в названии ежегодника Государственного бюро национальной статистики было заменено на «Соединенное Королевство».

Нынешнее лейбористское правительство убеждено в необходимости сохранить единство Великобритании путем дальнейшей модернизации ее конституционного устройства, развития культурного многообразия. Немало и тех, кто видит путь к сохранению целостности в установлении республиканской формы правления взамен монархии, переставшей служить символом единства нации.

Процесс обособления различных частей страны вряд ли обратим, однако вовсе не обязательно рассматривать это как трагедию. Англия достаточно либеральная страна, чтобы избежать местечкового национализма. Возможно, что единство в долгосрочной перспективе будет сохранено именно благодаря развитию федерализма. Однако движение от крупных и гетерогенных политических и культурных образований к более мелким и однородным может усилить опасность идентификации на основе этнических и религиозных принципов.

В свете трагических событий в Лондоне в июле 2005 года, организаторами которых были не иностранцы, а натурализованные и даже выросшие в Британии мусульмане, особенно остро встал вопрос о том, что такое британская нация, как соотносятся интеграция и ассимиляция, жизнеспособна ли концепция мультикультурализма. В Британии неожиданно появились свои «лица кавказской национальности» – мусульмане. А ведь совсем недавно, в 2002-м, девять из десяти жителей страны считали, что британец необязательно должен быть белым, четверо из пяти – что необходимо уважать права этнических меньшинств.

Как теперь изменятся общественные настроения? Как реанимировать британство, и прежде всего чувство сопричастности и доверия друг к другу, если в обществе царит атмосфера всеобщей подозрительности, а за жизнью британцев на улицах, в магазинах и банках, аэропортах и общественном транспорте наблюдают более четырех миллионов камер слежения? Хочется верить, что Великобритания не поддастся культурной автаркии и ксенофобии, не растеряет свое многообразие и не откажется от диалога культур и образов жизни. То есть останется такой, каковой в эпоху своего расцвета была Британская империя.
>>> ДАЛEE >>>

Уважаемые читатели, сегодня я хотел бы представить статью Оксаны Скопич - молодого, но очень талантливого и по-научному добросовестного исследователя, которая занимается вопросами миграции по вектору "север - юг" и распространения террористических идей среди мусульманской молодежи на Западе. Если Вы помните, мы уже знакомились с другой статьей Оксаны: Вербовка террористов-смертников в мусульманской диаспоре на Западе - полный вариант исследования размещен по адресу www.nationalsecurity.ru/library/00060/.

В нашем сегодняшнем выпуске рассылки я решил опубликовать первую часть статьи, вводящую нас с Вами в проблематику, мы продолжим публикацию в последующих выпусках рассылки.

Террористический вектор.

Социальные и экономические процессы современного мира представляют собой комплексные явления, которые отличаются наличием как положительных, так и отрицательных черт. Сложно определить, влекут ли за собой свобода слова и прессы, увеличение продолжительности жизни, технологический прогресс однозначно положительные изменения в обществе. Приходится сталкиваться с тем, что любое явление характеризуется двойственностью. Так, иногда свобода слова приводит к появлению в СМИ информации, дискредитирующей власть в глазах общественности, что может стать причиной делигитимации демократической системы, породить разочарование и апатию в обществе, углубить политическое и этническое разделение. Таким же комплексным процессом является и иммиграция, проблема которой сегодня особенно актуальна для Европы, поскольку она тесно связана с проблемой национальной безопасности.

Трудовая иммиграция имеет ряд преимуществ. Расширение производства в экономически развитых странах требует притока рабочей силы. Однако стареющее население Европы не готово удовлетворить весь спрос на труд, который предъявляет национальный рынок. Даже безработный гражданин западноевропейской страны согласится далеко не на любое дело. Иностранные рабочие готовы работать в неудовлетворительных условиях и за низкую заработную плату. Кроме того, они слабо организованы. Как известно, в 2007 г. Европу захлестнула волна забастовок: протестовали немецкие железнодорожники, венгерские железнодорожники, французские транспортники и служащие государственной энергетической компании Electrocite de France и газовой компании Gaz de France, работники лондонских аэропортов. В случае трудоустройства иммигрантов угроза того, что определенные сектора экономики будут парализованы по причине забастовки работников, гораздо ниже.

В то же время, по мнению многих специалистов, иммиграция, прежде всего из мусульманских стран, сегодня сопряжена с рядом негативных факторов, которые угрожают национальной безопасности европейских стран. Анализируя данную проблему, можно выделить несколько векторов угрозы .

В XXI веке Европа столкнулась с тремя крупными террористическими атаками, повлекшими массовую гибель людей. Страны континента перестали быть просто убежищем для радикально настроенных мусульман. Сегодня они представляют цель для террористов. Наиболее громкие из акций исламских экстремистов в Европе:

Накануне Нового 2000 года. По чистой случайности удалось предотвратить первую атаку Аль-Каиды в Европе на рождественской ярмарке в Страсбурге. Четверых алжирцев арестовали незадолго до того, как на место предполагаемого взрыва должна была быть подложена взрывчатка .

∙ 11 марта 2004 г. Взрывы в четырёх электричках в Мадриде унесли жизни 191 человек, более 1 900 получили ранения. Теракт был совершен группой североафриканских иммигрантов.

∙ 2 ноября 2004 г. В Амстердаме режиссер Тео Ван Гог [Theo Van Gogh] был убит Мохаммедом Буйери (Mohammed Bouyeri), голландцем марокканского происхождения. В результате расследования выяснилось, что убийца принадлежал исламистской группировке «Хофстад» [Hofstad].

∙ 7 июля 2005 г. Террористы-смертники совершили четыре взрыва в метро и автобусе в центре Лондона. В результате 56 человек погибли и около 700 получили различные ранения.

∙ 21 июля 2005 г. В Лондоне была предотвращена серия терактов на транспорте. Заговор готовили выходцы из северо-восточной Африки.

Политика стран Европы по интеграции иммигрантов из мусульманских стран, основанная на демократических принципах и соблюдении прав человека, включает разрешение создавать собственные культурные и социальные институты, отделения в учебных заведениях, организовывать исламские конференции, неправительственные организации и строить мечети. Многие европейские страны (Великобритании, Германии, Голландия и скандинавские страны) до начала терактов достаточно свободно допускали въезд мусульманских священнослужителей из-за границы. В результате право на иммиграцию получили имамы из Пакистана, Афганистана, Бангладеш, стран Северной Африки. Многие из них вели радикальную пропаганду (например, Абу Хамза [Abu Hamza]), что заставило европейские правительства развивать программы по обучению имамов у себя в стране (такие программы есть в Великобритании, Германии, Швеции).

Несмотря на организацию мероприятий, которые должны обеспечивать интеграцию и спокойное сосуществование иммигрантов-мусульман и их детей с европейцами, до сих пор сохраняется угроза появления спящих ячеек (организаторы терактов в Лондоне 2005 г.), лиц, оказывающих помощь террористам (кибертеррорист Юнус Тсули [Younis Tsouli]), а также групп вербовщиков муджахидов среди мусульман-иммигрантов. Поскольку большинство атак и попыток терактов было выполнено силами именно таких структур, проблема связи терроризма и иммиграции из мусульманских стран в значительной степени волнует представителей служб безопасности. Выяснилось, что среди мусульман Европы в террористической деятельности могут быть замешены квалифицированные специалисты (например, врачи, химики или специалисты по идеологии и пропаганде), представители среднего класса, студенты; лица, собирающие средства на благотворительность; организаторы исламских конференций, члены мусульманских неправительственных организаций и т. д.

Существует опасность того, что группы террористов, которые действуют за пределами европейских стран, могут вербовать мигрантов, снабжая их официальными документами и направляя их в развитые страны с конкретной целью совершения террористического акта.

Иммиграция из мусульманских стран открыла для террористов новые возможности борьбы с Западом. Некоторые из участников атак на здания Всемирного торгового центра и Пентагона, воспользовались программой Visa Waiver Program, которая позволяет гражданам 27 стран (включая страны Западной Европы) въезжать в Соединенные Штаты без визы и прохождения каких-либо специальных процедур, за исключением собеседования с представителем миграционных служб США. Таким образом, мусульманин, обладатель европейского паспорта, сегодня представляет интерес для вербовщиков радикальных группировок. Такая составляющая иммиграции в Европу, как иммиграция просителей убежища, также требует контроля со стороны спецслужб. Достаточно вспомнить заговор 2003 г., участники которого, выходцы из стран Северной Африки, планировали производить яд рицин и наносить его на дверные ручки магазинов и автомобилей. Многие из задержанных по делу прежде подавали заявки на убежище (при этом, несмотря на то, что часть заявок не была удовлетворена, иммигранты оставались в стране нелегально).

В то же время было бы неверно связывать угрозу терроризма непосредственно с настоящими процессами иммиграции из мусульманских стран, поскольку, очевидно, сама европейская система интеграции даёт сбои на уровне тех, кто только получил гражданство, и тех, кто родился и вырос в стране. По данным исследований, из 242 террористов, задержанных в Европе, более 40% родились в европейских странах и 55% выросли в них или прожили достаточно продолжительное время .

В Европе проблема терроризма усугубляется ростом численности мусульман, иммигрантов во втором и третьем поколении, многие из которых чувствуют необходимость в самоидентификации, отождествлении себя с единоверцами в Палестине и Ираке. Раньше представители сил безопасности и специалисты по терроризму выделяли в группу риска иммигрантов, неудачно прошедших интеграцию и не вписавшихся в европейское общество. Впоследствии оказалось, что даже дети натурализовавшихся в Европе граждан мусульманских стран, которые получили лучшее образование, чем их родители, и которые знают язык и образ жизни современного европейского общества, продолжают чувствовать себя чужими. Для многих из них семья уже не может быть той структурой, которая сформировала бы их ценности и взгляды на жизнь. Родители хуже говорят или не говорят совсем на европейских языках, что препятствует процессу социализации в семье. Старшие родственники, целью которых было выжить и обеспечить достойное существование близким на новой родине, не имеют достаточного авторитета среди молодёжи. Молодые мусульмане ищут новых наставников среди членов общины, которые позволяют им реализовать себя. И это всего лишь один из примеров механизмов, создающих благоприятную почву для рекрутинга террористов.

В 2002 г. был задержан Менад Бенчеллали [Menad Benchellali], который подозревался в вербовке молодых мусульман для борьбы с российскими военными в Чечне и планировании взрывов в посольстве Российской Федерации в Париже . Родившемуся во Франции сыну имама, уроженца Алжира, также были предъявлены обвинения в изготовлении отравляющего вещества – рицина. Этот случай является примером того, что не только иммиграция требует внимания властей, но и процессы интеграции выходцев из иммигрантских семей.

Среди причин радикализации новых поколений иммигрантов называют в бедность мусульманских общин (см. табл. 1), их обособленность, ускоренную, неконтролируемую модернизацию европейского общества, недостаток политических, экономических, образовательных возможностей мусульман. Сегодня в европейских странах (не включая Турцию и страны бывшего Советского союза) проживает более 23 млн. мусульман , большинство из которых являются постоянными жителями стран-членов Европейского Союза. Чаще всего мусульмане селятся общинами, что также препятствует их интеграции в европейское общество, принятию европейских ценностей. По данным исследовательской организации Pew Global Attitudes , в Европе среди мусульман продолжают существовать такая практика, как принудительные браки, так называемые «убийства чести» , запрет на посещение женщинами-мусульманками медицинских учреждений.

Дети иммигрантов получают образование, однако выпускники-мусульмане, как правило, сталкиваются с тем, что многие рабочие места оказываются недоступны. В среднем уровень безработицы среди мусульман в два раза выше по сравнению с гражданами страны. В Великобритании радио BBC (Radio Five Live) проводило эксперимент, в ходе которого 50 фирм получали заявки на трудоустройство от шести соискателей с именами мусульманского, африканского и британского происхождения. В 25% случаев на собеседование были приглашены кандидаты с британскими именами, а кандидаты с именами, подразумевавшими мусульманское или африканское происхождение, лишь в 9% и 13% соответственно . Безработица среди мусульман Великобритании составляет 10% (по сравнению с пятью процентами в целом по стране), а среди молодых людей в возрасте 16-24 лет достигает 22%. Данные статистики показывают, что шансы получить работу среди пакистанцев в три раза ниже, чем у индийцев.

При этом безработица среди индийцев-мусульман в два раза выше безработицы среди индийцев, приверженцев индуизма . Только 20% мусульманских женщин принимают участие в экономической жизни Великобритании. В Германии и Франции уровень безработицы среди иммигрантов более 20% (во Франции безработица среди выходцев из Северной Африки, выпускников университетов превышает 26%). Мусульмане часто жалуются на то, что им нелегко найти работу с арабским именем (по данным исследований, шансы получить работу в пять раз ниже в этом случае). Во Франции в объявлениях о найме на работу можно встретить требование «французы, только французы» . В Бельгии, согласно самым последним исследованиям, уровень безработицы среди марокканцев и турок в пять раз больше уровня безработицы среди коренных бельгийцев .

Существуют проблемы с получением образования в таких странах, как Франция, Испания, Германия, Голландия. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), во Франции 56% выходцев из мусульманских стран имеют образование не выше среднего (по сравнению с 46% в целом по стране). В Германии эта доля составляет 70% (по сравнению с 25% для всего населения страны). Лишь пять процентов выходцев из мусульманских стран, живущих во Франции, имеют степень выше бакалавра (всего 19% населения страны имеют учёную степень). Примерно столько же в Германии. В Испании у 76% выходцев из мусульманских семей уровень образования не выше среднего (по сравнению с 36% по стране в целом). Только 7% имеют учёную степень по сравнению 20% в масштабе всей страны. В Голландии картина несколько другая: половина выходцев из мусульманских семей имеют образование ниже среднего, однако 31% получили учёную степень, в то время как по стране этот показатель около 20%. Для Италии и Великобритании характерны примерно такие же соотношения (исключая выходцев из Пакистана и Бангладеш) .

Проблемы с получением образования, вызванные как конфликтами и отсутствием взаимопонимания со сверстниками, так и особенностями учебного процесса (например, неприятие преподавания арабской истории), приводят к трудностям в участии в экономической жизни европейского общества. В то же время «мусульманская интеллигенция», не находя возможностей для трудоустройства, также присоединяется к нижним слоям населения. Возникает угроза криминализации и радикализации европейских жителей исламского исповедания. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить волну нападений на немцев в 2007 г. (большинство нападавших были турецкого происхождения). Во Франкфурте за нападение машиниста поезда метро были арестованы иностранные граждане с паспортами Афганистана, Эритреи . Согласно статистическим данным, половина заключённых во Франции – мусульманского вероисповедания. В некоторых тюрьмах предместий Парижа этот показатель достигает 80%, в то время как численность мусульман в этих районах составляет всего 6-10%. Таким образом, места заключения нередко становятся местом для вербовки новых членов террористических группировок .

Борьба с преступностью среди молодых иностранцев становится лозунгом избирательных кампаний политиков европейских стран (Роланд Кох [Roland Koch], лидер партии Христианского демократического союза (Германия)). Истоки данной проблемы стоит искать и в том, как проходит расселение новых иммигрантов. Как правило, приезжая в страну, иностранец селится в неблагополучных районах, где аренда жилья дешевле и где проживают соотечественники, к которым можно обратиться за помощью и советом. Чтобы выжить им приходится использовать механизмы этнической солидарности, что часто приводит к формированию закрытых общин. Если иммигранту удаётся заработать достаточно денег, он переезжает в более дорогое жильё, но получить постоянную работу ему непросто. Иностранец продолжает жить в неудовлетворительных жилищных условиях. Сегодня даже то жильё, которыми обеспечиваются просители убежища в Лондоне, вызывают нарекания со стороны правовых и гуманитарных организаций . Бедность становится важным фактором отчуждения переселенцев из мусульманских стран, их присоединения к криминальным сообществам. При этом не следует полагать, что иммиграция из мусульманских стран приводит к росту уровня преступности. Важно понимать, что при отсутствии условий для интеграции как в экономическую, так и в социальную жизнь европейских стран, неизбежно повышается уровень маргинализации и криминализации иммигрантов любого поколения.

По данным Европейского стратегического центра разведки и безопасности, 150 000 европейских мусульман могут вступить в ряды террористов или начать оказывать им помощь . Среди террористов оказываются не только социально не защищенные категории.

В августе 2006 г. полиции Великобритании удалось предотвратить теракт, который мог стать крупнейшим в истории страны. Преступники планировали взорвать в воздухе 20 самолетов на их пути из британских аэропортов в города США. Было арестовано более 20 человек, граждан Великобритании пакистанского происхождения. В июле 2007 г. в стране были предотвращены ещё несколько терактов, которые намеревались исполнить медработник индийского происхождения, иорданец, врач-невропатолог, у которого были жена и ребенок. Как минимум ещё пятеро задержанных по делу были врачами, т. е. не принадлежали необеспеченным слоям населения. Прежде дипломированный врач, приехавший работать из-за границы и прошедший всю надлежащую проверку на предмет профпригодности, к тому же имеющий право на работу, вряд ли мог вызвать какие-либо подозрения. Однако, как видно из перечисленных случаев, иммигранты, устроившие свою жизнь, могут найти мотивацию для совершения теракта .

Ввиду того, что технологии террористической деятельности развиваются и меняют свои формы, уровень угрозы ещё более увеличивается. Появились случаи так называемого кибертерроризма. В июле 2007 г. марокканец Юнис Тсули [Younis Tsouli] и его подельники уроженец Объединенных Арабских Эмиратов Тарик аль-Даур [Tariq al-Daour] и родившийся в Великобритании Васим Мугаль [Waseem Mughal] были осуждены за пропаганду джихада в Интернете. Они также занимались мошенничеством с кредитными картами и банковскими операциями, распространением инструкций по изготовлению взрывчатых и отравляющих веществ. Очевидно, что требуется принимать меры для предотвращения саморадикализации выходцев из иммигрантских семей, которые готовят теракты без руководства со стороны крупных исламских группировок.

Культурный шок новых иммигрантов, а также радикализация их детей, вызванная во многом тем, что появляется возможность с помощью религии представить бедность и унижения в качестве отпечатка избранности и мученичества, повышающего чувство личной значимости, играют важную роль в переходе мусульман на сторону террористов, обостряя проблему национальной безопасности европейских стран.

Тем не менее, не следует окончательно сводить влияние иммиграции из мусульманских стран на проблему безопасности к отрицательному полюсу. Важно учитывать тот факт, что жесткая политика в отношении переселенцев из стран ислама, может вызвать ещё большее отчуждение иммигрантов, нарушить связи с мусульманскими общинами и информаторами за границей, от которых зависят сегодня разведывательные службы.

В последнее время мы на ресурсе много говорим о влиянии мусульманского фактора на внешнюю и внутреннюю политику, о значительных переменах, вызванных миграцией из исламских стран, разницей в уровнях рождаемости среди разных этнических и религиозных групп и т.д.

Мы много говорили о различных ветвях ислама, в частности о расселении мусульман-суннитов и шиитов по территории мира, Африке, Ближнему Востоку и странам СНГ. Вы можете посмотреть карты такого расселения в разделе ЭЛЕКТРОННЫЕ КАРТЫ (www.nationalsecurity.ru/maps).

В связи с этим, думаю, многим читателям будет интересно познакомиться с мнением нашего российского гуру в данном вопросе, ведущего ученого по ближневосточной проблематике и моего коллеги по Институту мировой экономики и международных отношений Российской академии наук, Георгия Ильича Мирского Шииты в современном мире - полный вариант исследования размещен по адресу www.nationalsecurity.ru/library/00067/.

Заметная черта нашего времени – беспрецедентный всплеск внимания к исламу как к религии и еще в большей степени как к ядру уникальной мусульманской цивилизации. «Сунниты», «шииты», «ваххабиты», «исламисты», «джихадисты» – этими терминами пестрят мировые средства массовой информации. Интерес к шиитам резко возрос уже более четверти века тому назад на фоне «исламской революции» в Иране. За последнее время их политическая роль существенно возросла в результате известных событий в Ираке. Многие предсказывают, что XXI столетие войдет в историю ислама как век шиитов.

Приверженцы Али

В первой половине VII века нашей эры, при жизни Мухаммеда, ислам представлял собой единую религию. Раскол среди только что возникшего мусульманского сообщества (по-арабски умма) произошел лишь после смерти основоположника новой религии.

Дело в том, что Мухаммед, как глава первого мусульманского теократического государства, не успел назвать имя своего преемника (халиф). И хотя ближайшим сподвижником «повелителя правоверных» был его двоюродный брат Али бен Аби Талиб, к тому же взявший себе в жены его дочь Фатиму, первым халифом стал в 632 году тесть Мухаммеда, Абу Бакр. Часть бывшего окружения Мухаммеда уже тогда выступила за преемство Али и сохранение верховной власти в буквальном смысле в семье Мухаммеда, сочтя Абу Бакра узурпатором. Тестю Мухаммеда наследовали сначала Омар, а затем Осман, и лишь после убийства последнего в 656 году халифом (четвертым) был провозглашен Али, которому впоследствии бросил вызов родственник Османа, Муавия. Тогда-то и возник раскол, принявший форму настоящей войны.

Али был убит, а Муавия стал халифом и основал Омейядский халифат. Однако сторонники Али, называвшие себя шиат Али (шиа – группа, партия, отсюда и слово «шииты»), продолжали борьбу и провозгласили третьим халифом (после Мухаммеда и Али) сына Али и Фатимы, Хусейна. В 680-м Хусейн пал в бою со сторонниками Омейядов (день его гибели – траурная дата для всех шиитов, а место его гибели, иракский город Кербела, – одна из их главных святынь, точно так же, как и город Наджаф, где покоится прах Али). В глазах шиитов Али и Хусейн являются мучениками.

Казалось бы, какое значение эти древние события имеют сегодня? А насколько актуальна история взаимоотношений между двумя ветвями христианства – православием и католицизмом? Много ли христиан вообще знают, что одной из главных причин раскола между Западной и Восточной церквями явился вопрос о том, от кого исходит Святой Дух – только ли от Бога Oтца или также от Бога Cына? Единожды разойдясь, две церкви стали считать одна другую «неправильной» или даже еретической. Точно так же, не найдя согласия по поводу того, должна ли верховная власть (имамат, от слова имам – духовный руководитель, глава мусульманской общины) переходить к избранному халифу или передаваться по наследству только прямым потомкам Мухаммеда, сунниты и шииты образовали две непримиримые враждующие группировки.

Ортодоксальные мусульмане, провозгласившие себя «людьми Сунны» (а Сунна – это вторая по значимости после Корана священная книга – Священное Предание – мусульман, представляющая жизнь Мухаммеда как образец для всей общины правоверных), с тех пор именуются суннитами. Шииты тоже почитают Сунну, полагая, однако, что суннитская трактовка ислама искажает истину и принижает роль Али, который в глазах шиитских богословов чуть ли не равен самому Мухаммеду. (Некоторые из них верят, будто Аллах сказал Мухаммеду, что, мол, если бы не было тебя, я не сотворил бы мира, но если бы не было Али, я не создал бы и тебя.) Считая истинными мусульманами только самих себя, шииты ставят суннитов лишь на одну ступеньку выше кафиров, то есть неверных.

Хотя шииты составляют лишь одну десятую часть почти 1,5-миллиардного мусульманского населения планеты, шиизм – не секта, а один из двух основных толков ислама наряду с суннизмом. Но эта конфессия отнюдь не монолитна. Она включает в себя несколько крупных общин, самая многочисленная из которых – община «двунадесятников» (именно она доминирует в Иране и Ираке). Ее члены признают своими духовными руководителями последовательно двенадцать имамов из рода Али, причем, согласно их вере, двенадцатый имам, Мухаммед, исчез в малолетнем возрасте в 873 или 874 году. Это так называемый скрытый имам, возвращения которого в качестве мессии (махди) шииты-«двунадесятники» ожидают и поныне.

Другая крупная община – исмаилиты (Исмаил – старший сын шестого имама, Джафара. Он не мог наследовать имамат, так как умер раньше своего отца, но исмаилиты, в отличие от «двунадесятников», не признали седьмого и последующего имамов и считают седьмым, скрытым имамом именно Исмаила. – Ред.). В Средние века исмаилиты создали огромный Фатимидский халифат (909–1171), под властью которого оказались Египет, Магриб, Палестина, Сирия и Хиджаз. Однако впоследствии и они не избежали раскола. (После 1078-го фатимидские исмаилиты раскололись на низаритов и мусталитов – по имени Низара и Мустали, сыновей фатимидского халифа Мустансира, правившего в 1036–1094 годах. Мусталиты преобладали в Египте, низариты – в Иране, Сирии, Индии. – Ред.). Приверженцы исмаилитской конфессии живут и на Памире.

Среди других шиитских сект следует упомянуть друзов, проживающих сейчас в Ливане, Сирии и Израиле; нусайритов (Турция и Ливан, а также Сирия, где они под именем алавитов образуют, несмотря на свою малочисленность, правящую группировку, в которую входит также президент страны Башар Асад); зайдитов, большинство которых проживают в Йемене и занимают там доминирующие позиции. Однако сегодня под шиитами подразумевают прежде всего «двунадесятников» Ирана, Ирака и Ливана. Немало их и в странах Персидского залива, но там они оттеснены господствующими суннитскими общинами.

Уникальной особенностью шиитского толка ислама является наличие духовной иерархии, полностью отсутствующей у суннитов. Вообще в исламе нет Церкви как института и духовенства как духовной корпорации. Мусульманин не нуждается в посреднике между собой и Богом, он как бы напрямую общается с Аллахом, совершая пять раз в день молитву, соблюдая пост в течение месяца Рамадан, уплачивая регулярный налог (закят) в пользу нуждающихся единоверцев, предпринимая, если это возможно, паломничество в Мекку, а главное – строго придерживаясь норм «надлежащего пути» (шариат), указанного в Коране. Мулла – это всего лишь учитель религиозной школы, знаток мусульманского ритуала, к которому простой человек может обратиться за разъяснениями по поводу тех или иных правил ислама. Улем тоже не священник, а знаток богословия и шариатской юриспруденции.

Все это относится и к суннитам, и к шиитам, но у последних возникла особая категория авторитетных богословов – муджтахиды, имеющие право выносить самостоятельные решения по вопросам фикха, то есть мусульманской юриспруденции и комплекса социальных норм. Муджтахид, будь он иранец или афганец, должен в совершенстве владеть арабским языком, знать наизусть весь Коран и не менее трех тысяч хадисов (предания о словах и действиях Мухаммеда, на которых основана Сунна). Самые почитаемые муджтахиды, собирающие вокруг себя учеников и последователей, получают от коллег звание марджа ат-таклид (образец для подражания). Наиболее выдающиеся из них носят титулы худжат аль-ислам (доказательство ислама) или даже аятолла (знамение Аллаха). Есть и титул великий аятолла – им был лидер иранской революции Рухолла Мусави Хомейни. Наиболее известный из современных великих аятолл – Али ас-Систани, духовный вождь шиитов Ирака, играющий важную политическую роль.

Значение богословов в общественной жизни шиитов исключительно велико. Небывалый подъем шиизма в последние десятилетия связан в первую очередь именно с этими людьми, многие из которых, по сути, являются властителями дум верующих.

Шиизм расправляет плечи

На протяжении всей своей истории шииты в арабских странах подвергались гонениям, ощущали себя людьми второго сорта. Нередко им приходилось скрывать свою принадлежность к шиитской конфессии: недаром среди шиитов укоренилось такое понятие, как такия, то есть допустимость сокрытия своей веры, главным образом в случае опасности. Но, с другой стороны, такое положение помогло шиитам сплотиться, солидаризироваться, ощутить свою особую общность. Накапливавшиеся столетиями чувство унижения, непреходящая вековая боль – все это рано или поздно должно было дойти до критической точки и вырваться наружу.

Шиитам всегда была присуща традиция мученичества, жертвенности, доходившей до исступления и экстаза. Как писал профессор Калифорнийского университета в Беркли Хамид Альгар, «каждый день в жизни шиита – это борьба, которая должна привести его либо к триумфу, либо к мученичеству».

Для того чтобы «скрытый снаряд» взорвался, требовались только подходящие условия, и они назрели в виде исламской революции 1979 года в Иране. В этой стране, где шииты всегда составляли подавляющее большинство и не подвергались гонениям, предпосылки антишахской революции были связаны с другой особенностью шиитского ислама – идеей о допустимости свержения неправедного правителя (вообще же в исламе, как и в христианстве, действует принцип «всякая власть – от Бога»). Закономерно, что бунт против шаха, «тирана, угнетателя и отступника от законов ислама», возглавила духовная корпорация под руководством Хомейни. Хотя поначалу массовые демонстрации расстреливались армией, они возобновлялись вновь и вновь, причем в первых – наверняка обреченных – рядах демонстрантов шли муллы и другие духовные лица. За ними устремлялись толпы людей, каждый раз все более многочисленные, с плакатами «Смерть шаху!». Итог известен: солдаты не устояли.

Иранская революция имела принципиальное значение: она совпала с политическим пробуждением шиитов, в течение столетий веривших, что законная власть установится только после возвращения «скрытого имама», а до тех пор, в сущности, не так уж и важно, кто правит страной. Но скрытым до поры до времени оказался не имам, а бунтарский «шиитский дух».

Победа исламской революции явилась громом среди ясного неба как для Соединенных Штатов, так и для Советского Союза. Американцы и помыслить не могли, что народ, положение которого в целом улучшилось в результате «белой революции» шаха, восстанет против режима. Советские же руководители исходили из того, что революция может быть только классовой, антибуржуазной, а условия в Иране для этого еще не созрели. Но в иранской революции воедино слились религиозный и националистический факторы. Чисто материальные стимулы отошли на второй план, и когда через несколько лет выяснилось, что благосостояние людей ухудшилось, Хомейни сказал: «Мы не для того совершали революцию, чтобы снизить цены на дыни».

Правители арабского мира, равно как и их покровители в Вашингтоне, испытали нечто вроде шокового состояния: казалось, что исламская революция лавиной покатится по Ближнему Востоку. Однако война с Ираком истощила силы Ирана, а смерть Хомейни буквально вышибла дух из революции. К тому времени революционный энтузиазм угас, триумфальное шествие воинствующего ислама по всему региону так и не состоялось. Режим новых духовных правителей показал свою оборотную сторону. Некомпетентность, коррупция, произвол, жестокие преследования инакомыслящих, стремление внедрять в жизнь общества худшие, граничившие с мракобесием элементы шариата – все это вызвало глубокое разочарование, и в первую очередь у молодежи. При этом установленный Хомейни принцип велаят-е-факих (власть богословов, то есть теократическое устройство государства) сохранился, и сейчас можно сказать, что Иран уже отнюдь не выглядит как образец для других мусульманских стран.

Иранская революция оказала глубокое воздействие на Ливан – страну, где шиитская община прозябала на самой нижней ступеньке социальной лестницы. БЧльшая часть этой самой нищей из ливанских общин жила на юге страны, на границе с Израилем. Именно в этом районе был образован «Фатхленд» – территория, на которой расположились боевики организации «Фатх» Ясира Арафата, изгнанные королем Хусейном из Иордании в 1970 году и ведшие на границе «малую войну» с израильтянами. Систематический обстрел Южного Ливана израильской артиллерией вынудил значительную часть шиитских крестьян покинуть свои земли и переместиться в Бейрут, вследствие чего численность уже проживавшего в беднейших кварталах столицы шиитского населения резко возросла.

Когда в середине 1970-х в Ливане вспыхнула гражданская война, ее участниками, не считая палестинцев, оказались христиане – приверженцы маронитской церкви, а также друзы и сунниты. Шииты же даже не имели своей вооруженной милиции и вообще не принимались в расчет. Они появились на политической арене Ливана в тот момент, когда в ход гражданской войны вмешались внешние силы – сначала израильтяне, ликвидировавшие «Фатхленд» и изгнавшие из страны отряды палестинского сопротивления, а затем прибывшие для «наведения порядка» американские и французские войска. Вот тут-то и подняли голос забитые и обездоленные шииты. Именно они самым энергичным образом выступили против интервентов, из среды шиитов вышли первые арабские камикадзе. В 1983 году шиитские смертники – шахиды – ворвались на автомашинах в здание посольства США, в казармы американских и французских войск.

Иран сыграл решающую роль в подъеме шиитского движения в Ливане. По некоторым данным, на юг страны по разрешению аятоллы Хомейни прибыли полторы тысячи бойцов из Корпуса стражей исламской революции. При их участии стали формироваться отряды шиитских боевиков, получавших из Ирана деньги и оружие. Вторым партнером (или патроном) ливанских шиитов стала Сирия, возникла ось Тегеран – Дамаск, несколько странная с точки зрения конфессиональных взаимоотношений, поскольку доминирующая в сирийском руководстве секта алавитов считается шиитами не вполне мусульманской. Но политика важнее, и Хомейни издал фетву (богословско-правовое заключение), в соответствии с которой алавиты находятся в лоне ислама.

Тем временем изменилась и расстановка сил в шиитском политическом лагере: созданная несколькими годами ранее и не слишком эффективная организация «Амаль» раскололась, из нее вышли наиболее радикальные – и потому получавшие значительную поддержку со стороны иранцев – элементы, создавшие ливанский филиал иранской организации «Хезболла» (партия Аллаха) во главе с шейхом Аббасом Мусави. Сейчас во главе «Хезболла» стоит харизматический лидер Хасан Насралла, а главным духовным авторитетом ливанских шиитов является шейх Мухаммед Фадлалла. Доходило до того, что между сторонниками относительно умеренной партии «Амаль» и экстремистами «Хезболла» возникали вооруженные столкновения, но все закончилось «разделением ролей»: «Амаль» участвует в официальной политической жизни, а «Хезболла» трансформировалась в вооруженную силу, направившую острие атак на Израиль. Когда гражданская война закончилась (в немалой степени благодаря вмешательству сирийской армии) и Сирия фактически установила контроль над Ливаном, «Хезболла» без колебаний сделала ставку на нового покровителя.

С тех пор Иран и Сирия остаются двумя патронами «Хезболла». Мощная поддержка со стороны таких сильных региональных держав позволила шиитским экстремистам превратить свою организацию фактически в самую влиятельную военно-политическую силу в Ливане. «Хезболла» стала единственной ливанской политической партией, имеющей в своем распоряжении хорошо подготовленные военные формирования в общенациональном масштабе – независимо от доли ее представительства в парламенте. Во время недавней поездки по Ливану автор этих строк видел членов «Хезболла» в их желтом камуфляже гораздо чаще, чем военных и полицейских, и складывалось впечатление, что они чувствуют себя хозяевами. После недавнего вынужденного ухода сирийских войск из Ливана «Хезболла» показала, что без нее стабильность в стране недостижима.

Случилось то, чего никто не мог предвидеть: ливанские шииты стремительно взметнулись с самого дна общества наверх, заставив считаться с собой традиционные привилегированные общины – маронитов, суннитов и друзов. Это могло произойти только благодаря неожиданному проявлению «шиитского духа», долгое время незаметного, загнанного вглубь. К удивлению арабов других конфессий, извечно дискриминируемая и презираемая маргинальная община породила наиболее стойких и самоотверженных бойцов за общеарабское дело (как его понимают арабские националисты) – дело борьбы против империалистов и сионистов. Деятельность «Хезболла» вышла за рамки отстаивания прав ливанской шиитской общины и даже интересов Ливана как государства. Религиозные экстремисты сделали заявку на то, чтобы возглавить арабское национальное движение.

Ирак под властью шиитов

Если религиозный фундаментализм зародился в суннитской общине, то фундаментализм политический вызревал среди шиитов. Это проявилось в Иране и Ливане, в настоящее время данный процесс развивается в Ираке.

Ко времени достижения Ираком независимости в 1932 году 21 % населения страны составляли арабы-сунниты, 53 % – арабы-шииты, 14 % – курды-сунниты, остальные – более мелкие этнические и конфессиональные общины. Главным объектом преследований со стороны багдадских суннитских властей являлись, конечно, курды, но при диктатуре Саддама Хусейна под удар попали и арабы-шииты. Во второй половине 1970-х из страны было выслано до 200 тысяч шиитов, обвиненных в иранском происхождении и принадлежности к «пятой колонне». Шиитскую организацию «Дауа», вынужденную действовать в подполье, разгромили, а ее лидера – аятоллу Мухаммеда Бакр ас-Садра, которому прочили славу «иракского Хомейни», казнили в 1980 году. Едва ли не единственный уцелевший член большой семьи аль-Хаким аятолла Мухаммед Бакр аль-Хаким укрылся в Иране, где возглавил организацию под названием «Высший совет исламской революции в Ираке».

Репрессии против шиитов в Ираке напоминали геноцид. После разгрома саддамовских войск американцами в ходе операции «Буря в пустыне» в 1991-м шииты подняли восстание на юге страны, но оно было подавлено с жестокостью, не уступавшей по масштабам действиям властей при подавлении восстания курдов на севере: погибло до 30 тысяч приверженцев Али.

После свержения саддамовского режима весной 2003 года в Ирак триумфально вернулся аятолла Мухаммед Бакр аль-Хаким, а вместе с ним и созданный им в Иране корпус «Бадр» численностью 10 тысяч бойцов. Высший совет исламской революции в Ираке сразу стал влиятельнейшей силой в стране, где после падения суннитской баасистской диктатуры шииты впервые в истории получили возможность выйти на политическую арену. Но уже 29 августа 2003-го аятолла был убит в результате мощнейшего взрыва при выходе из мечети в священном городе Наджаф, погибли еще более ста человек. Это стало началом продолжающейся до сих пор кампании террора, которую развернули ушедшие в подполье баасисты совместно с нахлынувшими в Ирак иностранными боевиками – исламистами, людьми из «Аль-Каиды». И те и другие – сунниты, и для них аль-Хаким являлся врагом вдвойне: и как духовный вождь шиитов, и как очень авторитетный политик умеренного толка. Учитывая его иранские связи, он, возможно, и был сторонником создания теократического государства в Ираке, но на тот момент выступал посредником между американцами и шиитами, между шиитами и суннитами, Америкой и Ираном, участвовал в политическом процессе, инициированном главой американской оккупационной администрации Полом Бремером. Этого ему не простили. Однако, по существу, тот же курс продолжил и ставший новым духовным лидером иракских шиитов великий аятолла Али ас-Систани, оказывающий по сей день сдерживающее влияние на шиитских экстремистов, в первую очередь на молодого амбициозного клирика Муктаду ас-Садра (сын убитого саддамовскими палачами в 1999 году аятоллы Садыка ас-Садра).

Муктада, создавший Армию Махди – собственные вооруженные силы численностью более 10 тысяч человек, – претендовал на роль вождя иракского антиамериканского сопротивления и весной 2004-го вступил с воинскими частями США в бой в Наджафе. В результате вмешательства ас-Систани, пользующегося у шиитов громадным авторитетом, ему пришлось вывести оттуда своих бойцов. Сейчас Муктада ас-Садр фактически смирился с линией Али ас-Систани, прекратил вооруженную борьбу и даже удостоился теплой встречи со стороны премьер-министра Ирака Ибрахима Джаафари.

Почему шииты пошли за престарелым аятоллой, не побоявшимся в обстановке всеобщей ненависти к «большому сатане» объявить «священным долгом мусульман» участие в выборах, организованных по американскому плану? Шиитские лидеры поняли, что демократический конституционный процесс предоставляет им колоссальные возможности. Ведь поскольку шиитов в Ираке почти вдвое больше, чем суннитов, выборы обеспечивают им доминирующее положение в государстве, а после образования легитимной и эффективной власти можно будет, решив суннитскую проблему, избавиться и от иностранной оккупации. Таким образом, для иракских шиитских лидеров Соединенные Штаты – это всего лишь временный конъюнктурный партнер. Они, видимо, считают, что взаимодействие с Америкой является более коротким и надежным путем к независимости и выводу американских войск, чем вооруженная борьба, которая может продолжаться долгие годы и довести Ирак до полного разорения, ибо США все равно не покинут страну, пока в ней не установится хотя бы подобие стабильности.

Уже в первом правительстве постсаддамовского Ирака шииты имели 13 из 25 министерских портфелей. В избранном в январе 2005 года парламенте Объединенный иракский альянс («список клириков», как его называли), в котором доминировали две шиитские партии, получил около половины всех голосов. Его представители имеют 140 мест из 275, но депутаты-шииты есть и в насчитывающей 40 депутатских мест фракции «Иракский список», возглавляемой бывшим премьером шиитом Айядом Алауи. В победивший альянс входят старейшая, традиционная шиитская партия «Дауа» и «Высший совет исламской революции в Ираке» – партия, потерявшая своего лидера Бакра аль-Хакима, но зато пользующаяся покровительством ас-Систани. Эта партия получила больше голосов избирателей, чем «Дауа», но все же во главе правительства решили поставить не ее руководителя Аделя Абд аль-Махди, а Ибрахима Джаафари – главу более умеренной «Дауа». Очевидно, это было сделано с целью избежать недовольства в светском крыле шиитского политического спектра, а также в среде суннитов, поскольку «Верховный совет», созданный и долгие годы базировавшийся в Иране, имеет репутацию партии, ориентированной на гипотетическое превращение Ирака в очередную теократическую исламскую республику.

Таким образом, шииты впервые в истории стали доминирующей политической силой в Ираке. Это отнюдь не означает, что Ирак превращается в шиитскую страну. Ни арабы-сунниты, всегда бывшие не просто господствующей, а и наиболее продвинутой общиной, обеспечивавшей квалифицированными кадрами все сферы общественной жизни, ни курды никогда не согласятся на роль отодвинутого на задний план народа. Сейчас именно сунниты ведут вооруженную борьбу против оккупантов, и без удовлетворения их требований (равноправие с шиитами) эта борьба будет только шириться.

Есть тревожные признаки того, что представители радикального крыла шиитов на юге страны используют шиитскую милицию для силового насаждения норм шариата, причем их методы напоминают действия «стражей исламской революции» в Иране. Но в Ираке вряд ли удастся создать нечто подобное Исламской Республике Иран. Иранское влияние в Ираке имеет свои пределы. Во-первых, исторически отношения между арабами и персами всегда складывались весьма неприязненно. Во-вторых, духовные иерархии обеих стран являются соперниками. Центр богословия перемещается из иранского города Кума в Ирак. И Наджаф, в котором находится самое престижное шиитское учебное заведение, вновь становится «сердцем шиизма», возвращая себе традиционную роль главного священного города.

Взойдет ли шиитский полумесяц?

Нынешний подъем шиитского активизма сам по себе не приведет к принципиальному изменению соотношения сил во всем мусульманском сообществе. Шииты все равно останутся в численном меньшинстве; соотношение сил между шиитами и суннитами коренным образом изменилось пока только в Ираке и Ливане.

Похоже, что судьба политического шиизма зависит от хода событий в Ираке, ставшем ключевой фигурой на ближневосточной шахматной доске. Ведь вся картина в регионе выглядела бы иначе, если бы образовалась ось Тегеран – Багдад. Правда, сегодня антиамериканские настроения Тегерана контрастируют с курсом Багдада на шиитско-американское сотрудничество, но все может измениться.

20–25 лет тому назад правители суннитских стран, которые столкнулись с внезапной угрозой шиитской исламской революции, исходившей из хомейнистского Ирана, оказались в одном лагере с Соединенными Штатами, тоже напуганными экспансией воинствующего антиимпериалистического шиизма...

...На переднем крае борьбы против Тегерана находился воевавший с Ираном Саддам Хусейн, и фактически сложилась ось Вашингтон – Эр-Рияд – Багдад.

Однако Хомейни умер, так и не победив Саддама (в значительной мере из-за американской помощи последнему), в силу чего опасность широкомасштабной шиитской экспансии миновала. Затем Саддам Хусейн, аннексировав Кувейт, превратился из союзника американцев и саудовцев в их врага, явив собой новую угрозу ближневосточному статус-кво, который издавна основывался на союзе между США, Саудовской Аравией и Египтом. Если бы в результате свержения американцами Саддама доминирование суннитов сохранилось, это устроило бы и американцев, и саудовцев. Но получилось иначе. Подъем иракских шиитов привел к тому, что американцам практически ничего не оставалось, кроме как согласиться с их приоритетной ролью в этой стране.

Нет гарантии, что такое положение не вызовет цепной реакции на Аравийском полуострове, в Ливане и Иордании и не выльется в усиление шиитских движений в регионе (особенно если в Багдаде тон будут задавать местные хомейнисты – сторонники теократии). При жизни Хомейни признаки подъема политического шиизма под эгидой Тегерана были налицо. Например, пакистанские шииты при поощрении со стороны Ирана отвергли введенные диктатором Зия уль-Хаком исламские законы, посчитав их суннитскими, а в странах Персидского залива началось политическое пробуждение шиитов, ранее и не мечтавших о том, чтобы возвысить свой голос.

Из двадцати одной арабской страны сунниты находятся у власти в двадцати странах, и любая попытка изменить этот традиционный баланс сил вызывает беспокойство суннитских элит. Даже такой прогрессивный суннитский правитель, как король Иордании Абдалла, предупредил в 2004 году об опасности образования «шиитского полумесяца». Он имел в виду распространение шиитского политического активизма от Ирана (а теперь уже и со стороны все более «шиитизирующегося» Ирака) на северо-запад – по направлению к Сирии и Ливану и на юго-запад – к Персидскому заливу. Известный американский исследователь ближневосточных проблем Уильям Бимен, профессор Университета Брауна, предвидит создание «шиитского транснационального блока», в который войдут шииты Ирана, Ирака, Ливана, Бахрейна, Кувейта, Саудовской Аравии, Афганистана, Пакистана и Индии.

Действительно, в Ливане шииты, уже являющиеся крупнейшей общиной, имеют шансы (учитывая тот же демографический фактор, что сыграл роль в Ираке) стать ключевой политической силой. В Бахрейне, где правят сунниты, шииты составляют до 75 % населения, и попытка шиитских активистов добиться для своей общины если не господствующего, то во всяком случае гораздо более высокого, чем нынешний, статуса – это лишь вопрос времени. И, наконец, что несравненно важнее, не исключен подъем шиитского движения в Саудовской Аравии, где шииты составляют 10–15 % населения. Их бЧльшая часть живет в Восточной провинции, где расположены главные нефтепромыслы.

Но если власти Саудовской Аравии и захотят удовлетворить какие-либо требования шиитов, то они столкнутся с серьезными проблемами, поскольку ваххабизм – официальная религия этого государства, относящаяся к суннитскому толку ислама, – настроен по отношению к шиитам наиболее враждебно и непримиримо. Ваххабитские улемы не допустят ни малейших уступок шиитам, которых они проклинают в своих проповедях как «пятую колонну врагов подлинного ислама». Угроза, исходящая от «шиитских рафиди» (отвергающих истину ислама), по мнению ваххабитов, «не меньше, чем опасность со стороны евреев и христиан».

Вождь иракских ваххабитских исламистов – приверженцев «Аль-Каиды» Абу Мусаб аз-Заркауи (тот самый, на совести которого отсеченные головы иностранных заложников) в одном из своих обращений к иракским суннитам назвал шиитов «непреодолимым препятствием, затаившейся змеей, хитрым и зловредным скорпионом, шпионящим врагом и глубоко проникающим ядом». Враждебными шиитам всегда были афганские талибы, заявившие, например, что массовое убийство шиитов в Мазари-Шарифе в 1997 году явилось «реваншем истины».

Вырисовывается серьезная угроза позициям правящих династий, которые, как это ни парадоксально, только в Соединенных Штатах могут видеть внешнюю опору, союзника в борьбе против надвигающихся перемен. США оказались в не менее сложной ситуации. Вопреки прогнозам сегодня не шииты, а сунниты представляют для американцев главную опасность. Правда, это другие сунниты – не традиционные союзники Вашингтона, стоящие у власти в арабских королевствах и эмиратах, а воинствующие, в первую очередь ваххабитские, религиозно-политические группировки, сплотившиеся в широкую транснациональную террористическую сеть под идейным главенством «Аль-Каиды».

Наиболее взрывоопасными районами следует считать Саудовскую Аравию и Пакистан. Например, в результате ударов террористов-смертников по нефтяным объектам Саудовской Аравии экспорт нефти из этой страны может уменьшиться на две трети, что вызовет дефицит сырья на мировом рынке. Что же касается обладающего ядерным оружием Пакистана, то свержение президента Мушаррафа и приход к власти людей, близких к «Аль-Каиде», чреваты непредсказуемыми последствиями.

Акции такого масштаба могут быть делом рук только суннитских экстремистов. Вряд ли шиитские политики обрадуются унизительному поражению ненавистной им Америки, если оно будет достигнуто ценой мощного усиления их суннитского соперника. К счастью для Запада, да и для всего мира, объединение шиитских и суннитских экстремистов в единый фронт нереально.
>>> ДАЛEE >>>

Even now, here in the US, if you turn off the radio or television blaring the latest news of financial apocalypse, you can pretend that it's still business as usual.

Incredibly, those unsolicited loan and credit card offers continue to pop through the letterbox, offering the American dream on the never-never. Do you feel it's time for that oft-postponed home improvement, or that richly deserved holiday you've been putting off? Or are you simply having trouble getting credit? Just call this number and within 15 minutes a qualified officer can approve a loan of $30,000 for you, interest free for the first three months.

Of course, what sounds to be too good to be true, is. But you used to have to wade through the fine print on the back to discover that. Now you just turn the TV back on.

To say so out loud would be an offence against American optimism, but the unspoken truth is that the good old days are gone, probably for a very long while. Like its predecessors, this particular financial meltdown has brought fear verging on panic. The difference, however, is that it is destroying not only wealth. It is also destroying illusions.

The US has long inhabited a world of make-believe – of a war that demands no sacrifice, of a consumer boom that demands no payment, of a power and prosperity that seemed America's birthright, whatever events in the real world. Now those fantasies are yielding to the truism coined by Herb Stein, a top White House economic adviser in the 1970s. If something can't go on for ever, it won't.

You have to be in your 80s to have a real memory of the 1929 crash and its devastating consequences. Today, however, the spectre of the Great Depression is everywhere – and not just because the housing market bust which provoked the current crisis is the most severe since the Depression. As for George W Bush, he now jostles at the bottom of the league table of American presidents, not only with Richard Nixon, but Herbert Hoover as well.

In a sense, Bush's misbegotten war in Iraq and today's financial earthquake complement each other. Both are evidence of how the world's lone superpower is losing its dominance. Iraq has shown the limits of American military power. The limits of US economic power are visible in the tumbling dollar (now looked on askance even in countries where it recently served as a second currency) and in the inflation to which the dollar's decline contributes.

Ultimately, great powers are brought down not by military defeat, but by economic weakness. Take, for example, Tibet. Once Washington might have kicked up a serious economic fuss – but not when China is the biggest US creditor, and when a major bond market sell order by Beijing could send US monetary policy reeling.

Paradoxically, if China did want to retaliate in that fashion, the most powerful argument for it not doing so is the Bear Stearns argument, that the ruin of USA Inc. would bring the ruin of the global economy, China included.

But even if the US is "too big to fail," this wrenching crisis will have huge consequences nonetheless. A backlash against the moguls of Wall Street – so greedy in good times, so quick to plead for the state's safety net in bad ones – is already starting. The tide of deregulation will be reversed, and government, so often branded the enemy, will again be regarded as a friend. Financial mayhem, in other words, will hasten the leftward shift in America's politics. But here, too, comforting illusions are being stripped away.

For a while at least, the gripping 2008 election campaign is a side-show, an exercise in make-believe. While politicians claim credit for economic prosperity, in reality, as everyone knows, they have scant influence on matters. Rarely, however, has the sham been as brutally exposed as now. Take the competing Clinton and Obama healthcare plans, costing $120bn (?59bn), or $150bn, depending on the expert you believe. But, assuming one of them is elected, where will the money come from? Either sum is dwarfed by the $200bn-plus line of credit the Federal Reserve has already extended to Wall Street, with goodness knows how much more to follow, courtesy ultimately of the US taxpayer.

On the Republican side, John McCain inhabits a similar fantasy land. In its current circumstances, can the US really continue to spend $12bn a month on a war that has already cost $600bn – when even that sum may pale beside the federal bailout of Wall Street and subprime mortgages? Engagingly, McCain admits that economics is not his strong suit. But even he understands that, just as with those loan offers still arriving on the doorstep, sooner or later the piper must be paid.

Даже сегодня в Америке, стоит лишь выключить радио или телевизор, откуда несутся последние новости о ходе финансового Апокалипсиса, можно сделать вид, будто все идет как прежде.

Невероятно, но факт: в вашем почтовом ящике все так же регулярно появляются "непрошенные гости" - предложения получить заем или завести кредитную карту, обещающие каждому американскую мечту в рассрочку. Вы подумываете, что пора, наконец, сделать в доме ремонт, или съездить в отпуск - ведь вы заслужили отдых, так зачем откладывать? Просто позвоните по этому номеру, и наш уполномоченный сотрудник оформит вам кредит на 30000 долларов (первые три месяца без процентов)!

Естественно, если что-то выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой, значит, так оно и есть. Но раньше, чтобы в этом убедиться, вам надо было продраться сквозь последние пункты договора, напечатанные петитом на обратной стороне. Теперь достаточно просто включить телевизор.

Об этом не принято говорить вслух, ведь настоящий американец никогда не должен терять оптимизма, но в глубине души все понимают: старые добрые времена миновали - и скорее всего вернутся очень не скоро. Нынешний финансовый кризис породил страх, граничащий с паникой - но такое случалось и прежде. Разница в том, что сегодня он бьет не только по кошельку, но и по иллюзиям.

США давно уже жили в иллюзорном мире - вели войну, не требующую самопожертвования, переживали потребительский бум, не требующий оплаты, наслаждались могуществом и процветанием, казалось, принадлежащим Америке по праву рождения, что бы там ни происходило в реальности. Теперь эти фантазии рушатся, столкнувшись с трюизмом, что сформулировал еще в семидесятых тогдашний главный консультант Белого дома по экономическим вопросам Херб Стайн (Herb Stein): если что-то не может длиться вечно, то оно и не будет.

Очевидцам финансового краха 1929 г. и его катастрофических последствий сейчас уже за 80. Тем не менее сегодня, куда ни глянь, везде натыкаешься на призрак Великой депрессии: и не только потому, что нынешний кризис, спровоцированный "мыльным пузырем" на рынке жилья - самый жестокий с тридцатых годов. Что же касается Джорджа У. Буша, то он окончательно переместился в хвост "турнирной таблицы" американских президентов, оказавшись в компании не только Ричарда Никсона, но и Герберта Гувера.

В какой-то степени затеянная Бушем злосчастная война в Ираке и нынешнее финансовое землетрясение - две стороны одной медали. И то и другое свидетельствует, что единственная в мире сверхдержава утрачивает гегемонию. Ирак показал, что военная мощь США небеспредельна. О том же в отношении американской экономики говорят падение доллара (на который сегодня смотрят искоса даже те страны, где раньше он был второй валютой), и инфляция, которую это падение усугубляет.

В конечном итоге великодержавие рушится не из-за военных поражений, а из-за слабости экономики. Возьмем хотя бы нынешние события в Тибете. В прежние времена дело не обошлось бы без серьезных экономических санкций Вашингтона - но только не сейчас, когда Китай стал крупнейшим кредитором США, и Пекину достаточно отдать приказ о продаже крупной партии американских государственных облигаций, чтобы послать в нокдаун всю монетарную политику Соединенных Штатов.

Кстати, как это ни парадоксально, если бы Пекин действительно задумал подобную "карательную акцию", его, вполне возможно, удержал бы тот же аргумент, что приводится сегодня в пользу спасения от банкротства инвестиционной компании Bear Stearns: разорение "ОАО США" обрушило бы всю мировую экономику, в том числе и китайскую.

Но даже если Америка "слишком важна, чтобы позволить ей обанкротиться", нынешний тяжелый кризис все равно не обойдется без последствий. В стране уже поднимается буря гнева против воротил с Уолл-стрит - не желавших обуздать свою алчность в благоприятные времена, но тут же кинувшихся за помощью к государству, когда дела пошли плохо. Волна дерегулирования скорее всего будет повернута вспять, а государство, которое сейчас столь часто называют главным врагом, снова станет лучшим другом американцев. Другими словами, финансовый переполох ускорит "поворот влево" в американской политической жизни. Но и на этом направлении утешительных иллюзий становится все меньше.

Предвыборная кампания 2008 г., приковывавшая всеобщее внимание, отошла на второй план, - по крайней мере на время - превратившись в соревнование миражей. Сколько бы политики ни ставили экономическое процветание страны себе в заслугу, все понимают, что на самом деле они почти не влияют на ход событий в этой области. Взять хотя бы конкурирующие планы Клинтон и Обамы в сфере здравоохранения - каждый из них обойдется в 120-150 миллиардов долларов, в зависимости от того, какие оценки экспертов кажутся вам наиболее достоверными. Однако, если кто-то из этих кандидатов станет президентом, возникает вопрос - откуда возьмутся такие деньги? Что та, что другая сумма намного меньше двухсотмиллиардной кредитной линии, которую Федеральная резервная система уже открыла Уолл-стриту - а ведь это только начало. Платить же, в конечном итоге, приходится американскому налогоплательщику.

Если посмотреть на то, что творится в лагере республиканцев, станет ясно - Джон Маккейн (John McCain) тоже живет в "сказочной стране". Могут ли в нынешних обстоятельствах США позволить себе расходовать по 12 миллиардов долларов в месяц на войну, которая уже обошлась в 600 миллиардов - притом, что даже эта сумма кажется грошовой по сравнению с тем, сколько ФРС уже выделила на спасение Уолл-стрита и ликвидацию последствий ипотечного кризиса? Маккейн честно признает, что экономика не числится среди его сильных сторон. Но даже он должен понимать: как и в случае с кредитными предложениями, до сих сыплющимися в ваш почтовый ящик, иллюзионист рано или поздно предъявит счет за услуги.

China can go for great stretches these days looking like the model of a postmodern, 21st-century power. Visitors to Shanghai see soaring skyscrapers and a booming economy. Conference-goers at Davos and other international confabs see sophisticated Chinese diplomats talking about "win-win" instead of "zero-sum." Western leaders meet their Chinese counterparts and see earnest technocrats trying to avoid the many pitfalls on the path to economic modernization.

But occasionally the mask slips, and the other side of China is revealed. For China is also a 19th-century power, filled with nationalist pride, ambitions and resentments; consumed with questions of territorial sovereignty; hanging on repressively to old conquered lands in its interior; and threatening war against a small island country off its coast.

It is also an authoritarian dictatorship, albeit of a modern variety. The nature of its rule isn't visible on the streets of Shanghai, where people enjoy a degree of personal freedom as long as they keep their noses out of politics. It is only when someone challenges its authority that the brute power on which the regime ultimately rests shows itself. In 1989, it was students in Tiananmen Square. A few years ago it was the Falun Gong. Today it is Tibetan protesters. Tomorrow it may be protesters in Hong Kong. Someday it may be dissidents on a "reunified" island of Taiwan.

This is the aspect of China that does not seem to change, despite our liberal progressive conviction that it must. In the 1990s, China watchers insisted it was only a matter of time before China opened. It was precisely this current generation of technocrats, not schooled in Soviet-style communism, who were supposed to begin reforming the system. Even if they didn't want to reform, the requirement of a liberalizing economy would leave them no choice: The growing Chinese middle class would demand greater political power, or the demands of a globalized economy in the age of the Internet would force China to change in order to compete.

Today this all looks like so much wishful thinking -- self-interested wishful thinking, to be sure, since, according to the theory, China would get democratic while Western business executives got rich. Now it looks as if the richer a country gets, whether China or Russia, the easier it may be for autocrats to hold on to power. More money keeps the bourgeoisie content and lets the government round up the few discontented who reveal their feelings on the Internet. More money pays for armed forces and internal security forces that can be pointed inward at Tibet and outward at Taiwan. And the lure of more money keeps a commerce-minded world from protesting too loudly when things get rough.

The question for observers of Chinese foreign policy is whether the regime's behavior at home has any relevance to the way it conducts itself in the world. Recall that in the 1990s we assumed there was a strong correlation: A more liberal China at home would be a more liberal China abroad, and this would gradually ease tensions and facilitate China's peaceful rise. That was the theory behind the strategy of engagement. Many still argue that the goal of American foreign policy should be, in scholar G. John Ikenberry's words, to "integrate" China into the "liberal international order."

But can a determinedly autocratic government really join a liberal international order? Can a nation with a 19th-century soul enter a 21st-century system? Some China watchers imagine the nations of East Asia gradually becoming a kind of European Union-style international entity, with China, presumably, in the role of Germany. But does the German government treat dissent the way China does, and could the European Union exist if it did?

China, after all, is not the only country dealing with restless, independence-minded peoples. In Europe, all kinds of subnational movements aspire to greater autonomy or even independence from their national governments, and with less justification than Tibet or Taiwan: the Catalans in Spain, for instance, or the Flemish in Belgium, or even the Scots in the United Kingdom. Yet no war threatens in Barcelona, no troops are sent to Antwerp and no one clears the international press out of Edinburgh. But that is the difference between a 21st-century postmodern mentality and a nation still fighting battles for empire and prestige left over from a distant past.

These days, China watchers talk about it becoming a "responsible stakeholder" in the international system. But perhaps we should not expect too much. The interests of the world's autocracies are not the same as those of the democracies. We want to make the world safe for democracy. They want to make the world safe, if not for all autocracies at least for their own. People talk about how pragmatic Chinese rulers are, but like all autocrats what they are most pragmatic about is keeping themselves in power. We may want to keep that in mind as we try to bring them into our liberal international order.

Нынче Китай на что только не идет, чтобы выглядеть как образцовая постмодерновая держава 21-го века. Те, кто приезжает в Шанхай, видят рвущиеся к небу небоскребы и рвущуюся вперед экономику. На Давосском форуме и других международных говорильнях легионами высаживаются лощеные китайские дипломаты, из уст которых звучит не "нулевая сумма", а "обоюдный выигрыш". Встречаясь с китайскими лидерами, их западные коллеги видят перед собой воодушевленных технократов, прилежно обходящих ямы, подстерегающие любую страну на пути экономической модернизации.

Но временами из-под маски проглядывает другая сторона современного Китая. На самом деле Китай - это еще и держава 19-го века, полная националистической гордости, амбиций и несведенных счетов; никогда не упускающая из виду вопросов суверенитета; всегда готовая применить репрессии к завоеванным землям и в любой момент объявить войну крошечному острову, лежащему у китайских берегов.

Китай - это все та же авторитарная диктатура, пусть и весьма современная ее разновидность. Природа китайской власти не видна на улицах Шанхая, где любому гарантирована некая степень личной свободы - до тех пор, пока он не сует нос в политику. Но стоит кому-нибудь бросить вызов власти - как тут же проявляется грубая сила, на которой в конечном итоге держится Китай. В 1989 году это была площадь Тяньаньмэнь. Несколько лет назад это было движение Фалунь-Гун. Сегодня это протестующий Тибет. Завтра, возможно, протестующий Гонконг. Еще когда-нибудь - тоже не исключено - диссиденты с острова Тайвань, с которым Китай так хочет "воссоединиться".

В этом аспекте Китай нисколько не изменился, несмотря на то, что мы, прогрессисты-либералы, верили, что по-другому просто не может быть. В 90-е годы те, кто следил за событиями в Китае, твердили, что он обязательно "раскроется", что это лишь вопрос времени, что реформа обязательно будет, и проведет ее именно нынешнее поколение технократов, которое-де не воспитывалось в советско-коммунистической системе. Они говорили, что, даже если китайцы не захотят реформировать страну, сама природа экономической либерализации не оставит им другого выбора: либо с ростом китайского среднего класса вырастет и его потребность в политической власти, либо запросы глобализированной экономики в эпоху интернета станут таковы, что Китаю придется реформироваться, чтобы выдержать конкуренцию.

Сегодня уже понятно, что те, кто это утверждал, просто принимали желаемое за действительное - если не заставляли всех остальных принимать желаемое за действительное в каких-то собственных интересах, поскольку, по их идее, Китай должен был становиться все более и более демократичным, а тем временем топ-менеджеры западных компаний становились бы все более и более богатыми. Сегодня мы наблюдаем совершенно иную картину: чем богаче становится страна - будь то Китай или Россия, - тем легче автократам закрепиться у власти. В стране появляется больше денег - и именно поэтому буржуазия довольна складывающейся ситуацией, и именно поэтому при ее бездействии власти гораздо легче бороться с теми немногими, кто, не выдерживая, выплескивает свое несогласие в интернет. В стране появляется больше денег - и на эти деньги власть набирает больше людей в войска, которые затем направляются и внутрь - в Тибет, - и наружу - на Тайвань.

А до мозга костей коммерциализированный окружающий мир думает, что завтра в стране появится еще больше денег - и поэтому, когда дело начинает пахнуть жареным, страшится слишком громко кричать о том, что видит.

Сегодня самый большой вопрос для специалистов по китайской внешней политике заключается в том, насколько сильно то, что Китай делает внутри страны, влияет на линию, которую он выбирает в международных отношениях. В 90-е годы у нас многие любили говорить о некоей корреляции "более либеральный Китай внутри страны - более либеральный Китай за границей". Именно либерализации отводилась роль смягчителя напряженности и облегчителя мирного восхода Китая на мировой арене. На этой идее и основывалась стратегия "взаимодействия"; да и сегодня многие утверждают, что целью американской внешней политики должна быть, как писал Джон Айкенберри (John Ikenberry), "интеграция" Китая в "либеральный миропорядок".

Но может ли жестко-авторитарная власть по-настоящему влиться в либеральный миропорядок? Может ли нация, душа которой осталась в девятнадцатом веке, войти в систему двадцать первого? Некоторые предполагают, что со временем государства Восточной Азии образуют единое международное нечто, похожее на Европейский Союз, в котором Китай, по их мысли, будет играть роль Германии. Но разве правительство Германии подавляет инакомыслие так, как делает это Китай? И мог бы существовать Европейский Союз, если бы правительство Германии делало это?

Китай - далеко не единственное государство мира, которому досаждают беспокойные народы, требующие независимости. Субнациональных движений, требующих автономии или даже полной независимости от национальных правительств - при значительно меньших, чем Тибет или Тайвань, на то основаниях, - предостаточно и в Европе: каталонцы в Испании, фламандцы в Бельгии и даже шотландцы в Соединенном Королевстве. Однако Барселона не живет под угрозой войны, никто не посылает войска в Антверпен и никто не гонит международную прессу из Эдинбурга. Именно в этом и кроется разница между ментальностью постмодерна 21-го века и нацией, которая все еще бьется за имперское влияние и престиж, как в далеком прошлом.

В последнее время мы все чаще слышим, что Китай должен стать "ответственным участником" системы международных отношений. Но, думаю, слишком многого ожидать не стоит. Интересы авторитарных государств нашего мира отличаются от интересов демократических. Мы хотим сделать мир безопасным для демократии, они же хотят сделать его безопасным если не для автократии вообще, то во всяком случае для своей собственной. Говорят, что китайские правители очень прагматичны. Что ж, это так: как и любой автократический режим, они очень прагматичны, если это помогает им остаться у власти. И, пытаясь включить их в свой либеральный миропорядок, мы всегда должны об этом помнить.