Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Предания старины далёкой

  Все выпуски  

Предания старины далёкой


 

Живая старина

 

 

Кое-что о сказочниках и сказках
Екатеринбургского уезда Пермской губернии

продолжение

Наконец, распространению и переносу (а также отчасти и переделке) сказок много способствует солдатчина и... тюрьмы, что имеет уже не только местное, Уральское, но и общерусское значение. В солдатских казармах и в тюрьмах собираются уроженцы и жители разных краев России и как видно, часто рассказывают друг другу сказки: многие из наших сказок не только выслушаны от солдат, но даже и созданы (или, по крайней мере, переделаны) солдатами. Хотя я и старался избегать сказочников-солдат, так как в их устах сказка легко может быть совсем не местною, но солдат обыкновенно почти всюду называют, на расспросы заезжего человека, о сказочниках в первую голову, — и я их, разумеется, не мог обойти. Савруллин, Черных, Лёзин и Цыплятников — эти четверо из моих сказочников — солдаты. Черных, впрочем, все свои сказки выслушал на своей родине, а не в военной службе, так что для его сказок солдатство значения не имеет. Савруллин также выслушал часть своих сказок от старухи Панихи в с. Метлине, но большая часть его сказок вынесена им с военной службы, из Туркестана. Из напечатанных мною сказок Савруллина в трех сказках героями являются солдаты: «Солдат учит чертей», «Колдун и солдат», «Новая изба и черемисин» (с. 203—210); а из ненапечатанных рассказов Савруллина содержание трех свидетельствует о их солдатском происхождении: «Про солдата», «Фома Данилов» И «Марья пленная в Хиве» (с. 192). У Лёзина обе сказки (с. 274—276), «Морока» и «Бесстрашный солдат», имеют своими героями солдат. Записанная мною сказка Цыплятникова «Смех и горе» (с. 285—290) не оставляет никакого сомнения в том, что она даже и создана в солдатских казармах.

Кроме названных мною выше четырех моих сказочников-солдат мне известны и еще два сказочника-солдата; это — Стерхов, от коего я записал чисто солдатскую сказку «Петр Великий и три солдата» (с. 350—351), и башкир Каримов, выслушавший свои русские сказки в военной службе. Из четырех известных мне сказок этого последнего две — чисто солдатские: «Бесстрашный солдат» и «Солдат спасает Царскую дочь от змея» (с. 347—349), и две ничего специфически солдатского в себе не заключают (с. 349—350).

Еще характернее, что ряд сказок, рассказанных мне сказочниками не-солдатами, носит все-таки специфически солдатский характер: очевидно, эти сказки выслушаны были от солдат. У Ломтева три таких сказки: «Иван солдатский сын» (с. 109—117), «Васенька Варегин» (с. 128—139) и «Солдат и Смерть» (с. 181—184). Не касаясь этой последней легенды, с которой солдатство героя срослось, так сказать, органически, замечу лишь, что первые две сказки носят весьма яркие признаки своего происхождения из солдатской казармы: там и здесь герой-солдат сильно идеализирован, а во второй сказке («Васенька Варегин») столь много чисто военных подробностей, что мой прекрасный сказочник Ломтев даже в них запутался (с. 415).

У сказочника Киселева, также не служившего в солдатах, одна сказка — «Морока» — известная солдатская: герой ее — матрос (с. 251). Сказочники-башкиры, сказки коих помещены в настоящем сборнике, — все несолдаты; но одна из их сказок («Рога», с. 354—356) имеет все признаки солдатской переделки, и видимо, выслушана башкиром от русского солдата.

«Матросова сына», Илюшку пьянюшку, мы видим героем записанной Зыряновым в 1850-х годах сказки о князе Киевском Владимире, сказки, сильно проникнутой былинным духом (с. 341—342). Довольно важную роль солдат играет и в сказке «Муж да жена» (с. 296).

В качестве же второстепенных действующих лиц солдаты в моих сказках сравнительно очень редки, и роль их весьма скромная (см. указатель).

Таким образом, солдатское влияние в печатаемых мною ниже сказках нужно назвать сравнительно скромным, что лишний раз подтверждает богатство сказочной традиции в Пермском крае: в Вятской губернии, бедной сказками, солдатское влияние много сильнее. Из 112 главных действующих лиц в напечатанных ниже полностью пермских сказках (исключены герои животные и чудовища) солдат (матросов) и солдатских детей только 14, тогда как крестьян (если присоединить к ним лиц неопределенного сословия, названных в сказке: охотник, работник, слуга, лакей, кузнец, старик) 64, купцов и купеческих сыновей 14, царевичей и государей 14, духовных 3, бар 2 и чиновник («стрехулет») один.

Что же касается тюрьмы, то одна из печатаемых ниже сказок, по-видимому, ведет свое начало именно оттуда. Разумею сказку, новейшего пошиба, героем коей является беглый образованный каторжник «купеческий сын Володька» (с. 417), достигший потом королевского престола. Эта именно идеализация героя-каторжника и заставляет меня предполагать тюремное происхождение данной сказки. Ломтев как-то мне проговорился, что ему довелось сидеть в тюрьме и там слушать сказки; я счел неудобным расспрашивать его подробнее об этом щекотливом предмете, но догадываюсь, что это была именно данная сказка. Кроме того, и в сказке о невесте-волшебнице каторжник играет хотя и второстепенную, но весьма почетную роль — роль изобретательного советника, получающего за свои советы весьма крупные суммы денег; и роль эта настолько крепко срослась с каторжником, что его мы видим одинаково в обоих, записанных мною от разных лиц, вариантах данной сказки. Это — Васька Большеголовый в подтюремке (с. 118) или же Васька Широкий Лоб в остроге (с. 259). ( Аналогичную роль почетного советчика в другой сказке играет «шелудивая пьяница» (с. 224), именем коего сказочник даже и озаглавил свою сказку. )

Совеем отсутствует в моих пермских сказках герой бурлак, с которым мы не раз встречаемся, например, в сказках Вятской губернии. Да и в пермских сказках бурлаки — в свое время сделавшие, по моему мнению, весьма многое для распространения, а частью и для переработки многих сказок, — встречаются, только не в Екатеринбургском уезде, в котором бурлачества совсем нет и не было. В сказке «Загадки», записанной Д. М. Петуховым в Пермском уезде, главным действующим лицом является именно бурлак (Афанасьев. Сказки, примеч. к № 185 ). В стихотворной сказке Волегова, из Соликамского уезда, на тему «муж да жена» роль «служивого» ниже печатаемой у меня сказки из того же уезда (с. 296) играет бурлак (Архив Географического общества, XXIX, 68).

Все эти мои суждения, делающие на основании сословного положения героя сказки некоторые выводы о происхождении сказки (точнее говоря: о переделке сказки в тот именно вид ее, в коем сказка записана мною), — основаны на том общем правиле, что сословное положение героя легко меняется по произволу сказочников (о чем см. на с. 413).

читать всю статью

с сайта Живая старина


 

В избранное