Живая старина

Кое-что о сказочниках и сказках
Екатеринбургского уезда Пермской губернии

продолжение

Недаром же местом действия большой части печатаемых ниже волшебных сказок является именно «Урал». «В Урале , в темных лесах» родился Иван крестьянский сын, герой сказки о «Незнайке» (с. 48); в « Урале » же он встретил огромный дом Чудовища-людоеда, которым был принят в дети и у которого нашел вещего богатырского коня, виновника всех дальнейших его подвигов (с. 50); «в Урале » происходит все действие сказки «Звериное молоко» (с. 67): здесь Дар-гора с чудесною лисою и крепость трехсот разбойников с яблонями и с воротами в подземелье; «по Уралу , диким местам, не путём, не дорОгой» (с. 76) отправляется Иван-царевич в поиски за Еленой Прекрасной и на пути встречает дома своих зятевей — Медведя Медведевича, Ворона Вороневича и Воробья; «по дикому же месту поехал» (с. 79) Иван-царевич и после, когда пришло время разыскивать ему похитившего Елену Прекрасную Кощея Бессмертного; в Урале же (с. 80) служит он и у Яги-Ягишны, обитающей в избушке на козьих ножках, на бараньих рожках; «в Урале » (с. 123) в дубе скрывается невеста-волшебница Ивана-царевича и выходит оттуда змеей; «по Уралу » (с. 126) пошел Федор Бурмакин и встретил здесь побоище льва с шестиглавым окаянным Идолищем; «по Уралу» (с. 142) в легенде ведет бедного богомольного рыбака чудесный кум-ангел, и тут они накопали целый мешок лечебных трав; и после тот же ангел ведет вновь своего кума «не путЕй не дорогой — диким местом, Уралом » (с. 143), так что путник «на себе всё прирвал [очевидно, древесными колючками] и с тела кровь на нем льет ручьями», а приходят они этой дорогой в пещеры, где горят жизненные свечи людей; «по Уралу » (с. 154, 155) едет и Боба-королевич, причем в первый раз встречает монаха-отшельника, который крадет у него коня, а другой раз лев напал тут на жену Бовы и умертвил Полкана; «в тридевятом государстве, в диком лесу, в урале » (с. 159) ищет Иван-царевич свою жену, царевну-лягушку, причем обитающая тут в избушке старушка дала ему меч-самосек; «не путей не дорОгой, чащами, трущобами, уралом » (с. 188) едет Василий-царевич и встречает тут громадные табуны Ворона Вороневича, а потом и самого Ворона В., женившегося на сестре Василья и потом убившего своих свояков. « Уральными местами» (с. 368) идет и герой башкирской сказки, разыскивая свою жену, улетевшую от него «водяную девицу».

Было бы ошибкою видеть во всех этих случаях одну пустую сказочную формулу, утратившую уже свое определенное содержание; в других сказках того же сказочника действие происходит в подобной же обстановке, но не в «урале», а у моря (с. 98, 118, 179 и др.), и тут нет никогда никакого смешения, — никогда не случается, например, так, чтобы море оказалось около Урала. Да и самая формула с упоминанием «Урала» могла возникнуть только в данной области, а не где-либо в ином месте ( В сказке об Илье Муромце «такой Урал» оказывается и близ Невы-реки (с. 147), но тут можно видеть лишнее доказательство тому, что сказочник разумел под своей Невой не петроградскую Неву, а уральскую реку Нейву (с. 417) или другую подобную ).

«В старинные времена было это. Народ был тёмный, непросвещенный. Наши прадеды еще жили. Народонаселения здесь еще не было, были одни леса. Потом стал селиться народ помаленьку» (с. 244). Такими словами начал свою сказку «Звериное молоко» один из наиболее интеллигентных моих сказочников, Глухов. Тут не может быть никакого сомнения в том, что местом действия сказки представляется именно Уральский хребет и его отроги. О том же свидетельствует и столь частое упоминание в наших сказках озер (см. указатель), которых среди горных отрогов Екатеринбургского уезда весьма много. Напротив, рек в данной местности Екатеринбургского уезда почти совсем нет (исключение — небольшая река Теча), и в сказках реки упоминаются весьма редко, да и то все безымянные реки, исключая упомянутую выше реку Неву (Нейву?), встретившуюся в сказке об Илье Муромце.

Упоминание в сказках башкир или «татар» (см. в указателе оба эти слова), как чаще называют своих соседей-башкир русские жители Екатеринбургского уезда, — новое отражение данной местности в сказках. Но башкиры и татары встречаются только в сказках бытовых, что так естественно и понятно. Не исключена, правда, возможность, что в волшебных сказках башкиры (и особенно киргизы?) разумеются под образами «Сам с ноготь, борода с локоть» или «Ворон Вороневич» и «Харк Харкович — Солон Солоныч»: обилие у этих чудовищ скота несколько сближает тех и других; но это только мое предположение, точно так же, как и мысль о представлении в образах бабы-Яги и царевны-лягушки соседних финно-угров — остяков и вогулов (ср. с. 452 и 419). Один и тот же сказочный образ в разные эпохи народной жизни понимался, конечно, различно; мы не касаемся здесь вопроса о первоначальном возникновении и понимании образов (быть может, и мифологических) бабы-Яги и других подобных; но что современные пермские сказочники из народа склонны отожествлять бабу-Ягу и царевну-лягушку с соседними остяками или вогулами, а Самого с ноготь, борода с локоть или Харка Харковича с соседними же киргизами и башкирами, — то некоторые намеки на такое понимание я получил от самих же сказочников.

Если настоящее Урала таинственно и волшебно, то прошлое его еще таинственнее и чудеснее. Русское население появилось здесь не так давно, сначала в небольшом числе, и пустынный, дикий характер безлюдного Урала был выражен тогда много сильнее. Среди первых русских обитателей Урала здесь жили богатейшие заводовладельцы, жили в своих роскошных замках, окруженные всеми удобствами, изобретениями и редкостями тогдашней культуры.

Вдали от столицы, среди бесправного крестьянства (крепостного и горнозаводского посессионного), среди подкупных мелких властей, жизнь этих прежних «королей Урала» была очень своеобразною и диковинною. В «уральских» и других рассказах местного уроженца, известного писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, мы находим предания о действительных событиях, которые нам кажутся теперь сказочными. Народная же молва, конечно, преувеличивала и приукрашивала роскошь местных богачей, так что действительность тут сливалась со сказкой. Отражение преданий об этой роскоши можно видеть и в наших сказках; например, в шестой комнате у старика «наловлено всякого сословия разных птиц, поют разными голосами» (с. 43), то есть нечто вроде зверинца; «в первой комнате море враз [сразу] образовалось, и корабли. Во второй комнате сад: утки, лебеди, фонтаны, яблони. В 3-ей комнате сражаются, война идет, стрельба из пушек. В четвертой — хрустальный дворец, музыка. В пятой — горы, и не видать, где у них вершина» и т. д. с. 243). ( Кстати заметить, что через служащих, свиту и дворню эаводовладельцев Урала к местному крестьянскому населению могли легко проникнуть некоторые книжные сказочные сюжеты. Между прочим, в Шадринском уезде Пермской губернии в 1860-м году была записана А. Н. Зыряновым местная сказка с сюжетом, заимствованным из «Сатирикона» Петрония (Пермский сборник. М., 1860. Вып. 2. Отд. 2. С. 165, № 3 «Жена забыла мужа»; ср. о том: Благовещенский Н. М. Пермские сказочники и Петроний / Русское слово. 1860. № 9. С. 132—149). )

Сельское население Екатеринбургского уезда отличается весьма пестрым разнообразием своего состава. Пермский Урал заселен русскими в позднее сравнительно время; и в заселении его участвовали выходцы из самых различных краев. Тульские и иные кузнецы были вызваны сюда на железные заводы; крепостные разных губерний переведены сюда помещиками на новые земли и также для работы на заводах; они же и бежали сюда от тягот крепостного права; староверы притекали сюда, избегая религиозных преследований; преступники — от суда и наказаний;

многие застряли здесь на пути в богатую Сибирь ( Кыштымско-Каслинский округ, где я записывал сказки, равно как и Шадринский уезд, где так много собрал сказок А. Н. Зырянов, расположены к востоку от Уральского хребта, то есть собственно уже в Сибири. ); отхожие промышленники шли сюда на работу и иногда оседали здесь ( Так случилось, между прочим, и с сказочником Медведевым, портным из Костромской губернии, поселившимся потом в с. Куяшах (с. 8). ). Южновеликорусы здесь перемешались с северновеликорусами, отчего и произошла сильная пестрота местных говоров: акальщики настойчиво перемешаны с окальщиками. В Верхнем Кыштымском заводе, где я записывал сказки, одна улица слывет «Симбирка», вторая — «Межигородка»: обитатели первой населились из Симбирской губернии, второй — из Нижегородской; жители третьей улицы того же завода, «Медведёвки», принадлежали некогда помещику Медведеву. Крестьяне села Метлина (местожительство моего сказочника Савруллина) переселены сюда помещиком из Саратовской губернии. Предки моего сказочника Шешнева, как и всех коренных жителей Нижне-Сергинского завода, жили некогда, вероятно, в Тульской губернии, откуда и принесли свой акающий говор ( См.: Зеленин Д. К. Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных. СПб., 1913. С. 519—522; тут есть данные и о заселении края. Ср. также: Отчет Д. К. Зеленина // Отчет о деятельности Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук за 1908 год / Сост. Н. П. Кондаков. СПб., 1908. С. 34—37. ).

Все эти переселенцы весьма легко могли занести сюда и сказки из самых разных местностей России. А непрекращающийся доселе прилив на Урал рабочего и ремесленного люда способствует пополнению и обновлению местного сказочного запаса.

Население Кыштымско-Каслинского округа живет, кроме того, в довольно тесном общении с соседними башкирами, среди которых знание русского языка распространено теперь очень широко: башкиры работают вместе с русскими в рудниках, на заводах, в артелях рыбаков, служат работниками, кучерами, пастухами и т. п.; русские сеют хлеб на башкирских землях и охотно принимают к себе на постой башкир, приезжающих в заводы на базары и ярмарки. В старину же были, конечно, как с той, так и с другой стороны пленники ( Точнее: просто захваченные, похищенные не на войне, а во время разбойных нападений. Похищенная Иваном-царевичем молодица-лебедка в сказке носит все признаки кочевнического происхождения (с. 452). Пленные же, бесспорно, были в старину одним из важнейших факторов переноса сказок от одного народа к другому — фактор пока исследователями сказок не оцененный. ). А среди созерцательных и ленивых башкир сказки и теперь пользуются большею любовью и распространением, нежели даже у русского населения Пермского края. ( В башкирских деревнях я в каждой находил лиц, знающих сказки; напротив, в русских селениях сказочники находились далеко не в каждом. )

Если отмеченные мною выше следы местного влияния в записанных мною сказках резко бросаются в глаза, то и следы чуждых, заносных влияний в них не менее сильны. Мой главный сказочник, Ломтев, сообщил мне, что многие из его сказок выслушаны им «от дальних рассейских», хотя сам Ломтев из пределов Пермской губернии никуда не выходил ни на шаг. В первой же излюбленной сказке Ломтева мы встречаем дважды совершенно чуждое Пермскому краю выражение под ташки (с. 44, 47, ср. 403), которое и сам сказочник тут же считает нужным пояснить: «под пазухи, по-нашему» (с. 44). Выражение это заимствовано от уроженца или Воронежской (см. с. 403), или какой-либо другой губернии юга России. Герой той же самой сказки Ломтева топит печь соломою (с. 45), чего на Урале никогда не бывает; и отсюда явствует, что данная сказка заимствована от жителя какой-то дальней губернии. В бытовых сказках других сказочников встречаем черемис (см. указатель), которые в данной местности не живут, корчму (с. 444), продажу дубника, который в Екатеринбургском уезде не растет (с. 431), и т. п. Все это случаи, так сказать, механического заимствованья, совсем не то, что упоминание в местных сказках львов, морей и других чуждых данной местности предметов, прочно сросшихся со сказочною традицией.

Об обстановке, при которой местными сказочниками выслушиваются и усваиваются заносные сказки, согласно свидетельствуют сами сказочники. В рудниках, на рыбных ловлях неводом ( Башкирам одной только Карабольской волости принадлежит сорок местных озер, среди коих много весьма рыбных. Озера эти сдаются в аренду местным русским купцам. Зимою производится в них ловля рыбы неводами, для чего нанимаются многолюдные артели рабочих. ) и в лесосеках работают многолюдные артели рабочих, как местных, так и пришлых; зимою им приходится спать в общих зимницах-избушках. Работа зимою кончается рано, с наступлением темноты; долгие зимние вечера и коротаются рабочими за сказками; в большой артели почти всегда найдутся люди, знающие несколько сказок, а прочие слушают и запоминают.

Ремесленники, в частности «пимокаты» (катанщики валяной обуви ( Этим промыслом занимался и мой главный сказочник, Ломтев. )) и портные ( Среди известных мне сказочников Медведев — портной. ), ходят зимою же по домам своих заказчиков, где и ночуют. Сказки рассказывают они или за работой, или же, чаще, опять-таки в долгие зимние вечера, на сон грядущий. Слушатели — ученики ремесленника, хозяева с домочадцами, а часто и соседи. Ремесленника, который хорошо рассказывает сказки, многие заказчики предпочитают: веселее; вот почему многие пимокаты и портные намеренно стараются запомнить возможно больше сказок, хотя чаще это достигается ими в детстве, когда мальчик ходит с ремесленником в качестве ученика. К этой же категории сказочников нужно причислить и пастухов, которые иногда также ночуют поочередно у всех домохозяев селения; но лето, с его короткими ночами, гораздо меньше благоприятствует сказкам, чем зима.

Портные и пимокаты на Урале большею частью пришлые (главным образом из Вятской и Костромской губерний): они, таким образом, не только переносят местные сказки из одного округа в другой, но также и заносят на Урал чужие сказки.

В старину сказки рассказывались также и в собраниях гостей, на пирушках, в частности — на свадьбах. Теперь этот обычай на Урале уже вывелся, но старые авторы его еще знают. Священник Тихон Успенский тиз Шадринского уезда в 1859-м году писал про свою местность: «...немало удовольствия доставляет собравшейся семье крестьян старик сказочник» ( Пермский сборник. М., 1859. Вып. 1. Отд. 4, смесь. С. 36. ). О том, что сказки рассказывались также и на свадебных пирушках, явствует из напечатанной ниже сказки, записанной в Екатеринбургском уезде в 1863-м году (см. с. 304): странников не пустили было ночевать во дворце у царя, праздновалась свадьба и было очень много народу; тогда странник заявляет: «Скажите хозяину, что я умею сказки сказывать: может, честная компания и послушает моих сказок»; тогда странников пустили, и один из них действительно стал рассказывать сказки. ( Один из моих вятских сказочников, г. Краев, — профессионал по сказыванью сказок на свадьбах (см.: Великорусские сказки Вятской губернии / Сборник Д. К. Зеленина. Пг., 1915. С. 82). )

продолжение следует...

с сайта Живая старина