Декоративно-прикладное искусство народов мира О семантике изображений и орнамента русской народной вышивки
О
семантике изображений и орнамента русской народной вышивки (часть третья)
Вышивки архаического типа
справедливо признают выдающимся явлением русского народного искусства. Это один
из важных источников для раскрытия особенностей древнего мировоззрения их
создателей. Исследователи вслед за В.А.Городцовым видят в сюжетах архаической
вышивки отражение древнего земледельческого культа славян.
"Земледельческая общинная религия составляла, по-видимому, господствующую
форму верований и культа у славянских племен до христианизации..." В ней
выделялись олицетворенные силы природы, определявшие благополучие земледельца.
После крещения культ великих богов ("высшая мифология") оказался
наименее устойчивым, однако не исчез полностью, в частности отголоски его
сохранились в орнаменте вышивок.
Церковь вела борьбу с языческими культами, и они сливались в быту с
православием, составляя своеобразный комплекс синкретических представлений.
Орнамент русской вышивки отражал "лишь частицу древнего язычества,
наименее опасную для господствующей религии и наиболее близкую
земледельцу".
Русские земледельческие обряды XVIII-начала XX в., устное поэтическое
творчество дают немало ценных сведении для освещения семантики орнамента.
Праздники, связанные с земледельческим календарем, приурочивались главным
образом к дням солнцеворотов и равноденствий: зимой - святки, масленица, летом
- день Ивана Купалы. Особенно много праздников весной - в период весеннего
пробуждения природы: семик, троица, похороны (или вождение) русалки, Костромы,
Ярилы, кукушки и т.д. Весь годовой цикл земледельческих праздников, при всем их
различии, содержал много сходных и даже тождественных моментов, Весенне-летние
игрища, наиболее развитые, были главным образом женскими праздниками, хотя в них
участвовали и мужчины (нередко переодетые в женское платье). Основному образу
обрядов - троицы, русальной недели, масленицы, коляды - придавались
антропоморфные (чаще всего женские) черты.
Центральным моментом многих обрядов являлось обряживание дерева (чаще всего
березы) в женское платье или изготовление куклы-чучела из растительных
материалов (тростника, соломы), похороны ее: бросание в воду, в ржаное поле или
сжигание. Древнюю основу обрядовых похорон куклы (иногда живого человека),
птицы, коня исследователи справедлива возводят к представлениям об умирающем и
воскресающем божестве растительности. Не случайно женская масленичная кукла в
Калужском крае представлялась "молодой", с подчеркнутыми женскими
формами, символизирующими ее плодоносящее начало. Действия и песни,
сопровождавшие похороны русалки, Костромы, подчеркивали их аграрно-магическое
значение. В них выступала идея плодородия земли и человека. Эротический элемент
в той или иной форме в них обычно также присутствовал.
Для раскрытия семантики архаических сюжетов орнамента существенны и детали
обрядов. Было в обычае украшать чучело и участников ветками растений. Велика
роль дерева (особенно в весенне-летних обрядах), а также воды. Действие обычно
происходило у источника, в воду бросали ветки, венки, а часто и само чучело.
Связь с солнцем, огнем выражена в движении "посолонь", сжигании
колеса, разжигании костра и т.д. Живительная и очистительная сила воды, солнца
и растений выступает весьма четко.
Важную роль в обрядах играл конь. По фольклорным материалам, женские антропоморфные
образы связаны с конями. В песне из Муромского у. Владимирской губ. есть
обращение к Костроме: "Твои кони вороные во поле ночуют". В песне из
Псковской губ. говорится: "...наша масленица годовая..."; "усе
на комонях разъезжаить..."; "чтобы кони были вороные, чтобы слуги
были молодые".
Весьма архаичная форма обряда вождение русалки, в котором конь со всадником
олицетворяет собой русалку, на коне (его представляли двое людей) сидел вожак -
мужчина, переодетый в женское платье, с имитацией женских форм, в маске. Иногда
коня делали из дерева, соломы, использовали для головы конский череп, украшая
его ветками и лентами. В одном из вариантов этого обряда на сооруженного коня
сажали мальчика, процессия двигалась по улицам, а затем коня бросали в рожь.
Женщины, сопровождая коня-русалку, "играли леля" и плясали.
Торжественное ведение коня под узцы в пережиточной форме напоминало ритуальное
шествие.
Конь играл большую роль и в других обрядах аграрного цикла. Существовало
игровое действо "кобылка", "водить кобылку" на масленицу и
позднее. Известен обычай ряженья конем, кобылой на святках: конь был первой
маской среди других анималистических образов святочных игрищ. Он же один из
главных персонажей хороводных игр и песен аграрно-продуцирующего характера: "А
мы просо сеяли", "Уродися ленок" и др.
Сходство обрядов и их участников с сюжетами и персонажами вышивки чрезвычайно
велико. И в тех и в других отражена языческая магическо-заклинательная
символика плодородия - почетание женского плодоносящего начала, солнца, воды,
растительности.
При всем большом сходстве образов продуцирующих обрядов и сопутствующей им
поэзии с мотивами орнамента между ними есть немалые различия. В вышивке, в
образцах, сохранивших наиболее полно древнюю иконографию, четко выражена
подчиненность всех персонажей центральной фигуре, от которой зависит
расположение других фигур. Она покровительствует им, оберегает, приносит благо,
дарует птицу - символ тепла и света - или растение. Русские календарные
праздники отражают более древнюю стадию антропоморфизации религиозных
представлений, "они возникли до того, как развились дифференцированные
представления о божествах".
Наибольшее развитие весенне-летняя обрядность получила в южнорусских губерниях,
меньшее - в северных. Есть сведения о том, что на Севере пели коляду, жгли
масленицу, прощались с весной, но здесь эти обряды сохранились в редуцированном
виде. В крайних северных областях население не знает обычая похорон русалки.
Русалка-берегиня на Севере связана с водной стихией. Образ ее - в виде женщины
с рыбьим хвостом - отличен от южнорусских и украинских представлений о русалке
как духе растительности, полей и урожая.
Сравнительно яснее на северо-западе выступает празднование дня Ивана Купалы. В
д. Остречье Каргопольского у. к этому дню изготовляли чучело из соломы, одевали
его в женскую рубаху, украшали цветами и венками. Самая красивая девушка в
деревне прыгала с ним через костер, зажженный от "живого" огня
(добытого трением). За ней прыгали остальные девицы и парни. В этот день рыболовы
"сговаривались" с водой, охотники - с лесом, а девушки - с парнями. К
этому дню приурочивались сбор трав, искание кладов и т.д. На заре девушки
купались.
Аграрная обрядность была очень развита в XIX в. в южнорусских и среднерусских
губерниях и только частично в севернорусских, а распространение архаических
лицевых вышивок охватывало в основном северо-западную часть Европейской России.
Таким образом, эти два ареала совпадают лишь где-то в отдельных областях.
Сохранение развитой аграрной обрядности определялось многими причинами.
Вероятно, немалую роль в этом сыграло большее значение и развитие земледелия в
южных губерниях по сравнению с северными, а также длительное сохранение на юге
крепостнических пережитков.
Промысловые и торговые северные области (население которых почти не знало
крепостного права) были экономически развитыми областями Русского государства
до XVII в. включительно и лишь позднее оказались в стороне от основных центров
интенсивной общественной жизни. Календарные обряды на Севере имели несколько
иной - аграрно-скотоводческий, а отчасти промысловый характер и сопровождались
жертвоприношениями животного (быка, барана), общественной варкой мяса и
трапезой. Действия эти, приуроченные к датам православного календаря,
совершались у источника, в роще или у дерева, почитавшихся как священные.
Женские братчины устраивали на "бабий день", или "бабий
праздник", который отмечали ижоры Петербургской губ., русские Псковской
губ. и других мест. Изображение "бабы", как называли на Псковщине
узор на полотенцах, по-видимому, был связан и с этим праздником, который
отмечался весной. Сущность его, по словам исследовательницы, заключалась в
обеспечении плодородного года. Братчинный пир на празднике был замкнутым
(пастух - единственный мужчина, допускавшийся на пир) и носил оргийный
характер.
Религиозные представления крестьян Севера складывались в процессе адаптации
славянами чудского населения и впитали некоторые местные мифологические
представления. Культ деревьев, камней и источников был известен в той или иной
степени по всей России, но особенно долго он держался на Севере, что,
по-видимому, объясняется влиянием адаптированных чудских групп. Не случайно в
церковном послании (первой половины XVI в.) особо подчеркивалась необходимость
искоренения язычества "по чюдским и ижорским местом".
Только население Севера сохранило имя женского восточнославянского божества -
Мокоши, о котором упоминается в летописи. Мокошь считалась покровительницей
воды, хозяйства, семейного очага и женских работ. Мокуша, как говорили в
Олонецком крае, великим постом якобы обходила дома, беспокоила прядущих женщин;
в качестве жертвы при стрижке овец ей оставляли по клочку шерсти и т.д. Именем
Мокоша в Череповецком у. назывался дух в образе женщины (с большой головой и
длинными руками), прядущей по ночам. Функции Мокоши XIX в. очень ограничены по
сравнению с предыдущими веками, и она из покровительницы превратилась в злобное
существо.
В селениях по Пинеге сохранялось представление о благожелательном существе -
доможирихе - покровительнице домашнего очага. Живя под полом, она как бы
охраняла дом, скот и покровительствовала женским работам, особенно прядению и
ткачеству. По рассказам жительниц, домо-жириха предсказывала смерть кого-либо
из членов семьи жалобным плачем, "а как дому прибыток будё, уж тут
доможириха хлопочет и скотину пригладит и у кроснах сидит".