Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Театр "Школа драматического искусства" Анатолия ВАСИЛЬЕВА





24 февраля в 20.00 открытая читка

пьесы Ларса Нурена

"ОСЕНЬ И ЗИМА"
Режиссёр - Владимир Берзин



Актеры - Юлия Лаврова, Юлия Сёмина, Клаудия Бочар, Сергей Волков 

Приглашаем всех желающих на Сретенку в Тау-зал. Вход свободный



ГИБРАЛТАР,

где я была девушкой и горным цветком...

ФЕЕРИЯ АТТРАКЦИОНОВ

Приглашаем в марте на новый спектакль Константина Мишина и Иры Гонто



Подробнее о спектакле >>>

16.02.2009 » 

обновления на сайте

Смотрите обновленный раздел ТРУППА >>>



Молодые критики о театре

Илиада. Песнь двадцать третья.
в постановке Анатолия Васильева.

Пять глав.

I
Покой и сосредоточенность. Слышится отдалённый зов: А-У-ЙЯ-А-Ы-ЙА-О… Это сон Ахиллеса. Необъяснимый кошмар. Уснув на берегу моря, он очнулся в странном помещении, - огромном каменном зале, - окружённый незнакомыми людьми... 

 

ГИБРАЛТАР,

где я была девушкой и горным цветком...

ФЕЕРИЯ АТТРАКЦИОНОВ

режиссер постановщик - Константин Мишин
ассистент режиссера - Ира Гонто
хореография - Константин Мишин, Ира Гонто


Фотограф - Наталия Чебан


"- бывало иногда Господи Боже думаешь а не выйти ли в темный вечер на набережную где тебя не знает никто да подцепить матроса сошедшего с корабля изголодавшегося по этому делу ему наплевать откуда я взялась лишь бы заделать где-нибудь в подворотне или одного из тех дикарей цыган если б он на меня набросился в темноте да оседлал бы у стенки без дальних слов или убийца кто угодно они делают то же самое эти шикарные господа в цилиндрах"
Дж.Джойс /Улисс/


"Трудно, ах, как это трудно — любить тебя и не плакать!"

Гарсия Лорка


В спектакле звучат тексты 
Джеймса Джойса из романа ”УЛИСС” эпизод 18 "Пенелопа",
стихи Гарсиа Лорки. 

литературная композиция - Ира Гонто
костюмы, свет, музыкальное оформление - Константин Мишин

исполнители: 
Ира Гонто, Катерина Аликина, Наталья Павлова, Оксана Павлова, 
Варвара Мишина, Светлана Найденова, Ольга Малинина,
Константин Мишин

Наталья Павлова - вокал
Мария Гришина - виолончель
Василий Коростелев - фортепьяно

в спектакле звучат произведения 
Эрика Сати, Генделя, Дейва Холанда


"Тут спорить не о чем. Но спорят, и очень спорят о другом: что же за образ перед нами? Какая-то женщина, какой-то из женских типов - или же нечто большее: сама Женщина, сама женская природа в ее всеобщности и ее полноте? Джойс, не вступая в споры, тем не менее допускал исключительно второе. Он был категорически, безоговорочно и непоколебимо убежден в том, что в своей Пенелопе раскрыл истинную душу, истинную натуру женщины как она есть, раскрыл само женское начало, сакраментальное Ewig-Weibliche. И когда не раз в его присутствии сами женщины говорили, что его Молли отнюдь не представляет их всех, он только хитро и снисходительно посмеивался. Он знал лучше.

Есть и еще острая сюжетная проблема, волнующая ученых: мастурбирует ли героиня, и если да, то в каких именно местах своего прославленного монолога". 
С. Хоружий


В "Гибралтаре" семь женщин говорят прозой, и только мужчина - стихами. В танцевальную структуру спектакля вплетены 11 женских монологов, выхваченных из единого потока сознания Молли Блум - героини 18-го эпизода "Пенелопа" романа Джеймса Джойса "Улисс", а также четыре стихотворения Гарсиа Лорки. 

Этот спектакль о красоте отношений между мужчиной и женщиной, бесконечных в своей несовместимости. Феерия аттракционов, нескончаемая череда игр, в которые мужчина и женщина - семь, как одна - играют, постоянно жонглируя инициативой, в отнюдь не безопасные игры. Смерть мелькает в сверкающих остриях дротиков, в отточенных лезвиях коньков. Страсть полощется в виде красной тряпки, среди кухонной утвари, принимая образ огня, охватившего женщин, отчаянно танцующих под сладкие звуки фортепианных произведений Эрика Сати. Ритуальная инициация молодой женщины в Богиню Баболон - только так можно одарить весь мир Любовью. Эта Любовь звучит в пронзительном вокале арии Генделя, во всех монологах, в каждом стуке, весь спектакль торопливо семенящих красных туфелек. Да, они торопятся любить, торопятся подарить свою Любовь каждому, и именно Она побеждает в этом спектакле.

Молодые критики о театре

Илиада. Песнь двадцать третья
в постановке Анатолия Васильева.

Пять глав.


I
Покой и сосредоточенность. Слышится отдалённый зов: А-У-ЙЯ-А-Ы-ЙА-О… Это сон Ахиллеса. Необъяснимый кошмар. Уснув на берегу моря, он очнулся в странном помещении, - огромном каменном зале, - окружённый незнакомыми людьми.Их много. Одни сидят в окаменелых позах, как статуи, другие совершают причудливые, ритуальные движения. Какое-то невыносимое напряжение сковало этих существ. Застывшие позы, резкие, порывистые движения, боевые выкрики. Это обитатели Аида, тени дано умерших воинов, рабов, свободных. Неужели я попал в страну теней, - думает Ахиллес. Никто не замечает его присутствия. Он вслушивается и понимает, что тени выкрикивают какие-то слова. Хриплыми, надорванными голосами, пробиваясь сквозь шум и хаос сражения, умершие пытаются докричаться до пока ещё живых. Боль и смятение непрерывно усиливаются и проникают внутрь. Ахиллес слышит своё имя, имя погибшего друга, Патрокла, имена своих боевых товарищей. А-У-ЙЯ-А-Ы-ЙА-О, неясный зов звучит всё сильнее и напряжённее, одна за другой тени подхватывают его, и Ахиллес начинает смутно понимать, что этот настойчивый, неумолимый зов что-то означает. И-А-И-О-А-У-ЙЯ-А-Е – слышится ответный призыв, заполняющий уже всё пространство. Что-то жестокое и страшное нависает над мечущимися, рвущимися, надрывающимися призраками. Они будто зовут кого-то, молят о спасении, об избавлении от адских мук. Движения, удары, крики, топот ног всё убыстряются, усиливаются, будто адская сковорода накаляется под голыми пятками. Вдруг Ахиллес понимает: друг, Патрокл, зовёт его! Он страдает и молит о помощи. Ахиллес чувствует невыносимые муки Патрокла, но не знает, как помочь. Зов, смутный, неразличимый зов, тревожащий сердце приближающимся пониманием, раскрывается: «Радуйся храбрый Патрокл! и в Аидовом радуйся царстве». Кто эти тени?! Кто я?! Тень среди теней?! Мы охвачены единым пламенем, пожирающим всё вокруг. Блаженство солнечных, ядерных реакций; нестерпимый, райский свет, способный ослепить непросветлённое человеческое око, он должен быть специально скрыт, чтобы не умертвить на месте присутствующих. Ни слова о свете, ни жеста, ни звука, ни образа. Тьма, ужас… отчаянное, вырывающееся, продирающееся человеческое существо должно уподобиться бичующим себя монахам средневековья, постникам, столпникам, затворникам, пустынникам, чтобы вынести, скрыть от себя невыносимое блаженство. Забыть о блаженстве, дабы не убить себя на месте, узрев свет рая. Друг открыл дверь, из которой льётся свет, переступил порог и повернулся к оставшимся позади. Вдруг всё стихает. И в тишине Патрокл сообщает, что для спасения необходимо совершить погребальный обряд.

II
Книга мёртвых. «И вскочил Ахиллес, пораженный виденьем…». Где вскочил Ахиллес? Здесь или там? Закончилось виденье или продолжается? Погасшее пространство прорезает луч очень яркого, но холодного света. Большая часть теней канула во тьму, но оставшиеся начинают медленно кружиться в синеватом луче. Появляются поющие и танцующие девы, не ясно, люди они, или демоны, или дочери Богов. Девы раскачиваются и стенают, будто оплакивая умершего. Жалобный плач становится упрёком кому-то: «Спишь Ахиллес, неужели меня ты забвению предал». Всё это кружение и оплакивание увлекает Ахиллеса за собой в глубину. Может, я вижу во сне себя самого? - думает он, - Кто эти девы? Куда они заманивают меня? И вот уже он слышит свой собственный голос: «Ты ли, друг мой любезнейший, мёртвый меня посещаешь? ...Но приближься ко мне, хоть на миг обоймёмся с любовью и взаимно с тобой насладимся рыданием горьким». Возможно ли это?! Плачущие девы продолжают свою жалобу: «О! Погреби ты меня, да войду я в обитель Аида! Души, тени умерших, меня от ворот его гонят и к теням приобщиться к себе за реку не пускают; тщетно скитаюся я пред широковоротным Аидом. Дай мне, печальному, руку: вовеки уже пред живущих я не приду из Аида, тобою огню приобщенный!». Переплетающиеся девичьи голоса сливаются в один единый плач матери и невесты всех погибших – прекрасной Елены. Презираемая, проклятая людьми и самой собой, она остаётся верной возлюбленной всем отдавшим свои жизни ради неё… И она молит богов забрать её вместе с ними… «И вскочил Ахиллес, пораженный виденьем, и руками всплеснул, и печальный так говорил он: «Боги! так подлинно есть и в Аидовом доме подземном дух человека и образ, но он совершенно бесплотный!».

III
Ахиллес очнулся на берегу моря. Всё пространство вокруг заполняет зеленоватый закатный свет. Слышится шум прибоя. Близ моря ясно видится грань превращения бытия в небытие: песок под ногами, перемолотый бесконечными ударами волн, выветренные, обрушивающиеся скалы, пустынность, безлюдье, скудная растительность… Образы, где нет места человеку. И пришедший человек резко ощущает своё присутствие в этой чуждой стихии. Ощущение бездомности возвращает тебя себе… На море штиль и в этом покое сооружено гигантское брачное ложе из цельных дубовых стволов… На нём уложено тело жениха – «в гроб женихом нисходящего» – жениха самой смерти… Есть женщина, рождающая человека, и есть возвращающая его на Родину, в небытие… Всё приготовлено, можно начинать. Вспыхивает гигантский костёр. Языки пламени лижут саму небесную твердь под звуки страшного гимна: «Да войду я в обитель Аида!».

IV
Небытие возникает из созерцания титанических усилий человека, борющегося за бытие против небытия. Последнее слово человека – это крик, направленный в пустоту, и последнее движение – совершенный, упорядоченный, ударный бросок в небытие… Так бывает на войне. Поле сражения, заваленное трупами, освещено потусторонним тёмно сиреневым светом. По полю медленно бредут женщины с младенцами на руках. Зачем они здесь? Может они ищут погибших мужей и отцов, чтобы похоронить их, как в кантате «Александр Невский» Прокофьева? Нет, это Мадонны, они выступают вперёд, протягивая младенцев во спасение миру. Но мир – это машина уничтожения… Избиение младенцев и распятие Христа – последняя правда о жизни и смерти.

V
«В час, как утро земле возвестить Светоносец выходит
И над морем заря расстилается ризой златистой,
Сруб под Патроклом истлел, и багряное пламя потухло.»
Колесо времени со скрипом проворачивается вперёд, и новый мир возникает на месте старого.
«Радуйся храбрый Патрокл! и в Аидовом радуйся царстве».

Илья Чирков

В избранное