Мишель Пфайффер: "Я не жалею о том, от чего отказалась"

19 Июля 2011
подготовила Виктория Белопольская, Барбара Хэнсон (Barbara Hanson) FAMOUS FEATURES
PSYCHOLOGIES №63

Красотка с калифорнийского пляжа, сектантка, звезда теперь уже классических фильмов, приемная мама, постоянная посетительница кабинета психоаналитика… Встреча с Мишель Пфайффер, которая шагнула от теории относительности к ее многообразной практике.

В выражении ее лица есть что-то похожее на беззащитность. Тонкие, будто прочерченные заточенным грифелем черты. Состоящие из остреньких уголков, нервных треугольников... Мелкие смешливые морщинки – будто от излишней мимики. Но мимики почти никакой. Уголки рта, приподнятые будто в готовности к улыбке. Огромные, прозрачные, словно наполненные слезами глаза. Но у ее глаз зеленый цвет. Цвет надежды.

Мишель Пфайффер стряхивает пушинку с джинсов элегантно-женственного кроя («Да, джинсы – моя униформа, у меня их штук 15!» – признается эта звезда ковровых дорожек и королева декольте), засучивает рукава у рубашки с флоральным принтом («Совсем не знаю, кто дизайнер… Нет, знаю! Сиенна Миллер. Помню, потому что коллега!») и готовится отвечать на мои вопросы. Но теперь, когда я вижу ее вот так близко, в портовом ресторане в Сан-Франциско с дощатым полом и дощатыми же столами, где готовят и здешнюю морскую живность, и классические ребрышки из Монтаны, в месте, где в этот послеобеденный час только мы и два клерка, живо обсуждающих что-то за своим столиком, меня совершенно покидает чувство, что я на ответственном интервью с актрисой из голливудского «списка А», безусловной звездой, гарантом многомиллионных кассовых сборов… Меня теперь совершенно не удивляет, что однажды в Барселоне, когда Пфайффер со своей гримершей вышли на прогулку («историко-культурного уклона», она говорит), поклонники приняли за актрису ее блестящую спутницу... Она явно старается быть незаметной, не привлекать внимания, не навязывать себя миру. Откуда такая щепетильность?

Даты

* 1958 Родилась в Калифорнии, в многодетной семье Ричарда и Донны Пфайфферов.
* 1979 В телесериале Delta House играет девушку по прозвищу Секс-бомба.
* 1983 «Лицо со шрамом» Брайана де Пальмы
* 1988 «Опасные связи» Стивена Фрирза
* 1993 Удочеряет новорожденную девочку, КлаудиюРозу, и выходит замуж за драматурга Дэвида Келли.
* 1994 Рождение сына Джона-Генри
* 2011 Снимается в комедии Гэрри Маршалла «Канун Нового года», драме Welcome to People Алекса Курцмана и «готической сказке ужасов» Тима Бертона Dark Shadows.

Psychologies: Люди на улицах вас не узнают, журналисты при встречах поражаются вашему «незвездному» виду и сдержанности. Человек, встретивший вас в парке, где вы гуляли с собакой, изумленно написал в своем блоге: «Невероятно красивая, но скрывает это». Вы явно пытаетесь ускользнуть от взгляда, остаться незамеченной. Зачем?

Мишель Пфайффер: Да ведь достаточно того, что на экране я вполне на виду! Для меня так даже слишком. Моя мечта – и на экране быть неузнаваемой. Чтобы можно было наконец оценить мое качество, а не паблисити, не имя. Я не умею пользоваться известностью, да и не очень ее ценю.

На экране вас не было четыре года...

Мишель Пфайффер: А я этого как-то даже и не заметила. Просто сначала не нравились роли, потом я решила затормозиться, чтобы побыть с семьей. Потому что быть с мужем и детьми мне доставляло больше удовольствия, чем быть перед камерой… Одним словом, мне этого хотелось. Возможно, то, что я смогла себе это разрешить, – результат психоанализа. Ведь у меня за плечами – годы и годы терапии.

Как они вас изменили?

Мишель Пфайффер : Психоанализ лишает самомнения. По крайней мере так было со мной. Чем глубже узнаешь себя, тем тебе становится очевиднее твоя обыкновенность. В самом здравом смысле слова: что ты ничем не лучше, не разумнее, не несчастнее и не глубже других. Для меня психоанализ – что-то вроде лекарства от самоуверенности.

Вы признавались, что у вас были сложные отношения с собственной внешностью: в интервью 20-летней давности вы говорите, что похожи на утку...

Мишель Пфайффер: Так я и похожа! Ну, была. В том смысле, что сейчас это уже неважно. А была похожа. Походка. Рот великоват. Меня даже в школе дразнили – говорили, что я хороша была бы в роли Говарда Дака. Я, кстати, и не особенно обижалась. В конце концов, подмечено тонко. И знаете что еще… Я получила довольно строгое воспитание. Мама не работала – четверо детей. Папа ставил кондиционеры, немножко торговал подержанными холодильниками. И вот я его однажды, мне было лет одиннадцать, спросила, не хотел ли бы он разбогатеть и иметь какую-нибудь по-настоящему роскошную машину. Он ответил, что хотел бы, чтобы мы путешествовали, чтобы увидели мир, а машину не хочет. Потому что иметь роскошное авто – это хвалиться богатством. А хвалиться богатством – дурной тон. Ну досталась мне эта внешность. В каком-то смысле она – богатство. Я не хочу, чтоб этому придавалось значение. Тем более что палка эта о двух концах. Один режиссер говорил мне на пробах, что не возьмет меня на роль, потому что я как бы слишком хороша собой. Потом я его как-то убедила, да и продюсер помог. А на съемках он все смотрел в камеру и приговаривал: «Нет, слишком красивая. Как ни старается, ничего не выходит!» Слышать подобное, скажу я вам, не очень приятно. Я некоторое время пыталась бороться с предвзятостью в связи с этой моей внешностью. В обычной жизни – никакой косметики. На пробы, на интервью ходила чуть не в мужской одежде. Это ведь объективная данность: удачная вроде бы внешность – не только богатство, но и ограничение. Я в мире вообще не замечаю ничего однозначного. Все очень многомерно.

Какой эффект – тоже от долгих лет терапии?

Мишель Пфайффер: Уж скорее от долгих лет жизни! Нет, я серьезно. Мне за пятьдесят, и этот возраст сказался на мне освобождающе. Ведь все знают, что мне за пятьдесят, и я не исключение: я знаю, что это уже возраст. Но я знаю и то, что возраст – преимущество. Мне повезло стареть. Не все доживают до старости. А я живу. И не считаю, что надо вечно выглядеть молодой. Надо выглядеть неплохо, это да. Но не молодой, а – собой.

И все-таки, чему еще вас научила терапия?

Мишель Пфайффер: Тому, что я знаю о себе. Например, что я люблю понимать «почему» и знать «зачем». Мне нравится понимать себя – ведь это единственный способ разобраться и в том, что на самом деле происходит вокруг. По большому счету именно поэтому я и решила пойти к психоаналитику и ходила долгие годы регулярно. Теперь – уже не регулярно, но все-таки мне это важно. Наверное, еще и потому, что у меня есть опыт принадлежности к секте – а это изжить нелегко. Мне было, наверное, лет девятнадцать, я тогда только приехала в Лос-Анджелес, искала маленькие роли, способ заработать, и меня, одинокую, напуганную и неуверенную, быстро нашли. Потом я поняла, что идеология секты была довольно комичная – смесь какой-то метафизики-мистики с культом вегетарианства. Они вытянули из меня довольно много денег, но это не беда. Беда была во мне самой – я была болезненно не уверена в себе и нуждалась в руководстве, даже в контроле. Позже, чтобы понять, что со мной произошло, я читала исследования о сектах и обнаружила, что, оказывается, туда попадают не просто люди, в чем-то ущербные, а те, кто хочет понять мир, у кого есть интеллектуальная и душевная жажда. Толстокожие жертвами не становятся… Что прозвучало для меня даже как-то комплиментарно. Но тогда меня спас мой сокурсник по актерской школе, мы поженились. Я избавилась от одного контроля, но скоро обнаружилось, что все равно нуждаюсь в нем – в следующем контроле. Теперь руководил мною уже Питер (Питер Хортон, актер и режиссер, первый муж Пфайффер. – Прим. ред.). Однажды – к финалу нашего брака – родители приехали проведать меня. А я должна была дать какое-то интервью. Папа потом говорил, что был в ужасе: Питер буквально инструктировал меня, что я должна сказать, а я повторяла за ним как заговоренная. Именно это и выявил психоанализ – я бессознательно жаждала контроля. И за этой жаждой стоял страх: когда ты боишься мира, не доверяешь ему, тебе важно утвердить некие гарантии безопасности. Психотерапия научила меня спокойнее принимать неизвестность, неясность будущего.

Вашей дочери Клаудии сегодня восемнадцать. А годы назад вы решились ее удочерить, зная, что не страдаете бесплодием...

Мишель Пфайффер: Решилась, потому что хотела иметь семью, но была убеждена, что обычной семьи у меня не будет. Пришла к выводу, что я, видимо, просто не для брака. Я рассталась с первым мужем, и это был болезненный развод. Мы поженились очень, очень молодыми и решили расстаться не от взаимной ненависти или раздражения, а потому что стало ясно, что нам больше не по пути, мы будто выросли друг из друга. И ни ненависть, ни раздражение не компенсировали боли от распада отношений. Ведь нередко бывает именно так – уже так ненавидишь, что даже рад оставить все в прошлом. У нас этого не было. Как сейчас помню – Питер помогал мне грузить вещи в машину, когда я уезжала из нашего дома… Словом, я думала, что вряд ли я выйду замуж вновь – есть же люди, которые выходят из одних отношений, входят в другие, это серьезные отношения, но они не предполагают брака. Я жила именно так. Но ребенок – это другое. Мне хотелось иметь ребенка. И все-таки я не решалась. Хотела понять, верны ли мои резоны, мое состояние. Я рассказала об этом только двоим людям – своему адвокату Барри Киршу и продюсеру Марти Брегману. Оба они для меня что-то вроде лос-анджелесских родителей, знают меня и с лучшей, и с худшей стороны… И оба сказали: ты не сможешь ее не любить, ты должна сделать это. К моему изумлению! А потом я встретила Дэвида (нынешний муж актрисы. – Прим. ред.), и он сделал мне предложение. Процесс удочерения Клаудии был уже запущен, а я все не знала, как ему об этом сказать. Но в какой-то момент решила: скажу, и заодно выясню, взрослый он человек или инфантильный юноша. Выяснилось, что взрослый. Он принял меня вместе с моим решением. И опять я была потрясена, но поняла: я не раз совершала неверный выбор, но выбрала правильного мужчину. Совершенно, безукоризненно правильного.

Под неверным выбором вы подразумеваете свои знаменитые отказы? Вы, как известно, отказались от роли в «Молчании ягнят», она досталась Джоди Фостер и сделала ее звездой. Вы отказались от роли в «Основном инстинкте», и звездой стала Шэрон Стоун. Вы отказались от «Неспящих в Сиэтле», и за Мэг Райан закрепился статус королевы романтической комедии. Наконец, вы отказались от «Тельмы и Луизы», а фильм стал настоящей классикой. Не жалеете?

Мишель Пфайффер: Но я расчистила дорогу перед потрясающими актрисами! Сколько бы пришлось еще ждать, когда откроется огромный, невероятный талант Шэрон Стоун? Я сыграла все, что мне нужно было сыграть. И я по-прежнему считаю слишком неоднозначным «Молчание ягнят»... Я вспоминаю один эпизод: когда я только пыталась стать актрисой, только приехала в ЛосАнджелес, одна новая знакомая, она была уже актрисой пожилой, сказала мне: найти в себе силы отказаться от роли, не думая о том, что упускаешь работу, значит продемонстрировать силу. И в первую очередь себе самой… Нет, я не жалею о своих отказах.

Ваш сын родился буквально через год после удочерения Клаудии. Как ладят ваши дети?

Мишель Пфайффер: У меня были опасения насчет этого, не скрою. Но факт – даже вопрос этот, об их возможном неравенстве, никогда не возникал. У нас в семье все равны… знаете, в каком-то высшем значении слова. Между детьми и родителями всегда идет процесс взаимного воспитания. Маленький ребенок никогда не будет таким, каким мы его себе представляли. И это можно только принять. Без моих детей я не узнала бы многого. Например, что есть ситуации, когда, казалось бы, неизбежна конфронтация, а ты выбираешь присоединиться, не сопротивляться: я все боролась с их сидением в интернете, а теперь сама в нем пропадаю! И без них я, наверное, забросила бы рисование. Я начала рисовать в Италии, на съемках «Женщины-ястреба». Собственно съемок было мало, свободного времени много. И невероятная красота вокруг, а я первый раз выехала со своего континента, в Европу… Меня так потрясала эта красота, так много было чувств и так хотелось их выпустить, освободить. Я рисовала. И с детьми то же – они пробуждают в тебе столько чувств… что… в общем, я взяла курс занятий рисунком и живописью и теперь много рисую. Пишу маслом.

А что пишете? Пейзажи?

Мишель Пфайффер: Что вы, нет! Людей. Лица. А пейзажи и натюрморты ни за что. Мне даже слово это неприятно: что в английском, что во французском языке оно звучит как-то безжизненно. Nature morte – мертвая натура. Still life – замершая жизнь. А я люблю жизнь живую.