Хью Лори: "Мне есть кого любить"
19 Октября 2010
подготовила Виктория Белопольская, Вероника Паркер / FAMOUS FEATURES
PSYCHOLOGIES №54
«На самом деле все хотят взять интервью у Хауса. А получают меня». Так считает актер, создавший, может быть, самого противоречивого персонажа в истории кино и самого яркого героя нашего времени. Встреча с Хью Лори, человеком и мужчиной, который не видит в себе героя.

Я жду его в лобби лос-анджелесского отеля «Шато-Мормон» и заказываю капуччино. На диване по соседству беззаботно воркуют две прелестные молодые женщины – типичное порождение калифорнийского гламура и культа тотального «fine!». Я искоса разглядываю их и лишь благодаря этому пренебрежению хорошим тоном замечаю, как обе они замолкают, сосредоточившись на чем-то явно существенном за моим плечом. В одной из нихя опознаю актрису Кэти Холмс… А она опознала моего грядущего собеседника. К нам приближается Хью Лори, и именно это заставило восторженно замолчать супругу самого Тома Круза…

А Лори при слове «успех», по его поводу употребленном, брезгливо морщится. Он против необдуманного словоупотребления. Он утверждает: «У меня нет никакого успеха, мне просто сопутствовала удача». И еще: «Чем я удачливее, тем мне страшнее. Успех заслуживают, а я выиграл в лотерею, хотя даже билет не покупал».

Но он совсем не похож на испуганного человека. Хотя справедливости ради надо сказать, что не похож и на баловня фортуны, и на успешного профи. Лори не похож даже на просто актера – на нем нет того отпечатка, который накладывает профессия, требующая самодемонстрации. Хью Лори похож на человека, которому 51 год, который вырастил троих детей, всю жизнь работал и много думал. У которого есть привычка к размышлению, хотя он и скрывает это: как и большинство мужчин нашего времени, он хотел бы казаться человеком действия, а не мысли.

У Лори ясные и пронзительные голубые глаза, и от него веет глубочайшим спокойствием – такое обычно исходит от больших, высоких, монументальных людей. А Лори – странное дело, я не замечала этого по «Доктору Хаусу» – видится мне почти гигантом: его рост никак не меньше 190 см, и он кажется даже выше из-за явно астенического телосложения… Он изысканно вежлив, я бы сказала – куртуазен: перед каждой из бесчисленных сигарет, зажженных за время нашего разговора, он спрашивает моего разрешения закурить. Еще одна странность: дым от его сигарет меня не раздражает. Как и интонации, и тембр голоса, и паузы, и манеры… Хью Лори будто создан для того, чтобы его принимали. И нет ничего плохого в том, что он пока не научился принимать себя.

В разных жанрах

Хью Лори никогда не удовлетворялся одним актерством. Восемь лет он писал уморительные скетчи для «Немного Фрая и Лори», потом выпустил шпионский детектив с привкусом пародии «Торговец пушками» (Фантом Пресс, 2008), которым зачиталось полмира, а теперь искрометно играет на гитаре и клавишных и поет в рок-группе Band from TV. Группа была организована Грегом Гранбергом из сериала «Герои» с целью благородной эксплуатации славы коллег – все без исключения доходы от выступлений идут на благотворительные цели. Группа уже произвела на свет несколько хитов, один из которых – американская народная песня Good Night Irene в исполнении Лори. В ее планах альбом, выступления расписаны на два года вперед… Так что вряд ли мы скоро дождемся второй книги Лори – романа «Бумажный солдат», который должен был выйти три года назад, но писатель все еще работает над ним.

Psychologies: Ваша жизнь резко изменилась, когда вам было 45. Уехать из родной страны, жить вдали от родных – и иметь дело с такими материями, как неоспоримый успех и всемирная слава…

Хью Лори: Слушайте, в этой моей славе есть что-то абсурдистское, поэтому я и не доверяю ей… Не-обоснованность, немотивированность – меня всегда это настораживало. Знаете, я жил в этом отеле чуть не полгода, когда шел кастинг «Хауса». Все остальные члены актерской команды, едва их утвердили на роли, нахватали ипотек на новые дома. А я вообще не сразу понял, что Хаус – главный герой. Я долго читал сценарий с чувством, что главным должен быть доктор Уилсон, онколог. Человек положительный, приветливый, внимательный к пациентам, добрый и отзывчивый. Так что когда сериал все же решено было делать и коллеги занялись недвижимостью, я очень убежденно сказал Дженнифер Моррисон (актриса, партнерша Лори по сериалу «Доктор Хаус». – Прим. ред.): «Дженни, я говорю вам как взрослый человек и отец троих детей – вы совершаете немыслимую глупость. Нас закроют уже в этом сезоне». Дженни, женщина юная и отчаянная, отвечала мне что-то типа: «А, один раз живем!» Для меня было просто шоком, когда «Хаус» стал рейтинговым лидером едва не по всему миру. У меня было чувство, что я провел шесть лет в коме, неожиданно очнулся и теперь мне хотелось поинтересоваться: «Елизавета по-прежнему на престоле? У нас в Британии по-прежнему левостороннее движение? У нас все еще фунты или уже евро?» Собственно, я до сих пор в каком-то смысле пребываю в этом состоянии. Хаус слишком необычен – и как сериал, и как человек. Слишком безыллюзорен для телесериала и слишком негероичен и дискомфортен для героя. Он не может быть поп-звездой. А стал. Я контужен этим фактом – моя картина мира, основанная на подозрительности, подверглась деформации.

Подозрительности?

Знаете, я принадлежу к тому типу людей, для которых стакан всегда наполовину пуст. Я, правда, не особенно делюсь этим мироощущением – сам нытья не люблю и стараюсь свой стакан как-то наполнять, но чем лучше идут дела, тем более подозрительным мне кажется ход событий. Мое кредо: если все хорошо, это лишь вопрос времени, когда ухудшится. «Невыносимая легкость бытия» – замечательное название, гениальная формулировка и абсолютно про меня. Легкость бытия – для меня нечто невыносимое. Меня вечно мучает вопрос: достойно ли происходящее глубоких переживаний или надо относиться решительно ко всему легче? Или, наоборот, для полноты ощущения бытия надо все переживать всерьез? В отношении реальности у меня слишком много открытых вопросов, и тенденция такова, что их количество не уменьшается. Нам, британцам, знаете ли, свойственна некоторая сентиментальность, чувствительность. Именно эта чувствительность и сделала многих из нас циниками. Самозащита, защита от собственных чувств, от болезненных воздействий на нашу тонкую вообще-то кожу… Я балансирую над пустотой – депрессией, пытаясь сохранить чувствительность и не впасть в цинизм. И при этом отдаю себе отчет, что вообще-то депрессивность моя надуманна: я не делаю ничего того, что могло бы действовать подавляюще. Моя жизнь легка – вы заметили, что я не шахтер? Да я даже и не актер – я никогда не учился этой профессии и долго занимался ею на «капустническом» уровне. Даже наше со Стивом (Стивен Фрай – знаменитый британский актер и прозаик, друг Лори. – Прим. ред.) сверх-успешное многолетнее шоу Фрая и Лори на Би-би-си было чем-то вроде продолжения нашей не столько театральной, сколько театрализованной деятельности в Кембридже. Может быть, с этим связана моя депрессивность – я не готов к побочным эффектам профессии. Ну вроде известности. Чуждое мне состояние.


Вы действительно склонны к депрессиям?

Да, я депрессивный тип. Это началось перед университетом и успешно продолжается, несмотря на так называемую карьеру, отцовство, благоприятные семейные, дружеские и съемочные обстоятельства. Почему-то я чувствую себя несчастным… Хотя на рациональном уровне я в курсе, что у меня для этого нет никаких оснований. Но это состояние – часть меня. Я не могу жаловаться на судьбу. У меня нет права. И это… ужасно! Антидепрессанты вполне помогают, и я не считаю, что они изменяют личность, – мы же надеваем свитер, когда холодно, так что логично принять таблетку, когда… совсем холодно и бесприютно.

Не пытались искать причины ваших депрессий?

Да, и нашел, мне кажется. Мне, видимо, не хватает и всегда не хватало борьбы. Цели, страсти жизни. Я оступался, но у меня никогда не было настоящих неудач. Я однажды изменил жене, что стало достоянием публики, но адюльтер, подвергнувшийся огласке, согласитесь, очень мещанский заменитель подлинного жизненного провала. Жизнь не испытывала меня, вот в чем дело. Как-то я слышал по радио интервью одного знаменитого британского писателя и политика, а по натуре солдата и борца. Он тогда сказал, что сожалеет лишь об одном – что ему не удалось погибнуть на войне. Меня поразила эта мысль – в нем говорило чувство генеральной, экзистенциальной бессмысленности существования. Ему не хватало этого вот «умереть за» – как наслаждаться плодами победы, за которую другие умерли? Чего стоит наша теперешняя свобода? В чем выражается моя свобода, свобода людей моего поколения? В свободе получить равиоли в три ночи?

Что, кроме таблеток, вам помогает выйти из подобных состояний?

Бокс помогает. Дети. И Хаус. Я недавно начал боксировать. Почти никогда с грушей. С партнером. Это больно, но ты становишься сгустком, комком силы, который не чувствует боли. Я боксирую каждое утро. По-настоящему – когда могу себе позволить получить фингал или рассеченную бровь. Чаще – в режиме тренировки. Из-за съемок в «Хаусе» в настоящем боксе приходится делать перерывы. Но Хаус тоже помогает. На него не воздействует социальность, он не прикован к ней, он способен парить над всеми этими канонами хорошего поведения, политкорректности, поверхностного такта. Он – отрицание социальной гравитации. Я бы тоже так хотел. Но всего лишь езжу на мотоцикле. Это тоже полет. Суррогат полета, конечно. Но похоже. У меня же дети. Я их люблю, они – главное в моей жизни. Так что не задавайте мне этот тупиковый, но традиционный вопрос «Что вас роднит с Хаусом?». Что-то, возможно, и роднило бы, если бы мне некого было любить. Но мне есть кого. А это, между прочим, похоже на счастье. Но кто сказал, что смысл нашего существования в достижении счастья? Сомневаюсь

Но разве такого рода сомнения не роднят вас с вашим героем?

Мне нравится в нем совсем другое. В «Звездном пути» (американский телесериал. – Прим. ред.) есть такой эпизод. Капитан Кирк смотрит в открытый космос через люк и говорит: «Где-то там сейчас кто-то говорит три самых красивых слова, которые есть в любом языке». Ты думаешь, он имеет в виду «Я люблю тебя». Но тут капитан уточняет: «Помогите мне, пожалуйста». Под тремя самыми красивыми словами он имел в виду просьбу о помощи. И прав – в ней заключена абсолютная красота, ведь за ней – естественный и благородный контакт человеческих существ. Вот это мне и нравится в «Хаусе» – там повсюду просьба о помощи, они исходят от всех героев, а от Хауса, может быть, в большей степени.

Не в этом ли ваша версия счастья?

Возможно. Но важно еще и преодоление, счастье испытания. На 40-летие жена подарила мне прыжок с парашютом. То есть я ходил на тренировки, а потом должен был прыгнуть. Но в день X, когда мы поднялись в воздух, выяснилось, что ветер слишком силен и таким олухам, как мы, любители, прыгать нельзя. Мы вернулись на землю. Интересная деталь: женщины из нашей группы были расстроены, а все как один мужчины – и я не исключение – вздохнули с облегчением. Но так или иначе все мы оказались там, чтобы испытать себя, чтобы преодолеть. Чтоб знать о себе, смогу ли я действительно прыгнуть в никуда, когда на высоте этот парень-инструктор откроет дверь и скажет: «Давай!» Получается, что я так и не смог: тогда прыжок отменился, потом отложился, а потом уж было и вовсе не до того. И получается, я боюсь падений. Возможно, из тщеславия. А может, из дефицита витальной энергии. Но все это вкупе делает меня тщеславным пессимистом

В идее преодоления как смысла существования звучит что-то очень британское – завоевательное, колониалистское. К тому же вы сыграли Берти Вустера и прочих английских аристократов. Так до какой степени вы англичанин, со всем этим национальным комплектом: иронией, снобизмом, тщательно скрываемым «золотым сердцем», страстью к покорению новых пространств, желанием побеждать, напористостью и благовоспитанностью?

То есть до какой степени мне свойственно англичанство? Знаете, мне в чем-то симпатичны британские футбольные болельщики. Как известно, самые злостные из всех. Потому что они опровергают этот ваш миф об англичанине, колонизаторе в пробковом шлеме. Я не верю в национальный характер в современном мире. Я верю только в акцент. Для того чтобы стать стопроцентным американцем Хаусом – со всем его опытом исторических и культурных разочарований, он же все-таки живет в эпоху политкорректности и пост-классовости, – мне надо было обмануть… язык.

Но вы получили подлинно британское воспитание: пресвитерианские аскетические ценности в семье, потом школа – престижный Итон, потом Кембридж…

А мне кажется, что важно другое. Я вырос в семье врача и спортсмена. Мой отец был невероятно деликатным, невероятно воспитанным человеком, врачом, исключительно преданным своим пациентам, подлинным атлетом – он ведь выиграл золотую медаль по парной гребле на Олимпийских играх в Лондоне в 48-м. И я хотел быть похожим на него и также занимался греблей, довольно серьезно. Подруга моей юности Эмма Томпсон тут недавно сказала: «Слушай, я вспоминаю тебя тогдашним и не верю своим глазам – ты был огромен». Да, гребля – силовой вид спорта. Я был огромен. Отчасти поэтому меня и в Кембридж взяли – спортивная форма впечатляла. Но я хотел быть похожим на отца и одновременно отрицал его – и его тактичность, и его честность. Я был дурным подростком, этаким противным тинейджером… Но все мы обречены осознавать себя лишь ухудшенной версией своих отцов… И вот чем кончилось: притворяясь врачом Хаусом, я зарабатываю в десять раз больше, чем зарабатывал бы он, будь он жив. Журналисты спрашивают, не жалко ли мне, что отец умер еще до «Хауса». Нет, не жалко – возможно, мне было бы стыдно за это притворство. Но мне жаль, что отца нет в живых. Я так и не смирился с его смертью, мне не хватает его – и этой его деликатности, и чистоты, и преданности. Незадолго до его смерти я уехал в США, сниматься в «Стюарте Литтле», кажется. Я знал, что он чувствует себя плохо, но решил не ездить к нему и не прощаться подробно. И сделал это вполне сознательно: я не хотел его… отпускать, не хотел давать ему разрешение уйти. У него должно было «висеть» это дело – встретиться со мной. И я толком не попрощался. Сейчас жалею об этом. Но не исключено, что сделал бы то же самое, если бы ситуация повторилась.

А вообще вы считаете, стоит оставлять незавершенные дела? В жизни есть смысл в открытых финалах?

Жизнь сама оставляет финалы открытыми. Для меня явный пример – моя мать. Она была женщина, страдающая перепадами настроения, со странностями – например, по-моему, первой в Европе начала реально воплощать в жизнь «зеленые» идеи: собирала макулатуру по соседям и сдавала… Она пре-зирала идею, что жить надо ради счастья, что надо его непременно достичь. Она терпеть не могла само слово «комфорт». Она враждебно относилась к сантиментам, к проявлениям нежности, слезы просто ненавидела. В качестве реакции на наши детские слезы могла сказать: «Сырость не разводи!» У нас были странные отношения: мне казалось, что она слишком многого от меня ждет, видит во мне нечто, чему я никогда не смогу соответствовать. А я только и делал, что разбивал образ идеального себя: в школе врал, всерьез учиться играть на фортепиано отказался. Стал актером-самоучкой, а не врачом, как отец, – как она хотела… Наши отношения не были безоблачны, и мне казалось, в целом я ее разочаровал. Но после ее смерти брат рассказал, что я, оказывается, был материнским любимцем, что она гордилась моими сценическими опытами… Но ее уже нет, мне некому сказать то, что теперь хочется. Финал так и остался открытым.

Переезд в США не сделал вас меньшим пессимистом? Ведь все-таки принято считать, что Америка – страна оптимистов-жизнестроителей.

Послушайте, когда я закрываю за собой дверь у себя в Англии, я вхожу в свою крепость. В солидное каменное вместилище жизненных основ. А когда я хлопаю дверью в доме в Лос-Анджелесе, содрогаются стены! Здесь все хлипко, все временно, никто и не думает о постоянстве. Здесь строят, но так, не зацикливаясь, чтобы было удобно сейчас. В целом мне нравится этот американский принцип жизни – fast & easy (легко и быстро. – Прим. ред.). Нечего заявлять миру о себе как о чем-то непреходящем!

Но как, имея склонность к депрессии, вы столько лет играли в комедиях и сами писали сценарии комедий и скетчи, то есть смешили людей?

Да ведь я всего лишь депрессивный тип, а не мизантроп. Мне нравятся люди. И они знают об этом – никто обо мне не скажет дурного слова. Поэтому дурное я говорю о себе сам.

Личное дело

* 1959 В Оксфорде (Великобритания) в семье Рейнольда и Патришии Лори, врача и домохозяйки, родился младший из их четверых детей – сын Хью.
* 1978 Поступает на отделение антропологии и археологии Селвин-колледжа Кембриджского университета; присоединяется к университетскому театральному обществу «Кембриджская рампа» (Cambridge Footlights), где знакомится с его активистами, будущими актерами Эммой Томпсон, Стивеном Фраем, Робби Колтрейном; переживает романтическое увлечение Томпсон.
* 1982 Вместе с Томпсон, Фраем и Колтрейном создает комедийное сериальное телешоу Alfresco британского ТВ, пользующееся успехом; начинает активно сотрудничать с ТВ (ныне на счету Лори более 40 ролей в телешоу и телесериалах).
* 1985 Первая роль в кино в «Беспокойном сердце» Фреда Шепизи.
* 1987 На телеканале Би-би-си начинает выходить комедийное скетч-шоу «Немного Фрая и Лори» (A Bit of Fry & Laurie), которое продержится в эфире рекордные 9 лет; литературная основа его создается по преимуществу самими исполнителями; женится на Джо Грин, театральном администраторе.
* 1988 Рождение первого ребенка – Чарлза, за которым последуют Уильям (1991) и Ребекка (1993).
* 1990–1993 Телесериал «Дживс и Вустер» по произведениям П. Г. Вудхауса.
* 1996 Дебют в Голливуде – в фильме «101 далматинец» Стивена Херека; выпускает роман «Торговец пушками».
* 1999 «Стюарт Литтл» Роба Минкоффа
* 2004 Сериал телеканала Fox «Доктор Хаус», который приносит Лори мировую славу.
* 2005 Номинация на «Эмми» за роль в «Докторе Хаусе» (затем последовали еще четыре номинации и «Золотой глобус» в 2006 и 2007 годах);
* 2008 «Короли улиц» Дэвида Эйра.
* 2009 Озвучивает роль Доктора Таракана в анимационном фильме «Монстры против пришельцев» Роба Леттермана и Конрада Вернона;
* 2010 В качестве режиссера снимает 16-ю серию 6-го сезона «Доктора Хауса» «Карантин» (Lockdown); в России в октябре на канале «Домашний» начинается демонстрация 6-го сезона сериала «Доктор Хаус», а в США в сентябре стартовал 7-й сезон.