На следующий
год Беглли совершенно забросил теннис и страстно увлекся фотографией. Тогда все
его друзья стали умолять его вернуться к теннису, вовлекали его в разговор о
подаче, об отбитых и срезанных мячах, о случаях из жизни Реншо, но он не желал
и слышать о теннисе.
Где бы он ни
был и что бы он ни увидел, он все фотографировал. Он делал снимки со своих
друзей и этим превращал их в своих врагов. Он снимал маленьких детей и вселял
отчаяние в сердца любящих матерей. Он снимал молодых женщин, и на их семейное
счастье ложилась тень. Один юноша как-то влюбился в девушку, которая, по мнению
его друзей, была ему не пара. Но чем больше они чернили ее, тем больше он к ней
привязывался. Тогда его отцу пришла в голову счастливая мысль, и он уговорил
Беглли сфотографировать ее в семи различных позах.
Когда
влюбленный увидел первую фотографию, он сказал:
- Что за
уродство! Чья это работа?
Когда Беглли
показал ему вторую, он сказал:
- Слушайте,
дорогой мой, да тут нет ни капли сходства. У вас она вышла безобразной
старухой.
При виде
третьей он сказал:
- Помилуйте,
что вы сделали с ее ногами? Не может быть, чтобы они были такого размера. Это
противоестественно.
Увидав
четвертую, он воскликнул:
- Пресвятое
небо! Во что вы превратили ее фигуру? Как это могло получиться?
При взгляде
на пятую он зашатался.
- Великий
боже, - воскликнул он, содрогаясь от ужаса. - Это не человек, а призрак! У
людей такого выражения лица не бывает!
Беглли уже
начал не на шутку обижаться, но его взял под защиту находившийся тут же отец
молодого человека.
- Беглли тут
ни при чем, - стал вкрадчиво уверять пожилой джентльмен. Он не виноват. Что
такое фотограф? Простое орудие в руках науки. Его дело - установить аппарат, а
тот уже сам изображает все, что перед ним оказалось... Не надо, - продолжал
пожилой джентльмен, удерживая Беглли, который собирался продолжать демонстрацию
своих произведений, - не стоит, не показывайте ему двух остальных...
Мне жаль
бедную девушку! Она, по-видимому, искренно любила этого юношу, и наружность у
нее была нисколько не хуже, чем у других. Но какой-то злой дух, казалось,
вселился в аппарат Беглли. С непогрешимым инстинктом литературного критика он
схватывал недостатки и преувеличивал их до такой степени, что они затмевали все
достоинства. Человек с прыщом превращался в прыщ с человеком на заднем плане.
Люди с резкими чертами лица становились придатками к своим собственным носам.
Никто не подозревал того, что один из наших соседей уже четырнадцать лет носит
парик. Аппарат Беглли сразу же раскрыл обман, притом с такой очевидностью, что
все друзья этого человека долго удивлялись, как это могло ускользнуть от их
внимания.
Аппарату,
очевидно, нравилось показывать человечество с самой плохой стороны. Невинные
младенцы у него неизменно получались с хитровато-глупым выражением лица.
Молодым девушкам приходилось выбирать, что им больше по вкусу: лицо
бессмысленно идиотское или злое, как у начинающей ведьмы. Кротких старушек
аппарат делал наглыми и циничными. Нашего священника, прекраснейшего пожилого
джентльмена, Беглли изобразил каким-то дикарем с нависшими бровями и с явно
недоразвитым интеллектом. Виднейшего адвоката города он запечатлел с таким
лицемерным выражением лица, что не многие из видевших его портрет решались
потом доверять ему свои дела.
Мне,
пожалуй, не следовало бы говорить о себе, так как я могу быть пристрастным.
Скажу одно: если я хоть чуточку похож на свою фотографию, сделанную Беглли, то
все, что критики когда-либо и где-либо говорили по моему адресу, справедливо и
даже больше чем справедливо. Однако я готов утверждать - хоть я и не претендую
на красоту Аполлона, - что левая нога у меня отнюдь не длиннее правой и вовсе
не изгибается дугой. Это я берусь доказать. Беглли уверял, что с негативом
что-то произошло во время проявления, но на фотографии этого пояснения нет, и
потому я продолжаю считать себя незаслуженно оскорбленным.
Аппарат в
руках Беглли не подчинялся никаким законам перспективы - ни божеским, ни
человеческим. Я видел фотографию его дядюшки, снятого рядом с ветряной
мельницей, и пусть любое беспристрастное лицо решит, кто из них больше - дядя
или мельница.
Однажды он
вызвал целый скандал в нашем приходе, демонстрируя карточку всем известной и
уважаемой незамужней особы, держащей на коленях молодого человека. Черты лица
этого джентльмена были расплывчаты и костюм казался до смешного детским, -
между тем, если бы он встал, рост его был бы не меньше шести футов и четырех
дюймов. Одной рукой он обнимал ее за шею, а она держала его за другую руку и
фальшиво улыбалась.
Имея
некоторое представление о фотографической машине Беглли, я охотно поверил
объяснению этой дамы, утверждавшей, что мужчина на ее коленях это ее
одиннадцатилетний племянник, но люди недоброжелательные смеялись над ее
попытками оправдаться, а то, что получилось на снимке, говорило против нее.
Все это
происходило на заре всеобщего увлечения фотографией, когда малоопытным людям
даже нравилось по дешевке запечатлеть свои черты. И вот почти все, жившие на
три мили в окружности, раньше или позже сидели, стояли, облокачивались или
лежали перед Беглли. В результате ни в одном приходе люди не отличались таким
смирением, как в нашем. Взглянув на свою фотографию, снятую Беглли, никто уж не
мог грешить тщеславием. Каждому портрет открывал глаза на его недостатки.
Спустя
некоторое время какой-то злонамеренный человек изобрел кодак, и Беглли стал
появляться всюду притороченным к предмету, напоминающему миссионерский ящик
сверхкрупного калибра. На ящике была надпись, смысл которой сводился к тому,
что стоит Беглли нажать на спуск, как человек, очутившийся перед объективом,
будет сфотографирован в совершенно непристойном виде.
Для всех
знакомых Беглли жизнь стала сплошным испытанием, все ежеминутно боялись, что он
застигнет их в нежелательном виде. Он увековечил с помощью моментальной
фотографии своего отца, когда тот отчитывал садовника, и младшую сестру в тот
момент, когда она прощалась с дружком у садовой калитки. Для него не было
ничего святого. Он щелкнул спуском кодака, стоя позади процессии во время
похорон своей тетки, и запечатлел, как один из ближайших родственников
покойной, закрываясь шляпой, шептал на ухо брату веселый анекдот.
Общественное
негодование уже достигло предела, как вдруг в нашей местности появилось новое
лицо - молодой человек по имени Хэй, подыскивавший спутников для летней
экскурсии в Турцию. Все с восторгом подхватили эту идею и рекомендовали ему
взять с собой Беглли. Мы возлагали большую надежду на эту поездку, мечтали, что
Беглли нажмет на спуск своего кодака около гарема или за спиной какой-нибудь
султанши, и найдется башибузук или янычар, который навсегда освободит нас от
него.
Фотографы – всё те же люди: один тебе
покажет целый мир, другой «фоторисует» лишь собственный диагноз. Из
«ЛюбоПыток».