Глава 3. Адаптивный креационизм (окончание). О том почему обезьянничающий всегда будет догоняющим и проигравшим
[...] Иным, но похожим образом, нивелирует значимость первых строк Библии протоиерей Стефан Ляшевский:
«Да не смутят нас два первоначальные стиха первой главы, где сказано о небе и земле до сотворения света, о котором сказано только в третьем стихе, ибо первые два стиха – это то, что в современном понятии нужно было бы назвать эпиграфом и поставить в правом углу, а не в строчках текста» (Ляшевский С. Опыт согласования современных научных данных с библейским повествованием в свете новейших археологических раскопок и исследований, гл. "Первый день творения").
По сути предлагается эти неудобные строки (Быт 1:1-2) если не выбросить, то как минимум вынести за скобки толкования первого дня творения. Далее Стефан Ляшевский пишет:
«Что это только эпиграф можно судить из дальнейшего текста: так, в стихе 7-м говорится: "И создал Бог твердь и назвал Бог твердь небом" (ст.8). Следовательно, небо (звездные миры) было создано после света, о котором говорится в третьем стихе. И о тьме говорится, что после создания света "отделил Бог свет от тьмы", так что "тьма над бездною" не могла быть до образования тьмы и отделения ее от света. В такой же мере это относится к земле и воде» (Там же).
Смысл этого предложения в том, чтобы перенести сотворение неба и Земли из первого дня творения во второй, куда помещается также создание Солнечной системы. При этом небо второго дня, которое отделяет "воду от воды", плохо соотносится с предлагаемыми "звездными мирами", поэтому Ляшевский придает слову "вода" смысл "мировой эфир" [*Примечание: Физический эфир – гипотетическая субстанция, пронизывающая всю Вселенную. Эфир понимается как среда, посредством которой распространяются электромагнитные волны. Альберт Эйнштейн писал: «Согласно общей теории относительности, пространство немыслимо без эфира; действительно, в таком пространстве не только было бы невозможно распространение света, но не могли бы существовать масштабы и часы и не было бы никаких пространственно-временных расстояний в физическом смысле слова» (Эйнштейн А. Эфир и теория относительности).] (Там же, гл. "Второй день творения").
Утверждение автора о невозможности существования тьмы до создания света просто нелогично. Претензия к "земле и воде" не подкреплена внятными доводами и поэтому непонятна. В результате, все это в целом звучит неубедительно.
Что остается креоадаптистам? Только предполагать Большой Взрыв и рождение Вселенной в словах "в начале сотворил Бог небо", соглашаясь с возникновением Земли в первый день или период творения (Быт 1:1). В этом случае возникают трудности в соотнесении создания света (Быт 1:3-5) с современными научными теориями, ведь библейский свет появляется после создания Земли, но до создания Солнца (Быт 1:14-19).
Не меньше проблем у креоадаптистов вызывает толкование появления земной растительности на третий день или в третьем периоде (Быт 1:11-13), а Солнца и других небесных светил – на четвертый день или в четвертом периоде (Быт 1:14-19). Получается, что миллионы или миллиарды лет растения обходились без солнечного света и тепла? Здесь, правда, Стефан Ляшевский замечает:
«Лучи солнца [до четвертого периода творения] не проникали непосредственно на землю, но преломлялись под известным углом через мощную оболочку водяных паров и освещали землю в то время совершенно иначе, нежели сейчас: ночь была не такой темной и не такой длительной, а день не таким ярким. Не было ни зимы, ни лета, ибо не существовало астрономических законов. Деревья того времени не имеют годичных колец, но как у травы, их структура была трубчатая, а не кольцевая. Не было и климатических поясов, ибо теплоизоляционная оболочка водяных паров сохраняла тепло по всей поверхности земли» (Там же, гл. "Третий день творения").
То есть предполагается, что в описании четвертого дня творения речь идет не о создании Солнца, а только о его оптической видимости с поверхности Земли.
Но как бы ни старались креоадаптисты, их богословские построения пока не могут полностью соответствовать одновременно и Библии, и научным теориям, при этом оставаясь непротиворечивыми. В итоге, погоня за большей научностью в богословии приводит жертвам в области логики и библеистики.
