Моисей Соломонович Наппельбаум (1869-1958 г.) был выдающийся фотомастер, создавший собственную, только ему присущую творческую манеру исполнения студийного фотопортрета. В основу этой манеры он положил особые приемы работы со светом, позволяющие создавать аскетичный и одновременно яркий и достоверный образ портретируемого.
При кажущейся простоте портреты Наппельбаума полны внутреннего драматизма. Портрет работы Наппельбаума не перепутаешь ни с чьим другим. На лица его персонажей струится таинственный, непонятно откуда берущийся свет - «рембрандтовский», как сказали бы искусствоведы. Наппельбаум и впрямь выполнял революционные по тем временам эксперименты с освещением в кадре. Тогда, в самом начале века, было неслыханной смелостью сделать портрет, где лицо высвечивается лишь наполовину, с одной стороны. Согласно тогдашней
моде, чтобы выполнить грамотный портрет, требовалось как минимум три источника освещения. Наппельбаум оставлял один источник и делал «неграмотные» портреты. На подобную дерзость мог отважиться только настоящий художник.
Его творческий путь, начавшийся в 80-е годы ХIХ века, продолжался более 70 лет. За это время фотограф сделал тысячи портретных работ, вошедших в золотой фонд искусства светописи.
Портрет Ольги Глебовой-Судейкиной
Моисей Соломонович Наппельбаум родился в 1869 году в Минске. В 14 лет родители отдали его учеником в портретное ателье «Боретти». Сын польского архитектора, интеллигентный и образованный человек, он не только обучил мальчика азам фотографического ремесла, но и помог развить его вкус. Наппельбаум начинал учеником копировщика - человека, который печатал портреты. В ту пору это была самая низкая ступень фотографического ремесла: выше стояла работа ретушёра, ещё выше - фотографа. Боретти, почувствовав
способности мальчика, иногда во время своего отсутствия разрешал ему снимать самостоятельно. Спустя три года ученичества Наппельбаум начал получать жалованье фотографа. Желанию Наппельбаума учиться мешало не только отсутствие пособий по съёмке фотопортрета, но и бытовавшие тогда в среде фотографов нравы. Каждый портретист «изобретал» какой-то особый приём съёмки или печати и всячески утаивал его. Сказывались законы жёсткой конкуренции. Но молодой фотограф всё равно ухитрялся учиться: внимательно изучая
витрины московских ателье, он остро ощущал разницу в тех эстетических нормах, которым следовали его коллеги.
Портрет Бориса Пастернака с первой женой Евгенией Лурье и сыном Евгением
Всю жизнь Наппельбаума будет тянуть «к перемене мест»: Козлов, Одесса, Евпатория, Вильно, Варшава, города Соединённых Штатов Америки… Лишь в 1895 году, вернувшись в родной Минск, Наппельбаум, наконец, открывает своё фотоателье. Минский период в творчестве мастера занимает 15 лет. Именно в те годы начинается формирование некоторых творческих принципов: он бросает открытый вызов своим коллегам-фотопортретистам, среди которых в ту пору процветала склонность к пошловатой красивости. Наппельбаум отказался
от назойливых, повторяющихся в снимках аксессуаров. Перестал использовать белые и серые однотонные фоны. Отверг статичность поз, создающих ощущение искусственности. Вместо ставшей каноном групповой «трёхъярусной» композиции предлагал живые сцены общения людей. В 1910 году Наппельбаум переезжает в Петербург. Пройдёт время - и он станет владельцем собственной фотостудии, расположенной в самом центре города, на Невском проспекте. Семья фотографа была большой и дружной: жена, четверо дочерей, сын.
Портрет Анны Ахматовой
В доме Наппельбаума по понедельникам собирались известные поэты: Ахматова, Гумилёв, Кузмин, Лунц, приходили и музыканты. В комнату набивалось 30–40 человек: здесь увлечённо спорили об искусстве, читали стихи, слушали музыку. Даже в тяжёлые годы войны и революций жизнь салона не прекращалась: молодые литераторы и музыканты собирались в красивом доме на Невском. Хозяин дома старался по мере сил поддерживать участников «понедельников». И в голодную пору каждому гостю салона предлагали чашку чая
и крошечный бутерброд. Между тем имя Моисея Наппельбаума становилось всё более и более известным. «Иной раз, - писал фотограф, - я часами мучил заказчика, пересаживая с места на место, делая по 10–12 снимков, заставляя его то надевать пальто или шляпу, то снимать, требуя иногда, чтобы клиентка поехала домой и надела другое платье или переменила причёску, которая, по-моему, должна ей больше идти. Случалось и так, что заказчик приходил получать уже готовую работу, а я, увидев его в другой одежде, начинал
работу снова».
Портрет Николая Гумилева
Наппельбаума интересовали изобразительное искусство, театр, литература. Он не уставал повторять, что учителей своих нашел в художественных музеях – в Эрмитаже и Третьяковской галерее. Это Рубенс и Ван Дейк, Репин и Серов, Рафаэль и Леонардо да Винчи. Однако самое сильное воздействие на Наппельбаума-портретиста оказал, несомненно, Рембрандт. В начале века в среде фотографов было модным так называемое «рембрандтовское» освещение. Изучив творчество великого живописца, Наппельбаум понял, что модное
следование художнику было весьма далеким от сути его поисков. В ту пору в среде фотографов было в моде «рембрандтовское» освещение. Вскоре Наппельбаум понял, что модное поветрие не имеет ничего общего с первоисточником. "К чему сводилось освещение «Рембрандт» в фотографии? – писал портретист, вспоминая это время. – Резкое боковое или заднее освещение, пучок лучей, направленный на лицо, руки или часть фигуры. Вот и все. Разве мы понимали, что у Рембрандта расположение света и теней
в соответствии с фоном сообщает особую живость фигуре или рельефность предмету, что, переданный вдохновенной рукой Рембрандта, он начинает жить своей реальной жизнью именно благодаря распределению на нем света и теней".
Портрет Александра Блока
Наппельбаум приходит к решению использовать один источник света в своей работе. Считалось, что художественный снимок можно сделать, имея не менее 3.х источников света. Но в 1915 году фотограф начинает применять в качестве единственного источника света электрическую лампу в 1000 ватт, помещённую в самодельный софит, напоминающий по форме перевёрнутое ведро. «Если я достиг чего-либо в искусстве фотопортрета, то в значительной мере благодаря этой довольно примитивной по конструкции лампе. Она сразу дала освещение,
которого мне так не хватало».
Развивая свои представления о значении света в фотопортрете, он стал использовать в качестве единственного источника освещения тысячеваттную электрическую лампочку, помещенную в самодельный софит. "Всю свою дальнейшую жизнь, – признавался Наппельбаум много позже, – я работал с одним источником света. Если я достиг чего-либо в искусстве фотопортрета, то в значительной мере благодаря этой довольно примитивной по конструкции лампе. Она сразу дала освещение, которого мне так не хватало".
Портрет Михаила Булгакова
В середине 20-х годов Наппельбаум переезжает в Москву, где живёт безвыездно вплоть до начала Великой Отечественной войны. Именно в эти годы им сделано большинство его портретных работ. «В своё время меня упрекали в печати, что на моих фотоработах нет атрибутов, указывающих на профессию». Будто споря с подобными прямолинейными представлениями о задачах портрета, мастер в своей трактовке образа человека нередко сознательно шёл к цели «от противного», максимально далеко уходя от профессии портретируемого.
В целом же Наппельбаум был известным мастером показа рук: достаточно посмотреть на его снимки, чтобы убедиться в этом. Движение, жестикуляция, ритм и пластика рук портретируемого обычно умело подчёркивались, становясь доминантой портрета.
«У отца, - пишет дочь фотографа Ольга Грудцова, - было поразительное чутьё художника. Не имея не только высшего, но и среднего образования, порой не прочитав книг писателя, которого снимал, он улавливал неповторимую индивидуальность человека и характер его творчества. Снимок Блока сделан 25 апреля 1921 года. Крупным планом сфотографирована голова, но вы видите одни глаза. Огромные, серые, пронзительные. Отцу казалось, что Блок видит что-то невидимое. А Есенин! Отец как бы предугадал его судьбу. Есенин пришёл
сниматься с товарищами - весёлый, кудрявый, золотоволосый херувим в галстуке. А на портрете он стоит с низко опущенной головой. Стоит обречённый. Снимок сделан за несколько дней до трагической гибели поэта».
Портрет Сергея Есенина
В снимках, сделанных мастером, заключён парадокс: с одной стороны, они полны раздумчивости, монументальности. С другой, подвижны, динамичны. «Нельзя забывать, - писал Наппельбаум, - что любое положение фигуры, каким бы спокойным оно ни было, - частный момент движения. Движение должно ощущаться в портрете, иначе в нём не будет жизни».
Наппельбаум как фотопортретист постиг то, что удалось в своё время Боровиковскому и Тропинину, Серову и Крамскому: подобно великим живописцам, он сумел донести до нас не только внешний облик человека эпохи, но и его внутренний мир. Что его волновало, над чем он думал, о чём страдал? Даже не зная в точности, кто запечатлен на снимке, можно без труда догадаться, каков род деятельности персонажа - учёный он или художник, музыкант или военачальник. Причём полководца вы узнаете не по наличию орденов и прочих атрибутов
доблести, а композитора отнюдь не по присутствию рояля в кадре. Фотограф не прибегал к подобным подсказкам. Эмоциональная открытость человека или аналитический склад его ума, решительность или растерянность перед миром - все можно «прочитать» по мускулам лица, по взгляду, который, кстати, крайне редко был направлен в сторону объектива.
Портрет Всеволода Мейерхольда
Какими они были, люди, создававшие историю и культуру России XX века? Бегущие человечки на плёнке сохранившихся кинохроник едва ли дают о них более полноценное представление, нежели фотопортреты Наппельбаума. Портреты, сделанные без суеты, будто бы с пониманием того, что они создаются надолго - навсегда. В них можно всмотреться и попытаться понять, что же это были за люди, о которых мы с детства читали в учебниках?
Портрет Семена Будённого
В 1918 М.Наппельбаум сделал ряд портретов деятелей революции, соратников Ленина. Среди них портреты Ф.Дзержинского, В.Воровского, А.Луначарского, В.Куйбышева. В 1919 году М.Наппельбаум при поддержке Я.Свердлова организует при ВЦИКе первую государственную фотографию. 20-е и 30-е годы наиболее плодотворные в жизни портретиста. В это время Наппельбаум фотографирует многих выдающихся людей страны: писателей, художников, артистов, ученых. Персональные выставки М.Наппельбаума состоялись в 1918 (Петроград), 1935, 1946,
1955 годах (все в Москве).
В связи с пятидесятилетием творческой деятельности в 1935 году мастеру было присвоено звание заслуженного артиста республики. М.Наппельбаум написал книгу «От ремесла к искусству». В ней фотограф рассказал о своем жизненном и творческом пути.
Наппельбаум был вхож в политическую элиту, с его портретов на нас смотрят «добрый дедушка Ленин», прищуривший глаз «железный Феликс», легендарный маршал Будённый. Новая власть была разборчива в профессионалах. Она выискивала неординарных, талантливых людей с целью поставить себе на службу, а непокорившихся - уничтожить.
Портрет Феликса Дзержинского
Но сегодня мы не смеем называть Наппельбаума придворным фотографом, который только и делал, что ретушировал портреты кровавых революционеров. Во-первых, потому что сами не жили в то сложное время. Во-вторых, потому что помимо снимков вождей революции фотограф создал галерею портретов людей, без которых невозможно сегодня представить русскую культуру уходящего века, - Станиславский и Эйзенштейн, Пастернак и Есенин, Шостакович и Хачатурян, Галина Уланова и Айседора Дункан. Почти наши современники, они жили не
так уж давно, и, наверное, живы ещё люди, которые здоровались с ними за руку. Но если Фаину Раневскую для будущих поколений увековечил кинематограф, то иных великих мы уже никогда не увидим в кино.
Портрет Владимира Ульянова (Ленина)
Портреты, созданные им в 20–30-е годы, пройдя проверку временем, оказались в музеях, вошли в учебники по фотографии и отчественной истории. Но не только потому что запечатлели фигуры исторического масштаба. Даже если рукой Наппельбаума создан фотопортрет человека, сегодня почти никому неизвестного, он тоже достоин выставочной галереи. Потому что лица, глядящие на нас с его фотографий, являют собой портрет целой эпохи, пусть не такой далёкой, но уже ушедшей…
