Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Информбюро имени Товарища У

  Все выпуски  

Информбюро Товарища У --- Убить генерала


Информационный Канал Subscribe.Ru


Убить генерала

 

Он убил генерала.

Заслуга не ахти какая, генерал был не больше чем говнюк, липовый генерал, прямо скажем, но сам-то он каков. Захотел — и убил.

Я узнал, что он убийца, в одну из наших последних встреч. Мы пили кофе у него дома, когда по телевизору, приурочив к какой-то дате, показали покойного генерала. «Какая гадость», сказал я. «Хорошо, что я убил его», сказал он. — «Ты убил генерала?» — удивился я. — «Ну да, убил». — «Как? Веником?» — «Иголкой. Я убил его иголкой». — «Вот как. За что же?» — «За твоего любимого Ленина». — «Ты ведь не любишь Ленина». — «Люблю, не люблю… А может, мне за него обидно. И уж точно, я любил своего дедушку».  — «Дедушку?»

Ниже я излагаю историю, которую он мне рассказал.

*   *   *

— Мой дед был, что называется, замполит — старый упертый коммуняка фронтовой закалки. Очень бодрый был старик и весьма заядлый. Когда перестройка началась, все грозился Горбачева повесить. Иуды, кричал, что же они делают! Да в наше время бы их за такое!

Был у деда друг, замполит под стать ему. О четырех ногах, то бишь на костылях ходил. Помню, как он являлся к деду в гости. «Добрый вечер, Вениамин Сергеевич, проходите, пожалуйста». — «Сволочи, Кузьма Семенович, негодяи, свинячья банда». — «Падлы все», — вежливо отвечает дед и гостеприимно проводит гостя в комнаты.

Семья наша в целом относилась к перестройке вполне индифферентно. Ну и дед, конечно, не мог с нами не схлестнуться. Что ни обед, что ни ужин — дед сразу начинает политинформацию. Вы, говорит, себя умнее нас считаете. А кто из вас, как я, в бахилах школу кончал? Все, конечно, смеются — оттого, что он в бахилах школу закончил, ума вряд ли прибавилось. Это раньше я так думал, а теперь… это как еще посмотреть. В общем, смеемся все, а дед — не унимается. «Я таких комсомольцев, как этот ваш Горбачев, знавал, и не одного. Пока мы сеяли-пахали, они все песни пели. Вот и допелись!» — «Это почему же, папа, Горбачев наш? Мы вообще молчим». — «Именно ваш, потому что вы надо мной смеетесь, а смеетесь вы надо мной, потому что дураки». — «Да мы вообще молчим, папа, успокойтесь вы». — «Вот это правильно делаете, что молчите. Вот и молчите себе, а зубы поспрятайте. Нечего их скалить здесь. Зубоскалы».

Не раз и не два так вот буянил дед, доходя в своих застольных разговорах и до матерной агитации, а после девяносто первого года вдруг замолчал сам. Резко замолчал, политинформации прекратил и катастрофически стал сдавать. В девяносто втором на демонстрацию Седьмого Ноября не пошел, потому что мочегонное принял. В девяносто третьем, аккурат после расстрела парламента, случился у него инсульт. В это же время умер, прикованный к кровати, Вениамин Сергеевич. Пока жив был, дед все к нему ходил. Чуть не каждый день. Соберется, посмотрит на нас сурово, газету «Правда» под мышку сунул — и пошел. Мы еще шутили, что они там организуют заговор с целью возвращения Советской Власти. Не удался, значит, заговор… Схоронив последнего друга, дед окончательно в себя ушел и будто от всего отгородился. Засел безвылазно в своей комнате, как, действительно, тот старый пень. По-моему, «старый пень» — это комплимент. Нас с тобой вряд ли назовут в таком возрасте старыми пнями… Так, скажут, топает старикашка, и пусть себе топает.

Мы дома видим, — старик чудит, но ведь у каждого жизнь своя, свои рыпания… В общем — чудит и чудит. Он все больше себе, мы себе. Привет — пока. Разговоры свои прекратил — ну и ладно. Да и о чем говорить — нету уже ничего, никакой этой его Совдепии. Какие там политинформации.

А ведь много больше я мог тогда с ним быть… И много больше мог для него сделать, чем делал.

Ну, да это… ну так вот.

Сижу я раз, смотрю телевизор, передача о Ленине, какой он там такой-сякой, разносчик сифилиса и революции, дурак и деспот, и вылазит на экран, вот как сейчас, этот самый генерал. И тоже, гад, на Ленина чего-то несет. Он вообще по Ленину большой спец был и даже книжки какие-то написал. Ла-ла-ла, болтает чего-то, я смотрю себе на него, семечки жру, — мало, что ли, по телевизору таких передач показывают? Ну, пиздит себе и пускай пиздит, мне-то что? Мало таких? Вдруг чувствую, что в комнате я не один. Я обернулся и вижу: из комнаты своей вышел дед и скорбно так стоит. Давно, видимо, вышел. Слушал генерала, а смотрел на меня, и так смотрел, что я его взгляд до сих пор запомнил. Ничего не сказал и назад себе в комнату зашел.

И так мне гадко, так позорно стало, будто я перед ним обосрался, или там жабу в руки взял. Вырубил я на хрен этот сраный телевизор, сижу в кресле, и так противно мне, так горько. Не то что даже дедушку жалко, а за себя стыдно, что ли. Мне, ладно, мне по фиг — но неужто не могу я уберечь старика от всей этой дряни?

Через пять дней дедушка умер.

А через год случилось мне пришивать пуговицу на штаны. Вот как это бывает... Я парень самостоятельный, да теперь еще стал и голодранец, так что с ниткой и иголкой обращаться умею. Пришил, значит, пуговицу, иголку надо вернуть на место, вот я иду, несу ее, прохожу мимо стола. А на столе кто-то из домашних оставил журнал, а в журнале фото этого самого генерала. Такой он весь слизкий, верхняя губа поблескивает, и на черепе пигментные пятна. А может, дефект съемки, не знаю. Взял я в руки журнал, и сел в то самое кресло, в котором тогда телевизор смотрел. Гляжу на снимок, а воспоминания так и приливают… И вовсе не подумал я ни о какой черной или белой магии, но сам для себя внезапно сосредоточился весь, вздохнул — и сунул иголку генералу в пузо. Так и почувствовал, как выходит из меня огромной силы смертоносный заряд, прямиком туда, в пузо это. Откинулся в кресле, чувствую — вспотел. Во, думаю, это уже шиза. Лечиться пора.

А на другой день по телевизору передали, что генерал скончался. Он вроде как и раньше болел, но я сразу понял, что это я его прикончил. Моих рук это дело.

Совесть меня не мучит ниcколько. Перед генералом и его семьей. Кто ему позволил глумиться над прошлым, над стариками этими? Какого хрена он все это воротил, ножичком в их ранах ковырялся? Ну и получил. Перед дедом мне совестно — деда я не уберег.

*   *   *
Прощаясь с ним, я крепко пожал ему руку.


Готовый всегда к услугам Вашим, Товарищ У
http://www.tov.lenin.ru
comrade_u@tut.by

http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу

В избранное