День Победы является великим днем в истории России. Он был и остается великим при любых изменениях в политической жизни России и всех стран бывшего СССР. Он стал великим благодаря безмерному героизму всех сражавшихся и обеспечивающих их борьбу, благодаря той мобилизации всего общества, которая продемонстрировала способность отстранить в сторону все внутренние размежевания и обиды и сосредоточиться лишь на одном - победе над врагом, решившим по своему предопределить судьбу людей, страны, которые об этом не просили, благодаря внутреннему импульсу отпора завоевателям, сложившемуся за века истории России.

Какая бы ни была огромной или искривленной роль руководящей силы общества, а в данном случае - коммунистической партии и ее лидеров, сражались люди «все миром» против конкретного врага. Память погибшим и покалеченным, проявившим стойкость и мужество не может быть зависящей от последующих изменений в стране.

В знаменательную годовщину В.Бушин воспользовался статьей А.А.Зиновьева, чтобы проявить свое интеллектуально-героическое отношение к мыслям вне всяких сомнений выдающегося философа России второй половины XX века.

Если браться за критику размышлений, подхода столь неординарного мыслителя, надо взять на себя ответственность и обязательство сохранности его мысли и взойти на тот уровень глубины мысли, который хотя бы как-то был соразмерен глубине мысли автора.

Сначала В.Бушин приводит высказывание об А.А.Зиновьеве как «всемирно известном философе, писателе, социологе, ученом, своей энергией пробивающем преграды, мудреце, одном из духовных лидеров и т.п.» Это предстает как завязка критической интриги. Если все рассматривается серьезно, то следует лишь радоваться за нашего соотечественника и за нас вместе с ним.

Затем приводятся высказывания А.А.Зиновьева, характеризующие его успешность на жизненном пути. Можно лишь продолжать радоваться. Однако В.Бушин приступает к «придиркам» на пустом месте, помечая, что наш герой забыл «указать номер полка и название фронта». И это соединяется с самохарактеристиками А.А.Зиновьева, касающимися его дела жизни - «первооткрыватель, вхождение в тройку лучших логиков мира, переворот в логике и т.п.», а также о множестве трудов, не только логических, о случаях в его творческой биографии и биографии гражданина, вкладе в русскую культуру, о статусе одной из точек роста России.

У критика прорывается устремленность к ехидству, и он отмечает, что «перед нами спаситель Отечества». А вдруг так оно и есть?

Пора последовать мысли автора, а не начинать критику из-за неприятия «саморекламы». А причем здесь смакование о том, как уехал А.А.Зиновьев на Запад?

Критику не нравится, что автор именует себя «суверенным государством». Ничего не понимая в этой мысли автора, критик предлагает оценку по своим основаниям, которые не имеют никакого отношения к мысли автора. Он даже признает, что ему «многое не ясно».

Когда автор не понят, то лучше забыть об его оценке. Это самое простое правило дискуссии.

Надо сначала понять, а потом и критиковать, да еще вводя основания более высокие, чем у автора. Об этом утверждал еще Аристотель и более ранние авторы в мире мысли.

Но вот и появляется основание критики. Книги А.А.Зиновьева являются антисоветскими. Вот в чем причина. Если бы они не были таковыми, то не было бы и критики, не было бы раздражения от «саморекламы».

А еще и другое основание. Запад черпал информацию из выводов и анализа, да еще и не платил творцу.

Если труд, критически ориентированный, содержит научные выводы, которыми может воспользоваться враг, то что делать с ученым? Сделать вывод, что работал ученый на врага? Да еще позабавляться, что бесплатно работал ученый, не заплатили, как другим?

И где же повод для критики, для гражданского, научного и т.п. - огорчения?

Во всех жизненных обстоятельствах или в содержании мысли автора?

И вот, наконец-то, появляется отношение из философской позиции, отношение к философской истории автора.

Правда сначала мысль касается политической мысли. Критику непонятно, как можно сделать вывод неосуществимости идеалов коммунизма исходя из наблюдения за сохранностью государства, тогда как классики обещали «отмирание государства».

Критик может с этим не соглашаться и с ходом мысли автора, но тогда следует вводить более серьезные основания для оправдания сомнений.

А их нет.

Правда критик идет за помощью к И.Сталину, пояснявшему, что государство отомрет «в отдаленном будущем после победы коммунизма во всем мире или большинстве стран». А пока идет сражение с капитализмом государство надо укреплять.

А почему бы не понять, что 16-летний А.А.Зиновьев лишь задумался о цикле бытия государства, о постоянстве борьбы и не видит конца бытию государства, а затем удивляется, почему это не увидели и классики?

И в чем тогда содержательность мысли о государстве, его длительности жизни.

Либо это желание не иметь государство, и тогда наука тут не причем, либо это вывод теоретической конструкции, и тогда надо разобраться, есть ли исторический материал, подтверждающий приходимость к будущему отмиранию государства.

Если не удастся заметить тенденции в реальной политической практике, то может быть и гипотеза об ошибке теоретика. Такое в науке происходит постоянно, и никто не издевается над динамикой проблематизации и депроблематизации.

А вот и другой повод, уже для 75-летнего ученого.

Автор утверждает, что общество не может быть обществом «равных», так как невозможно представить социально и экономически равенство людей в обществе, о котором говорится в коммунистической версии об обществе после победы коммунизма.

Критик использует И.Сталина для показа того, что равенство здесь состоит в освобожденности от эксплуатации и от такой частной собственности на средства производства, в обязанности трудиться по способностям и получать по труду.

Остается узнать, хотя бы и у И.Сталина, что это за освобождение и обязанности, что такое эксплуатация.

За время демократизации и открытости к критике ученые давно показали, что степень эксплуатации в СССР была гораздо выше эксплуатации на Западе, а манипулирование общественной способностью происходило без опроса общества, ее рядовых граждан, что труд по способности был и есть случайное событие в жизни любого члена общества, хотя у кого-то степень соответствия могла быть высокой, а получение по способностям остается маниловской мечтой.

Может быть это будет когда-то?

Нужно лишь правдоподобно показать, возможно ли это по природе вещей, было ли это даже в благополучную пору арийской империи нескольких тысячелетий назад или во времена проторусов 35-40 тысячелетий назад.

Критик утверждает, что автор не понял даже самых ясных идей марксизма. То, что это «ясно» для критика, не является аргументом в его мышлении, так как это всего лишь дело выбора и вкуса.

Надо опереться на что-то более надежное. Его же огорчает вывод А.А.Зиновьева о том, что с «марксизмом сейчас уже ничего не сделаешь» и удивляет непоследовательность мысли автора, утверждающего, что «в марксизме воплощены идеалы человечества, а пока иных не будет придумано, равноценных, марксизм не умрет».

И что здесь странного?

Если марксизм сделал недоказуемые выводы исходя из устремлений к лучшему, а не из рассмотрения сущности бытия, то он имеет статус не науки, а мышления в логике устремления к тому, что хочется иметь.

Практический разум и теоретический разум («чистый разум» по И.Канту) действует по разному, и это показано Г.Фихте, а затем тщательно и подробно Г.Гегелем.

Остается показать соответствие чистому разуму, использовать его для практики и уйти от спекуляций в выявлении идеалов. Тогда совместится научность и идеологичность.

Удалось ли это К.Марксу? Вот в чем вопрос.

Вот и задумался А.А.Зиновьев, в отличие от бездумных последователей классиков.

И сейчас пора задуматься об идеалах, об «идее для России», не выбросив чистый разум, а на его основе.

Только нет этих усилий. И мы без «царя в голове» идем в колее лидеров капиталистического экстремизма.

Когда задумаемся?

Автор говорит, что коммунистическая идея «самая высокая». И это удивляет критика.

А потом и более.

Удивляется мнению автора, что во время войны для советских людей разгром коммунизма был равен разгрому России, так как они рассматривались в единстве.

Однако всем известно, что большевики заставили жить Россию «с коммунизмом» и ко времени войны не было иных заметных мировоззрений и мироотношений.

Так что боролись с врагом от имени и России, и коммунизма. За исключением явно незначительной части населения.

Сама «правда» сливалась с коммунизмом, с улучшенными его версиями, не относящимся к реальности.

«Правда» была на Руси всегда более значимой, чем наука, мировоззренческие схемы.

Нужно было накопить противоречия и возможности их спокойного анализа, чтобы начать сомневаться в том, что склеивалось с устремлением к правде.

А это уже произошло после смерти И.Сталина и в начале потеплений в политике, вторичных заморозок.

И сам А.А.Зиновьев вырос как «идеальный коммунист», но позднее прошедший путь сомнений и проблематизации.

А критик не имеет подобного опыта. Поэтому ему трудно, невозможно понять ищущих, мыслящих.

Ему трудно представить, что сомневающийся может прийти к принципиальным выводам и сделать практические шаги в их реализации, даже в крайней форме «террористической деятельности». Наивность такой установки быстро была осознана, но решительность сохранилась в сфере мысли.

Что же тут загадочного?

Критик же удовольствуется смакованием воспоминаниями автора. Нет более серьезной темы и проблемы для него.

Тем более, что автор делится воспоминаниями о «солдатской жизни» и о состоянии «отупения, окаменелости», присущим большинству людей, прежде всего, молодым, попадающих на фронт.

А то, что понятие патриотизм было «лишено смысла», несмотря на признание автором совершаемых подвигов, приводит критика в критический восторг.

Есть на чем поживиться!

А еще разговор об уклонениях от фронта, ассоциирующегося с муками, ранами и смертью, еще и о принуждении начальников к борьбе. А тут еще и мысль автора о том, что его отношение к войне было и осталось противоречивым, изменчивым.

Мы оставили бы эти оценки войны до будущих анализов, так как история всегда была предметом спекуляций.

Нельзя вычислить подлинность мнений, не имея личного опыта тех трагических дней.

Нужно соединить и разъединить реальные истории людей, событий и их трактовки.

Пока важно лишь то, что не эти мнения о войне являются для А.А.Зиновьева главными в творческой биографии. Не здесь надо искать причин для осуждения его как исторической личности.

Зная его лично, мы уверены лишь в том, что он искренне и откровенно делится мнениями. Даже если они идут поперек всей массы мнений.

Его критика «коммунизма» в издании большевиков лежит в плоскости, прежде всего, исходных оснований, а не периферии явлений.

Резкая, саркастическая форма в его «романах» является поверхностью того, что излагается в теоретической линии мысли. К ней-то и нужно идти и дойдя смотреть на все

остальное как на следствия. А сама теория была создана под влиянием искренних и принципиальных устремлений к истине, даже если придется выступить против всего общества. Для него характерно высказывание Платона о том, что Сократ ему друг, а истина -дороже. Колючее отношение ко всем, прежде всего, простирается в линии мысли, а не в быту, в сущности, а не в явлениях.

Переходя от высказываний автора о И.Сталине к высказываниям о Путине, критик совсем забывает принципы объективированной критики, о доказательствах и опровержениях.

Конечно, А.А.Зиновьев делает такие высказывания, во времена Горбачева и позднее, что экстравагантность может шокировать. Тем более, что он считает, что «Россия уже рухнула».

Мы солидарны с неприемлемостью пораженчества, о чем говорит критик. Но эти высказывания не лежат в центре самой научной мысли.

Почему-то критик не обращается к тому, что достойно анализа. Он идет по тропе журналистов, ищущих «жареного».

Этого добра в высказываниях А.А.Зиновьева хватает с избытком.

Но не в этих экстравагантностях величие его как мыслителя. Нужно читать его «Логическую социологию» и обоснование этой версии «онтологии общества», всматриваться в его подход к анализу динамики общества, в его призывы к логизации социологической мысли.

Именно здесь легко заметна великая нить истории мысли.

Если Маркс постарался применить философию Гегеля, его знаменитый метод для раскрытия онтологии экономического бытия в соотнесении с политической историей, то А.А.Зиновьев сохранил импульс культуры мышления и зависимости научного познания от неслучайности самого мышления в науке.

Тем более, что это касается крайне сложной и запутанной, окутанной случайностью мысли политологии, социологии, гуманитарной науки в целом.

В 2003 году в большом интервью журналу «Кентавр», методологическому журналу, которое он давал совместно с нами, А.А.Зиновьев подчеркивал, что за 50 лет после начала его «логического подхода» ради придания научности гуманитарным исследованиям, мало что изменилось.

И это так. Вот где задача и трагедия, так как руководители общества снабжены крайне рассыпанными и неглубокими представлениями о том, что нужно знать, чтобы не делать общество заложником своей дилетантской управленческой деятельности.

Знать и уметь, быть прозорливым и проницающим, видящим существенное и всеми силами ведущими к сущности себя и общество. Вот где зона сущностного голода! Вот где источник силы и будущей победы, если мы учтем ошибки деятельности всего научного, аналитического механизма в управлении обществом!

Будет очищение мысли и отношение к лицу, к себе, и мы вновь вернем Россию в ее великое состояние.

А такая критика, которую проделывает В.Бушин, не ведет никуда и сводит анализ грандиозного мыслителя к уровню «выяснения отношений».

Именно в День Победы нам нужен А.А.Зиновьев для анализа ошибок и условий будущей победы, в том числе и критикуя его, если удастся, но на достойном его величия уровне.

Пишите нам по адресу: ru-vklad.kroupnov.ru