Последняя съемка из домашнего архива Яндарбиевых. День накануне покушения Зелимхан провел в саду. К приусадебному хозяйству его пристрастила жена Малика. Ей, чеченской селянке, неуютно показалось в катарских песках. Хотела, чтобы на новом месте было как на родине до войны, когда зеленые деревья еще не называли на армейский манер «зеленкой».

Малика Яндарбиева, вдова Зелимхана Яндарбиева: «Раньше, когда Зелимхан был живой, мне казалось, что жили бы мы здесь и никогда я бы не уехала отсюда. И почему он скучает по дому, думала. Хотя и мне порой тоже было скучно».

Теперь она редко выходит из дома. Три месяца Малика Яндарбиева носит траур и прячет лицо под хиджабом.

На дискотеке гремит песня «Тату» «Нас не догонят» по-английски. После своих гастролей девичья группа известна в Катаре не меньше, чем мужской дуэт из России, который обвиняют в убийстве Яндарбиева. В судебной хронике их всегда показывают со спины. Малика пошла в зал суда, чтобы заглянуть в глаза.

Малика Яндарбиева, вдова Зелимхана Яндарбиева: «Один с белыми волосами, светлыми. Высокий. А это Анатолий Яблоков. Этот Анатолий обиделся, что его сравнили с филиппинцем, но он немножко похож на филиппинца. Низкий такой, полный».

Район, где стоит дом Яндарбиевых, - что-то вроде посольской слободы, дипломатический квартал. Убийство Зелимхана вызвало здесь свою «бурю в пустыне». Ведь убили не просто президента Чечни, как его здесь называли, а личного гостя самого эмира.

Малика Яндарбиева, вдова Зелимхана Яндарбиева: «Сам эмир Хамад Аль-Тани, его жена Моза, шейха Моза, очень чувствительный, хороший человек, понимающий. Они после убийства были, у сына были, проведали нас. Сказали, что никаких проблем не будет. Шейха Моза сказала: «Малика, знай, твои дети – это мои дети».

Семья Хусейна Нимаи живет неподалеку от мечети, где в тот день Зелимхан молился вместе с сыном Даудом. Закончив намаз, они сели в джип, но не успели далеко отъехать. Взрывом разворотило машину. Отец погиб на месте, сына забрали в реанимацию.

Хусейн Нимаи: «Да, я слышал, был взрыв. Убили президента Чечни. Я думаю, это сделали русские или кто-то из другой страны. Какие-то свои разборки».

Для Персидского залива Катар - все равно что Монако для Лазурного берега. Одна из самых богатых и миролюбивых стран Аравийского полуострова. Здесь одинаково комфортно и катарским подданным, и иностранцам, которых вдвое больше коренных жителей.

Русским туристам Катар полюбился сразу: шикарные отели с неограниченным алкоголем, сувенирные бутики, где можно купить чадру от Armani. Рекламный ролик Министерства туризма заманивает в страну любителей острых ощущений: ловля жемчуга, соколиная охота и экстремальное сафари на джипах, что теперь звучит жутковато.

Яндарбиев не прятался в лесах, уходя от зачисток, как Басаев и Масхадов. Свою борьбу он вел в глубоком тылу.

Малика Яндарбиева, вдова Зелимхана Яндарбиева: «Он хотел у себя дома умирать. Не хотел уезжать и где-то далеко не хотел старческой смертью умирать. И он действительно умер от руки врага в чужом государстве».

Когда они познакомились, Малика работала библиотекарем, а начинающий поэт Зелим сотрудничал в грозненской газете «Ленинский путь». Потом Яндарбиев пошел своим путем, но стихи продолжал писать только лирические.

Малика Яндарбиева, вдова Зелимхана Яндарбиева:

     «Когда лампы все погасишь ты,
     поняв, что обманута судьбой.
     Дни пусты и ночи все пусты.
     Только одиночество с тобой».

Семейный альбом Яндарбиевых: старший сын Бешто (несколько лет назад его сбила машина), приемный сын Абдусалам (убит при зачистке в Чечне), 12-летний Дауд (поправляется после покушения) и восьмилетняя Аминат.

Малика Яндарбиева, вдова Зелимхана Яндарбиева: «Я не кровожадная. Как Аллах предписал, так оно и будет. Мне самое главное, чтобы дети от этого стресса отошли, чтобы мальчику вернуть здоровье, которое он потерял так рано. Вот такая жизнь. Значит, так Аллах предписал».

О муже

     - Если ты любишь человека, ты идешь на все ради этого человека. Ради него я пошла на все.
     - Раньше, когда Зелим был живой, мне казалось, вот жили бы мы всю жизнь здесь, и никогда бы я не уехала отсюда. И почему он скучает по дому? Хотя иногда мне тоже было скучно. А после смерти матери я ему говорю: "Слушай, я даже скучать больше не буду. Все, моих больше нету. Почти всех уже перебили. Твоя мать умерла, моя мать умерла. Кому мы нужны там?" А он говорит: "Нет, Малика, как бы хорошо ни было, не могу жить вдали от родины".
     - Он просто на первый вид казался грубым, строгим, жестоким таким. А поговоришь с ним, это же совершенно другой человек, совершенно другой мир. Старший сын, который был машиной сбит, когда мы с ним ссорились, он мне говорил: "Мама, успокойся, не спорь с ним, он пришел не в свое время". Вот так он по-чеченски говорил. А после его смерти мы оба это подчеркивали: "Помнишь, как Бешто говорил?"
     - Он говорил языком праведным. Он знал, как жить надо. И советовал жить по правильному пути. Он всегда был против терроризма, выступал против терроризма.
     - Он хотел у себя дома умирать. Не хотел уезжать и где-то далеко не хотел старческой смертью умирать. И он действительно умер от руки врага, в чужом государстве.*
     - Прекрасно они знают, что он никогда в жизни в финансах, в деньгах не будет замешан. Потому что они знают, и в первую войну и до войны, при Джохаре. Джохар ему сказал контролировать оборот нефти. Он сразу отказался. Он курировал школы и больницы. Где никакие деньги не идут. Он сохранил свое имя и себя: чисто и с честью, потому что не касался ни нефти, ни денег, никогда. Он боялся этого дела.
     - Он говорил правду смело человеку в глаза: и в Кремле, и у себя дома одинаково. Он придет в Кремль и скажет смело, как надо. И дома тоже скажет: и взрослому, и маленькому. И таким его знали все.
     - После школы я осталась работать при школе, в библиотеке. А Зелим был тогда писатель, поэт. В школе был вечер, посвященный писателям, и были приглашены молодые писатели. А меня на вечер родители не пускали, у меня родители были строгие, я даже и не просилась пойти. А тут был творческий вечер. И директор школы позвонил маме домой и сказал, чтобы Малика пришла. Мама: "Нет, она не пойдет!" А он говорит: "Пусть тогда завтра на работу не приходит. Там творческий вечер, и должны быть книги чеченских писателей. Бибколлектор обязательно должен быть". Тогда она отпустила. С братом.
     - Он зашел и говорит: "Я хочу посмотреть чеченские книги". А я посмотрела и говорю: "Но у нас очень мало чеченской литературы. Дети читают художественные книги, мало читают чеченские стихи". И он вроде замечание мне сделал. Вот так случилось, на этой библиотеке мы и познакомились. А потом начал ходить. С этого и началась у нас дружба.
     - Да, хорошо было, когда все писатели, поэты собирались, читали у нас. Творческие вечера проходили. Я любила всегда, когда Бейсултанов Апти читал стихи, у него прекрасные стихи. Он очень красиво пишет, как-то жизненно, доступно всем. У Зелима немножко трудно читались, но смысл был очень глубокий. Простым и понимать было трудно.
     Когда лампы все погасишь ты,
     Поняв, что обманута судьбой.
     Дни пусты и ночи все пусты.
     Только одиночество с тобой. (Плачет.)
     Поклянешься ты себе (плачет) тогда,
     Прогонять и мысли обо мне.
     И не веришь больше никогда
     Ожиданьям яви и во сне.

О встрече Яндарбиева с Ельциным

- Он сказал, что сядет только как глава с главой государства. Ельцин сделал жест и сказал: "Хватит, навоевались!" Немножко крича так сказал. Зелим тогда сказал, что этот тон может быть присущ русскому народу, что чеченскому народу не присуще так принимать гостей.
     - Потом Ельцин сказал, что будет перерыв, чтобы изучить документы, и они ушли молиться в другую комнату в Кремле. А зайдя в другую комнату, Ельцин сказал: "И все-таки эти ребята мне нравятся". Это его слова.

О "Норд-Осте"

- Звонок оттуда. А я говорю: "А может, это провокация какая-то?" Вот сразу пришло в голову. Я говорю: "Не звони, если надо, еще раз позвонит". Он немножко посидел, подумал и начал звонить своим знакомым. У всех телефоны были отключены. Позвонил в Турцию, там не подняли трубку, позвонил еще куда-то - там не подняли. Потом позвонил по этому номеру, который дали, и узнал, что там захват театра. И он, очень тронутый этим, предупредил их, чтобы они ничего плохого не сделали. Тем более заложники. Они не виноваты, чтоб не тронули: "Если одного даже, вы что-то с ними сделаете, это вернется в Чечню обратно. Зло возвращается злом. Не трогайте, я немедленно еду к вам". Да, еще спросил их: "Президент знает об этом?" Они сказали: "Нет, не знает". И тогда он сразу же быстро сел и написал заявление в посольство России (с просьбой разрешить ему вылететь в Москву.- "Власть") и послал Ибрагима туда. А этот Максим (Максим Максимов, ныне консул РФ в Катаре.- "Власть"), он был тогда зампосла. Он сказал, что посла на месте нету. Как раз пятница была. В пятницу мы отдали, а в субботу утром, на рассвете пустили газ и убили их.

О жизни в Чечне

- При первой бомбежке в Старых Атагах у нас убили коня. Знаешь, как трагично это было. Когда Зелим уходил с президентского поста, ребята во главе с Гелаевым купили, подарили ему этого серого коня. Белый такой с серым. Красивый такой, гордый такой! И первая бомбежка как пошла по селу, двор стали бомбить. И он услышал, как кричит конь, выбежал, чтоб его выпустить, чтоб он убежал. И в это время, когда конь поднялся на дыбы, ему прямо на сердце ударил осколок. Очень, очень больно мы эту ситуацию пережили. Долго не могли забыть. Дети очень трогательно переживали, говорили: "Мама, первую жертву войны наш конь на себя принял".
     - Моя жизнь на кухне прошла. И в селе когда жили, к мужу на прием приходили, застанут меня в сарае, что дою корову или выгоняю скот. Они удивлялись: "Кто скажет, что жена президента в сарае находится, что она доит корову?"
     - Мы с мужем очень любили молоко свежее парное. А пойти купить где-то, оно же несвежее, ты же не знаешь, какими руками это сделано, как чистоплотно. Лучше самой это сделать, от души. Как приехали в село, мы сразу купили корову. Я с удовольствием все это делала, ухаживала. В общем, жизнь была хорошая. А Зелим был рад, что я люблю это, делаю это. Он вообще подчеркивал, что я не только жена, но и друг. Кстати, когда мы с ним познакомились, он с первого раза сказал, что ему не только жена нужна, что ему друг нужен.

Об убийстве

- Пусть мне сейчас Путин скажет, в чем он виноват, чтобы его так взорвали? Он же никого не убивал, не взрывал, никого убить не приказывал! Он находил с ним общий язык на дипломатическом, на юридическом уровне, на правах простого человека.
     - Мне все время хочется встать перед глазами и спросить у них: "За что вы его? Вы же даже с ним не говорили! За что вы его? Ладно его, сына, мальчика моего? Да он же вообще ничего не знает! Он ребенок".
     - Я думала: пойти, не пойти. Мне очень трудно было сперва представить, что я увижу убийц. Ну, думаю, господи, ну как я смогу вот так вот сесть, сидеть и смотреть на них. И ничего не смогу сделать: ни убить, ни ударить.
     - Я не кровожадная. (Смеется.) Как Аллах предписал, так оно и будет. Мне самое главное, чтобы дети от этого стресса отошли. Чтобы мальчику вернуть здоровье, которое он потерял так рано (плачет). И Амушкин стресс (восьмилетняя дочь Яндарбиевых Аминат.- "Власть"). Амушка у нас вообще иногда отказывается от еды, уходит к себе в комнату и сидит, с портретом отца разговаривает. (Плачет.) А как-то вечером к нам пришли друзья. Старшей дочки подруга. Она из Египта. Она специально, чтобы развеять нас, стала анекдоты рассказывать, и мы смеялись. И это Амушке, видимо, не понравилось. Она зашла там к себе, поставила портрет и написала: "Папа, тебя забыли, веселятся". И заснула. Потом старшая дочка говорит: "Смотри, что у Амушки на уме было. Она даже смех наш ревнует". Вот такая жизнь. Ахамдурилла ("слава Богу".- "Власть"), он теперь отдыхает от этой грязной жизни.

О суде

- Один с белыми волосами, светлыми. Высокий. Это Василий. Яблоков, по-моему. Нет, это Анатолий Яблоков. Этот Анатолик обиделся, что его сравнили с филиппинцем. Но он немножко похож на филиппинца. Низкий такой, полный. Мне кажется, он еще полнее стал. Видимо, его в тюрьме раскормили. С черными волосами. Круглая, большая голова.
     - Кто-то задал вопрос, судья, что ли: "Почему вы не сказали прокуратуре, что вас избили?" Он говорит: "Нас, когда снимали на видео, нанесли какой-то кремна лицо". Представляешь? (Смеется.) Ни одному крему не укрыть замученных людей.
     - Если у них немножко остался разум - они это время наказания проведут для себя уроком. Потому что убить человека легко, отрезать жизнь очень легко, а вот попробуй породи, вырасти такого человека. Да таких людей, как Зелим, не потому что он мой муж, таких людей один раз в сто лет Аллах дает!
     - Я вот смотрела, думала: "Господи, если они осознали все это, уже переживают, уже жалеют, уже видят, что они угробили себе жизнь?" У меня душа перевернулась. Я уже с сожалением смотрела на них. А когда они стали нагло отказываться от того, что говорили. И тем более, вместо того, чтобы постесняться, извиняться передо мной каждый раз? Нет, у этих людей совесть никогда не проснется. И пускай их наказывают.
     - Знаешь, иной раз думаю, что результат суда облегчит мне боль. А потом, вот как сегодня, настает день, и я думаю: "Господи, зачем вообще мне туда ходить? Что мне от этого будет?" Даже их осудят - мне эту утрату не вернуть, не осудят - не вернуть. Но по справедливости наказание должно быть. Потому что ненаказанное зло возвращается три раза. Говорится в пословице. Поэтому, чтобы еще на других три раза не отразилось это зло, надо наказать преступников.
     - Вот этот судья, я говорю тебе, вылупит глаза, смотрит на него, когда он так нагло отказывается. "Ну ты же перед судом, перед прокуратурой это говорил, как ты сейчас отказываешься?" Он: "Заставили, не знаю". В глаза не смотрит. Судья удивленно вот так смотрит и все.

Об Аллахе

- Сейчас меня спрашивают. Арабы, они же очень богатые, живут с состоянием. Они думают, раз нет денег, значит, и человека вроде нет. А мы же совсем подругому рассуждаем. Спрашивают: "Вот он умер, что вы будете делать, есть у вас состояние?" Я говорю: "Есть у меня состояние". "В чем оно заключается?" - спрашивают, назойливые такие. Я говорю: "В том, что он нам оставил, что единственный кормилец на завтрашний, на сегодняшний день, на всю жизнь это только Аллах. И все наши состояния у Аллаха".
     Вот сегодня мы знаем, что можно жить просто так, легко, надеясь на Аллаха, и ничего не делать, только чисто надеяться на него. И будет все.

О Катаре

- Женщины приходили. Я говорю: "Я вас не знаю". Я действительно никого не знала. Я ни к кому не ходила, потому что языка не знала хорошо. Приходили, плакали. Говорят: "Вы счастливая, что у вас муж такой шахид стал, он умер от руки неверных. После намаза, такой чистый, сразу после того, как общался с Аллахом. И его так убили. Ты счастливая, он счастливый".
     - Знаешь, нас приглашали, и сейчас нас приглашают. После того как его убили, наверное, думая, что после смерти мне не хочется остаться. Звонили из Германии, из Норвегии, из Франции. И диаспоры, и на правительственном уровне. Мне сказали в некоторых государствах, что могу приехать как жена бывшего экс-президента. С семьей, с обеспечением. Но мне все-таки легче, где своя вера.
     - Мне Катар по душе. Сейчас тем более. Он похоронен здесь. Они с большими почестями, с достоинством, как подобает мусульманам, похоронили его, все, что от них зависит, сделали. После этого, если бы я уехала куда-нибудь, получилось бы, как бы это сказать, предательство дружбы, что ли?
     - Сам эмир Хамад аль-Тани, его жена Моза, шейха Моза - очень чувствительный, хороший человек, понимающий. Они после убийства были, у сына были, проведали нас. Сказали, что никаких проблем не будет. Шейха Моза сказала: "Малика, знай, твои дети - это мои дети". А сейчас жена президента сказала, что переведет детей совсем в другую школу. Так как у них, в этой школе, где они учатся, они справляются хорошо, знания неплохие.
     - Аминат даже не знает чеченского. Они вообще по-русски, по-чеченски писать-читать не умеют.

     О войне

     - Ай, Господи, дай Бог, чтобы это все кончилось! Каждый день ждешь, каждую ночь просишь Аллаха, чтобы все это завершилось благополучно. Чтобы вздохнула наконец Чечня.

[...] У слушателей программы "Темы недели" есть возможность познакомиться с интервью, который Малика Яндаpбиева дала Елене Самойловой без цензурных купюр. Интервью продолжалось более сорока минут, я выделил четыре фрагмента, отражающие основные направления разговора.

Фрагмент первый: Малика рассказывает о своем знакомстве с писателем Зелимханом Яндарбиевым и семейной жизни.

Малика Яндарбиева: На кухне моя жизнь прошла. И когда в селе жили, к мужу на прием приходили, застанут в сарае, если дою корову или выгоняю скот, они удивляются, что жена президента в сарае находится, что она доит корову. Они знали, что человек выбирает по своей душе. Мы очень любили молоко свежее, парное. Как приехали в село, мы сразу купили корову. Кстати, когда мы с ним познакомились, с первого раза сказал, что ему не только жена, что ему друг нужен. Я как раз закончила школу, осталась работать при школе в библиотеке. Зелим был тогда писатель, поэт.

В школе был вечер, посвященный писателям. Меня на вечер родители не пускали, у меня были родители строгие. А тут директор школы позвонил маме домой и сказал, чтобы Малика пришла на вечер, тогда они меня отпустили. Брат мне говорит сразу: "Закончится творческая часть, потом музыка, танцы, мы уйдем". Я говорю: "Хорошо".

В то время Зелимхан работал там, где работала моя сестра - в газете "Ленинский путь". Она работала корректором. Когда она ушла в декрет, Зелим пришел на ее место. Потом я быстро после творческой части занесла книги в библиотеку, хотела закрыть, а он зашел и сказал: "Хочу посмотреть чеченские книги". Так случилось - в этой библиотеке мы познакомились. Потом начал ходить, с этого у нас и началась дружба.

Он с детства в семье был, что и матери больше помогал. Его отец рано умер, я его и не видела. Большая, красивая семья была, сейчас много в войну умерло. За эту войну два брата умерло при первой бомбежке в Старых Атагах у нас убили коня. Знаете, как трагично это было. Серый конь. Когда Зелим уходил с президентского поста, ребята во главе с Гелаевым купили и подарили ему этого серого коня. Этот конь был у его старшего брата. Первая бомбежка пошла по селу, двор этого брата начали бомбить. Хотя брат всю жизнь в Шелковском совхозе был рабочим. Он услышал, как кричит конь, он выбежал, чтобы его отпустить, чтобы он убежал, и в это время, когда он поднялся на двух ногах, прямо в сердце осколок ударил. Дети очень трогательно переживали, что первую жертву войны наш конь принял на себя.

Наверное, если написать историю со всеми жертвами, преступлениями, которые были в Чечне, наверное, нормальные люди не смогли бы это прочитать, не выдержали бы.

Фрагмент второй: Малика Яндарбиева рассказывает, как ее муж, которого впоследствии российские власти обвинили в организации теракта в "Норд-Осте", узнал, что театральный центр на Дубровке захвачен.

Малика Яндарбиева: Именно как это было: позвонили, я в это время присутствовала, и тогда был у нас с Зелимом переводчик арабского языка Ибрагим. Они вдвоем были, он внизу был, мы с мужем наверху. Позвонили и сказали: "Позвони по этому телефону". Московский телефон. Я говорю: "Может это провокация какая? Не звони, откуда ты знаешь, кто он. Если надо, еще позвонит". Он немножко подумал, посидел и начал звонить своим знакомым. У всех телефоны были отключены. Он позвонил в Турцию, в Турции не подняли трубку, позвонил еще куда-то, там тоже трубку не подняли. И он тогда позвонил по этому номеру, который дали, и узнал, что там захватили театр. Он предупредил, чтобы они ничего плохого не сделали, тем более, заложники не виноваты, чтобы не тронули. Если одного даже, что-то с ним сделаете, это вернется в Чечню обратно только плохим, только зло возвращается злом. "Я немедленно еду к вам".

Он быстро сел, написал обращение к посольству России и послал Ибрагима туда. В пятницу отдали, а в субботу утром они уже убили всех. Рано утром на рассвете пустили газ и их всех убили. Можно прокрутить разговор, хотя они смогут монтировать, как хотят, но факт остается фактом, никакой связи, ничего подобного не было, и никаких обвинений в терроризме, как бы ни говорили, не могут доказать.

Фрагмент третий: Малика Яндарбиева говорит о судебном процессе в Катаре и своем отношении к обвиняемым. Сначала, когда агенты ГРУ признали свою вину, она готова была их простить, теперь, когда они принялись все отрицать, считает, что их следует покарать.

Малика Яндарбиева: Иной раз думаю - результат суда облегчит мне боль. А потом, как сегодня, настает день, думаю: Господи, зачем вообще мне туда ходить, что мне от этого будет? Даже их осудят, мне эту утрату не вернуть. Но по справедливости наказание должно быть, потому что не наказавшее зло возвращается три раза, говорится в пословице. Надо наказать преступников. Вроде бы притворялись, оказывается, я-то думала, что это не притворство. Я смотрела, думала: Господи, если они осознали все это, наверное, жалеют, переживают, уже видят, что они угробили себе жизнь. У меня душа перевернулась, с сожалением смотрела на них. А сейчас, когда они нагло начали отворачиваться от всего, нагло отворачиваются от того, что говорили, тем более, вместо того, что постесняться и каждый раз извиняться передо мной, нагло заходят, выходят, делают свои дела. Господи, нет, эти люди никогда не поймут, у них совесть никогда не проснется. И пускай их наказывают - у меня такое мнение сейчас. Раньше не было такого. Первый раз, когда их увидела, когда началось следствие, когда особенно Анатолий рассказывал, как все делал.

18 их забрали, 22 и 21 они дают показания, снимают их, когда дают показания. В тот день, когда они делали показания, их видел посол, им дали встречу. Это через три дня. Ты мне скажи, в какой российской тюрьме, тем более убили президента, дали встречу с послом? Абсолютно ни одного синяка, ничего на них не видно. Мы же внимательно смотрим, видим, какие они. И они то, что сейчас придумали - это явно говорит о том, что им текст приготовили, положили. А были бы синяки и были бы они избиты, никакие краски, никакой грим не смог бы их переделать. Вот судья, он вылупит глаза, смотрит на него, когда нагло отказывается, и говорит: "Не то, что полицейские избивали, ты же перед судом, перед прокуратурой такое говорил, как ты сейчас отказываешься?". В лицо не смотрит, говорит: "Заставили. Не знаю. Не помню. Не отвечу". Какие они выводы из этого делают, я еще не знаю, потому что я ни разу с ними не говорила, не встречалась. Просто на суде мы сидим, слушаем и уходим.

Как вдова 4 месяца и 10 дней я не имею права общаться с мужчинами, вообще не должна выходить, принимать только дома. Что в этой жизни мы потеряли, мы уже потеряли и никакой суд, никакая расправа нам это не изменит, не восстановит. Единственное, наверное, будет облегчение, если они понесут наказание, и то неизвестно. Я не кровожадная. Как Аллах предписал, так и будет. Мне самое главное сейчас, чтобы дети от этого стресса отошли, чтобы мальчику вернуть здоровье, которое он потерял так рано.

Фрагмент четвертый: Малика Яндарбиева рассказывает о том, чем ее муж занимался в Катаре - составлял словарь чеченского языка, изобретая замену русским словам, проникшим в чеченский язык.

Малика Яндарбиева: Народ никогда его не забудет, он же был символом Чечни, символом свободы. Таких людей в сто лет один раз Аллах дает. Это сейчас после смерти каждый второй чеченец мне говорит. Все, кто звонят, плачут. Сегодня буквально я плакала, звонили артисты, говорят: "Не только у тебя умер, он у всех умер. Это же был гений. Мы все надеялись на него". Оказывается, все надеялись, что закончится война скоро, он поднимет государство на должный уровень.

У него были планы, чтобы закончилась война, придти в дом и посмотреть Аргун. У него был со второго этажа с балкона видно Аргун. Возьмет в руки камень, прижмет и смотрит на Аргун. Ему больше ничего не надо. Он не хотел никакой должности, он хотел спокойно сесть в Чечне и написать историю Чечни, которую все время обрывали, жгли, которую у чеченцев не оставляли. Я на столе нашла очень много чеченских слов, которых не было у нас. Например, "музыка" на чеченском языке тоже "музыка", перевода не было, он сейчас написал. Очень много русских слов, сидя в Катаре, тоже перевел. Он ни секунды не сидел, он все время работал. Последние два года он вообще никуда не выезжал. С 2003 года возбудили против него дело, подали в ООН, что он террорист, а до этого он ездил в Москву, они его принимали как президента Чечни, никаких уголовных дел не было. А эти два года, что он сидел за писаниной, вдруг им вздумалось называть его террористом.

Ведущий программы Леонид Парфенов расценивает снятие с эфира программы "Намедни" сюжета с интервью с вдовой Зелимхана Яндарбиева как удар по журналистике. В эфире радиостанции "Эхо Москвы" он заявил, что подобный сюжет вполне закономерен: "Если убили, что должен делать журналист? Взять интервью либо у обвиняемых в убийстве, либо у вдовы, либо у того, кто видел".

"Для меня самоценна информация, она не бывает вредной, полезной, нужной или ненужной, - подчеркнул он. - Можно руководствоваться только этим, а когда вступают в силу какие-то другие соображения: кто как родину любит, особенности исторического момента, - для меня это утрата журналистских критериев".

По мнению Парфенова, в показе таких сюжетов нет ничего страшного, "нужно просто быть журналистом". Он рассказал, что первоначально сюжет планировалось показать еще неделю назад - 23 мая, но Парфенов сам снял его с эфира, "пойдя на поводу (может быть, напрасно) уговоров, что нужно подождать". "Меня просили, чтобы это было показано по крайней мере после выступления защитников россиян. Хорошо. Теперь говорится - когда закончится процесс, - сказал он. - Я не очень представляю, что Катар смотрит программу "Намедни", я более скромного мнения о наших трудах".

Мнения: надо ли было и зачем снимать этот сюжет с эфира и опасна ли жена Яндарбиева

Александр Герасимов, заместитель гендиректора НТВ:
"Упрекать меня в удушении свободы слова смешно. Достаточно посмотреть на то, что происходит в моем эфире в программе "Личный вклад", - сказал Герасимов. Он опроверг информацию о том, что запретил показ сюжета после звонка из российских спецслужб. "Была устная просьба о том, чтобы не давать в эфир ничего, касающегося хода судебного разбирательства, так как, считают спецслужбы, это может повлиять на решение, которое вынесет суд Катара", - пояснил Герасимов. "Это настольно деликатная и тонкая тема, что я даже не стал по этому поводу вступать в дискуссию, - добавил он. - Если специалисты считают, что наши сограждане могут пострадать в результате наших действий, тот этот вопрос не обсуждается, как бы ни относиться к нашим согражданам". Герасимов подчеркнул, что данная ситуация - это "абсолютно внутриредакционная история", и назвал факт появления в газете "Коммерсант" публикации насчет запрета на показ сюжета программы "Намедни" нарушением корпоративной этики. "Внутренние документы, коим являлось мое распоряжение, это внутренние документы, а не для широкого распространения", - заметил Герасимов.

Юрий Кобаладзе, генерал-майор СВР в запасе, ныне управляющий директор инвестиционной компании "Ренессанс Капитал":
"Меня удивило, что сюжет сняли. Думаю, что это связано с тем, что в Катаре до сих пор идет следствие над россиянами, обвиняемыми в убийстве Яндарбиева. Однако вдова Яндарбиева не может сказать что-то опасное. Я считаю, нет непоказных, опасных людей, если только они не пропагандируют насилие, фашизм. Ваша газета часто печатает заявления Березовского, одного из самых опальных и опасных, но революционного переворота не происходит", - сообщил Кобаладзе в интервью газете "Коммерсант" .

Малика Яндарбиева, вдова Зелимхана Яндарбиева:
"Я рассказала корреспондентам НТВ только то, что я видела и слышала на суде. Видимо, российские власти испугались этой правды - не понимаю, какую другую опасность я могла для них представлять. Ведь именно российские власти добились того, чтобы суд был закрытым: они опасаются утечки любой информации о подробностях этого преступления".

Марат Гельман, бывший заместитель гендиректора "Первого канала":
"Военного положения в Чечне нет, выборы тоже уже прошли, поэтому сюжет можно было и пропустить. Но, на мой взгляд, он не очень своевременный, надо было дождаться окончания суда в Катаре. Но Лене виднее".

Владимир Рыжков, независимый депутат Госдумы:
"Вдова Яндарбиева ровным счетом ничем не может быть опасна. Я вообще считаю, что любая информация, если только не о том, как изготовить атомную бомбу, не может быть опасной. Думаю, что это элемент цензурирования деятельности телеканалов. Не думаю, что сюжет запретил показывать Кремль. В настоящее время сами каналы установили негласное правило на распространение информации. Они уже сами знают в рамках установленных правил отношений с Кремлем, что можно показывать, а что нельзя".

Борис Макаренко, заместитель директора Центра политических технологий:
"По восточным законам вдова убитого боевого командира может быть опасна тем, что наденет пояс шахида и будет мстить за мужа. Но я уверен, что вдова Яндарбиева не из тех восточных женщин. Поэтому опасность исходит не от вдовы Яндарбиева, а от тех, кто запретил руководству НТВ показывать этот сюжет. Последнее время у многих известных людей, которые попадают на телевидение, есть опасность, что их комментарии будут урезаны или совсем сняты с эфира".

Эдуард Лимонов, писатель:
"Тем, что она - жена человека, которого убило государство. А нынешняя власть боится всего, даже союзников она не признает. Все увидят убитую горем женщину, возможно, проникнутся сочувствием, а государству будет стыдно и неудобно. В позитивном плане у нас принято показывать только кадыровский клан и чеченскую милицию, на весь остальной "мир Чечни" наложено вето".

Савик Шустер, ведущий программы НТВ "Свобода слова":
"Ничем. У меня была последняя прижизненная программа с Ахмадом Кадыровым. Туда ее я бы с удовольствием поставил".

Евгений Киселев, главный редактор газеты "Московские новости", бывший главный редактор НТВ:
Действия заместителя гендиректора НТВ Герасимова, издавшего письменное распоряжение о снятии с эфира сюжета программы "Намедни", "подпадают под определение закона, запрещающего цензуру", заявил в эфире радиостанции "Эхо Москвы" Евгений Киселев. "Если ты как руководитель не смог убедить своего подчиненного, коллегу в том, он что-то должен или не должен говорить в эфире, - изволь отойти в сторону", - сказал он. Кроме того, у руководителя канала всегда есть возможность предложить силам, оказывающим на него давление, договориться напрямую с журналистом, добавил Киселев. Он назвал ситуацию вокруг запрета сюжета "беспрецедентным обоюдным скандалом". "На моей памяти это первый случай, когда в газете публикуется фотокопия служебного документа, где черным по белому один из руководителей телекомпании запрещает одному из ведущих журналистов транслировать в эфир определенный, отдельно взятый сюжет", - сказал журналист.

Михаил Маргелов, председатель комитета по международным делам Совета Федерации
"Это настолько деликатная ситуация, что интервью с вдовой покойного, по крайней мере, было бы неуместно", - заявил Михаил Маргелов в понедельник в прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы". "Видимо, было принято единственно возможное решение", - считает сенатор. "Проблема заключается в специфике арабского судопроизводства", - пояснил он. "В арабской монархии, пусть даже модернизирующейся монархии, которой является Катар, суд ведется в очень закрытом режиме. Любое слово - а за всем, что говорится в Москве, в Катаре внимательно следят - может быть трактовано очень по-разному".

Игорь Яковенко, генеральный секретарь Союза журналистов России
"Снятие с эфира сюжета программы "Намедни" очень вредно для общества и власти", - заявил Яковенко в эфире радиостанции "Эхо Москвы".

"Надеюсь, до российской власти дойдет: когда идет болезнь, негоже выгонять докторов, это смертельно прежде всего для самой власти", - сказал он, отметив, что обеспокоен возвращением цензуры в России. "Это вещь опасная и вредная не столько для журналистов, сколько для страны", - заявил Яковенко.

"Жертвой цензуры оказывается даже президент страны", - сказал он. "Показательно высказывание президента по возвращении из Чечни после убийства Кадырова о том, что Чечня очень плохо выглядит, республика разрушена", - отметил генсек Союза журналистов РФ.

"Федеральные каналы, прежде всего первый и второй, показывают, как замечательно Чечня восстанавливается, как там устанавливается гражданский мир, а потом там происходят такие вещи, как убийство наших солдат, мирных граждан, то есть продолжается тот же кошмар, но теперь он продолжается за закрытыми дверьми и завешенными окнами", - отметил Яковенко. "Это очень опасно, потому что в результате приводит к тому, что ни в центральные органы управления страной, ни в общество фактически не поступает никакого сигнала бедствия", - резюмировал он.