[Blind-Unlimited] статья---ЭТОМУ НАДО БЫЛО УЧИТЬ В ШКОЛАХ

Дневники Д.И. Фонвизина: Путешествие в Европу

Степной_волк
Странно. Великий русский писатель Пушкин написал:
"Прощай немытая Россия, страна рабов, страна господ".

Итогом русской литературы был совет Чехова, самого
главного интеллигента нашей культуры, совет русским людям
по капли выдавливать из себя всё тех же рабов (то, что они
отмоются, он и не надеялся).

Ну, и промежуточное - про дураков и дороги. То есть,
все сплошь дураки. И не могут построить дороги...

А тут такое:

Тексты дневника русского драматурга Д.И. Фонвизина с
его впечатлениями о европейских странах.

Лейпциг, 13 (24) августа 1784

Приехали мы сюда благополучно. <...> Из Кенигсберга
<...> были мы в дороге до Лейпцига одиннадцать дней...
<...> По счастью нашему, прескучная медленность
почталионов награждалась прекрасной погодой и изобилием
плодов земных. Во всей Западной Пруссии нашли мы множество
абрикосов, груш, вишен. <...> Выехали из <Риги> 23 июля.
<...> Мы поутру 26 числа пристали позавтракать в
Ниммерзат, к пребедному почмейстеру, у которого, кроме
дурного хлеба и горького масла, ничего не нашли. В 4 часа
пополудни приехали в Мемель. <...>

Отобедав в Мемеле, ходил я в немецкий театр. <...>
Мерзче ничего я от роду не видывал. Я не мог досмотреть
первого акта.

<...> Поутру приехали мы в Росзиттен переменять
лошадей. Росзиттен есть прескверная деревнишка. Почмейстер
живет в избе столь загаженной, что мы не могли в нее
войти.

<...> Обедали мы в деревнишке Саркау очень плохо.
<...> 30-го прибыли мы в Кенигсберг. Я осматривал город, в
который от роду моего приезжаю четвертый раз. Хотя я им
никогда не прельщался, однако в нынешний приезд показался
он мне мрачнее.

<...> Всего же больше не понравилось мне их
обыкновение: ввечеру в восемь часов садятся ужинать и
ввечеру же в восемь часов вывозят нечистоты из города. Сей
обычай дает ясное понятие как об обонянии, так и о вкусе
кенигсбергских жителей.

31-го в девять часов поутру вынес нас Господь из
Кенигсберга. Весь день были без обеда, потому что есть
было нечего. Ужинали в Браунсберге очень дурно.

<...> На другой день, 1 августа поутру рано приехали
мы в городок, называемый Прусская Голландия, который нам
очень понравился. В трактире, куда пристали, нашли мы
чистоту, хороший обед и всевозможную услугу. Тут отдыхал я
<...>, стал здоров и весел, и мы ехали всю ночь
благополучно.

2 поутру приехали мы в небольшой городок
Мариенвердер. Тут обедали так дурно, как дорого с нас
взяли...

<...> 3 и 4 были безостановочно в дороге.

<...> <5-го> обедали в преизрядном городе Ландсберге.

<...> Ночевать приехали мы во Франкфурт-на-Одере
<...>, и трактир попался скверный. Нас, однако ж, уверяли,
что он лучший в городе. <...>

Проснувшись <...> очень рано, ни о чем мы так не
пеклись, как скорее выехать. Обедали мы в Милльрозе и так
и сяк...

<...> 9 приехали в город Герцберг, где обедали очень
плохо. Ночевали в городе Торгау...

<...> Тут попринарядились, чтобы въехать в Лейпциг...

Нюрнберг, 29 августа (9 сентября) 1784

Из журнала моего ты увидишь, что от самого Лейпцига
до здешнего города было нам очень тяжко. Дороги адские,
пища скверная, постели осыпаны клопами и блохами.

<...> Вообще, сказать могу беспристрастно, что от
Петербурга до Нюрнберга баланс со стороны нашего отечества
перетягивает сильно. Здесь во всем генерально хуже нашего:
люди, лошади, земля, изобилие в нужных съестных припасах,
словом: у нас все лучше и мы больше люди, нежели немцы.

<...>12 поутру был я с визитом у своих банкиров, из
коих один <...> дал нам на другой день великолепный обед.

<...> 19 августа в десять часов поутру выехали мы из
Лейпцига, обедали в деревне Лангендорф очень плохо...

<...> 21 августа обедали в местечке Ауме. Весь наш
стол состоял из двух не изжаренных, а сожженных цыпленков,
за которые не постыдились содрать с нас червонный...

<...> 22 августа был день для нас премучительный...
Хуже дороги вообразить трудно. Обедали и ночевали в
деревнишках, в избах крестьянских так скверно, что нас
горе взяло. 23 августа (3 сентября) обедали, или, лучше
сказать, голодали, в городе Кранах <...>.

25 августа (5 сентября) к обеду приехали сюда, в
Нюрнберг, и стали в трактире, в котором безмерная чистота
и опрятность привели нас в удивление. <...>

Я нигде не видал деликатнее стола, как в нашем
трактире. Какое пирожное! Какой десерт! О пирожном говорю
я не для того только, что я до него охотник, но для того,
что Нюрнберг пирожными славен в Европе. Скатерти, салфетки
тонки, чисты, -- словом, в жизнь мою лучшего стола иметь не
желал бы.

<...>31 августа к обеду приехали мы в Аугсбург.

<...> Надобно знать, что нюрнбергские артисты
<художники> писали обо мне в Аугсбург, почему и явились ко
мне аугсбургские. <...> Все мы в открытых колясках поехали
гулять за город <...>. По возвращении ко мне все потчеваны
у меня были русским чаем. <...>

После обеда <...> возили нас на гульбище <...>.

Все немецкие гульбища одинаковы. Наставлено в роще
множество столиков; за каждым сидит компания и
прохлаждается пивом и табаком. Я спросил кофе, который мне
тотчас подали. Таких мерзких помой я от роду не видывал --
прямое рвотное. По возвращении домой мы потчевали компанию
чаем, который немцы пили, как нектар.

<...> Потом зазвал нас к себе доктор Кизов и поставил
нам коллацию.

<Италия > 5 октября 1784

Боцен <...> лежит в яме. <...> Жителей в нем половина
немцев, а другая итальянцев.

<...> Образ жизни итальянский, то есть весьма много
свинства.

Полы каменные и грязные; белье мерзкое; хлеб, какого
у нас не едят нищие; чистая их вода то, что у нас помои.
Словом, мы, увидя сие преддверие Италии, оробели.

<...> После обеда ходил я к живописцу Генрицию
смотреть его работу; а от него в итальянскую комедию.
Театр адский. Он построен без полу и на сыром месте. В две
минуты комары меня растерзали, и я после первой сцены
выбежал из него, как бешеный.

<...> Ввечеру был я на площади и смотрел марионеток.
Дурное житье в Боцене решило нас выехать из него.

<...> Поутру, взяв почту, отправились из скаредного
Боцена в Триент <...>, который еще более привел нас в
уныние. В самом лучшем трактире вонь, нечистота,
мерзость...

<...> Мы весь вечер горевали, что заехали к скотам.

<...> После обеда был я в епископском дворце. <...>
Сей осмотр кончился тем, что показали нам погреб его
преосвященства, в котором несколько сот страшных бочек
стоят с винами издревле. Меня потчевали из некоторых, и я
от двух рюмок чуть не с ног долой. Казалось бы, что в
духовном состоянии таким изобилием винных бочек больше
стыдиться, нежели хвастать надлежало; но здесь кажут
погреб на хвастовство.

<...> 16 выехали мы <...> из Триента; обедали в
карете. <...> Я послал эстафет в Верону, чтобы нам
отворили ворота, ибо иначе были бы мы принуждены у ворот
ночевать, и сам, схватя почтовых лошадей, тотчас поехал
навскачь в Верону и стал в трактир очень хороший.
Дороговизна в Вероне ужасная; за все про все червонный.

<...> Надобно отдать справедливость немецкой земле,
что в ней житье вполы дешевле и вдвое лучше.

<...> Не понимаю, за что хвалят венецианское
правление, когда на земле плодоноснейшей народ терпит
голод. Мы в жизни нашей не только не едали, даже и не
видали такого мерзкого хлеба, какой ели в Вероне и какой
здесь все знатнейшие люди едят. Причиною тому алчность
правителей. В домах печь хлебы запрещено, а хлебники
платят полиции за позволение мешать сносную муку с
прескверною, не говоря уже о том, что печь хлебы не
смыслят.

Всего досаднее то, что на сие злоупотребление никому
и роптать нельзя, потому что малейшее негодование на
правительство венецианское наказывается очень строго.
Верона город многолюдный и, как все итальянские города, не
провонялый, но прокислый. Везде пахнет прокислой капустой.

С непривычки я много мучился, удерживаясь от рвоты.
Вонь происходит от гнилого винограда, который держат в
погребах; а погреба у всякого дома на улицу и окна
отворены.

Забыл я сказать, что тотчас после обеда водил я Семку
смотреть древний амфитеатр.

<...> 19 выехали мы перед обедом из Вероны. Пока люди
наши убирались, мы успели сбегать в Георгиевский монастырь
насладиться в последний раз зрением картин Павла Веронеза.
Ужинали в Мантуе <...>.

20 сентября поутру приехали в Модену. <...> После
обеда смотрел я Моденскую картинную галерею.

<...> 21 сентября поутру возил я жену в галерею.
<...> Отобедав, выехали из Модены и под вечер приехали в
Болонью. За ужином под окнами дали нам такой концерт, что
мы заслушались. Я заплатил за него четверть рубля, которая
была принята с великой благодарностью. <...>

Рим, 7 декабря 1784

Я до Италии не мог себе вообразить, чтоб можно было в
такой несносной скуке проводить свое время, как живут
итальянцы. На конверсацию1 съезжаются поговорить; да с кем
говорить и о чем?

Из ста человек нет двух, с которыми можно б было как
с умными людьми слово промолвить.

<...> Угощение у них, конечно, в вечер четверти рубля
не стоит.

<...> Мой банкир, человек пребогатый, дал мне обед и
пригласил для меня большую компанию. Я, сидя за столом, за
него краснелся: званый его обед несравненно был хуже моего
вседневного в трактире. Словом сказать, здесь живут, как
скареды... <...>

Гостей ничем не потчевают, и не только кофе или чаю,
ниже воды не подносят.

<...> Семка мой иначе мне о них <итальяниах> не
докладывает, как: пришли, сударь, нищие. Правду сказать, и
бедность здесь беспримерная: на каждом шагу останавливают
нищие; хлеба нет, одежды нет, обуви нет. Все почти наги и
так тощи, как скелеты. Здесь всякий работный человек, буде
занеможит недели на три, разоряется совершенно. В болезнь
наживает долг, а выздоровеет, едва может работою утолить
голод. Чем же платить долг? Продаст постель, платье -- и
побрел просить милостыню. Воров, мошенников, обманщиков
здесь превеликое множество; убийства здесь почти
вседневные.

<...> Итальянцы все злы безмерно и трусы подлейшие.
<...> Честных людей во всей Италии, поистине сказать, так
мало, что можно жить несколько лет и ни одного не
встретить. Знатнейшей породы особы не стыдятся обманывать
самым подлым образом.

<...> В Италии порода и титла не обязывают нимало к
доброму поведению: непотребные дома набиты графинями.

<...> 11 ноября приехали мы в Ливорно, где консул наш
на другой день дал нам большой обед...

<...> Из Ливорно воротились мы опять в Пизу, откуда
<...> приехали в Сиену. <...> Отобедав, выехали мы из
Сиены в 4 часа и всю ночь ехали. 16 завтракали мы в
местечке Аква-пенденте.

В комнате, которую нам отвели и коя была лучшая,
такая грязь и мерзость, какой, конечно, у моего Скотинина
в хлевах никогда не бывает. <...>

Ни плодороднее страны, ни голоднее народа я не знаю.
Италия доказывает, что в дурном правлении, при всем
изобилии плодов земных, можно быть прежалкими нищими.

<Франция>. Монпелъе, 31 декабря 1777

Мы здесь живем полтора месяца. <...> Обедаем дома, но
я не всегда, потому что зван бываю к здешним знатным
господам, а жена обыкновенно обедает дома. Здесь нет
обычая звать дам обедать, а зовут ужинать. В пятом часу
всякий понедельник ходим в концерт, а оттуда ужинать к
графу Перигору. Концерт продолжается до восьми часов...

За стол садятся в полдесята и сидят больше часа. Стол
кувертов на семьдесят накрывается. Граф Перигор дает такие
ужины три раза в неделю: в понедельник <...>, среду <...>,
пятницу. <...> Чтоб тебе подробнее подать идею о здешних
столах, то опишу их просторно.

Белье столовое во всей Франции так мерзко, что у
знатных праздничное несравненно хуже того, которое у нас в
бедных домах в будни подается. Оно так толсто и так
скверно вымыто, что гадко рот утереть. Я не мог не
изъявить моего удивления о том, что за таким хорошим
столом вижу такое скверное белье. На сие в извинение
сказывают мне: <<Так его же не едят>> -- и что для того нет
нужды быть белью хорошему. Подумай, какое глупое
заключение: для того, что салфеток не едят, нет будто бы и
нужды, чтобы они были белы.

Кроме толстоты салфеток, дыры на них зашиты голубыми
нитками! Нет и столько ума, чтобы зашить их белыми.

<...> Возвращусь теперь к описанию столов. Как скоро
скажут, что кушанье на столе, то всякий мужчина возьмет
даму за руку и поведет к столу. У каждого за стулом стоит
свой лакей. Буде же нет лакея, то несчастный гость хоть
умри с голоду и с жажды.

Иначе и невозможно: по здешнему обычаю, блюд кругом
не обносят, а надобно окинуть глазами стол и что
полюбится, того спросить чрез своего лакея. Перед кувертом
не ставят ни вина, ни воды, а буде захочешь пить, то
всякий раз посылай слугу своего к буфету.

Рассуди же: коли нет слуги, кому принести напиться,
кому переменить тарелки, кого послать спросить
какого-нибудь блюда? а соседа твоего лакей, как ни проси,
тарелки твоей не примет...

<...> Люди заслуженные, но не имеющие слуг, не
садятся за стол, а ходят с тарелкой около сидящих и
просят, чтобы кушанье на тарелку им положили. Как скоро
съест, то побежит в переднюю к поставленному для мытья
посуды корыту, сам, бедный, тарелку свою вымоет и, вытря
какой-нибудь грязной отымалкой, побредет опять просить
что-нибудь с блюд. Я сам видел все это и вижу вседневно
при столе самого графа Перигора. Часто потому не сажусь я
ужинать <...>, а своему слуге велю служить какому-нибудь
заслуженному нищему.

<...> Поварня французская очень хороша: эту
справедливость ей отдать надобно; но <...> услуга за
столом очень дурна. Я когда в гостях обедаю (ибо никогда
не ужинаю), принужден обыкновенно вставать голодный. Часто
подле меня стоит такое кушанье, которого есть не хочу; а
попросить с другого края не могу, потому что слеп и чего
просить -- не вижу.

Наша <<русская>> мода обносить блюда есть
наиразумнейшая.

В Польше и в Немецкой земле тот же обычай, а здесь
только перемудрили. Спрашивал я и этому резон: сказали
мне, что для экономии: если-де блюды обносить, то надобно
на них много кушанья накладывать. Спрашивал я, для чего
вина и воды не ставят перед кувертами? Отвечали мне, что и
это для экономии: ибо-де примечено, коли бутылку поставить
на стол, то один всю ее за столом и вылакает; а коли не
поставить, то бутылка на пять персон становится.

Подумай же, друг мой, из какой безделицы делается
экономия: здесь самое лучшее столовое вино бутылка стоит
шесть копеек, а какое мы у нас пьем -- четыре копейки. Со
всем тем для сей экономии не ставят вина в самых
знатнейших домах. Клянусь тебе по чести моей, что как ты
живешь своим домиком, то есть как ты пьешь и ешь, так
здесь живут первые люди; а твоего достатка люди рады б к
тебе в слуги пойти.

Отчего же это происходит? Не понимаю. У нас все
дороже; лучшее имеем отсюда втридорога, а живем в тысячу
раз лучше. Если б ты здесь жила, как в Москве живешь, то
тебя почли бы презнатною особою.

<...> Я на сих днях, шатаясь пешком по городу и не
взглянув на часы, зашел к... <маркизе Френжевилль>.

Идучи на лестницу в парадные покои, услышал я внизу
ее голос. Я воротился с лестницы и пошел туда, откуда
слышен был ее голос, отворил двери и нашел свою маркизу на
поварне; сидит за столиком с сыном и со своей горничной и
изволит обедать на поварне против очага. Я извинился
своими часами и, откланиваясь, спрашивал ее, что за каприз
к ней пришел обедать на поварне?

Она же безо всякого стыда отвечала мне, что как нет у
нее за столом людей посторонних, то для экономии, чтобы не
разводить огня в камине столовой комнаты, обедает она на
поварне, где в очаге огонь уже разведен. Жаловалась мне,
что дрова очень дороги и что она одною поварнею
чувствительный убыток терпит.

Правда, что дрова здесь в сравнение нашего очень
дороги; я за два камина плачу двадцать рублей в месяц; но
<...> смешно вздумать, каких здесь обо мне мыслей по
одному тому, что у меня в камине огонь не переводится:
<<Чудовищный богач, счастливец, Крез! Сенатор России! Какой
великий господин!>> Вот отзыв, коим меня удостаивают!

<...> Перстень мой, который вы знаете и которого
лучше бывают часто у нашей гвардии унтер-офицеров, здесь в
превеликой славе. Здесь брильянты только на дамах, а
перстеньки носят маленькие. Мой им кажется величины
безмерной и первой воды. Справедлива пословица: в чужой
руке ломоть больше кажется. <...> Перестаю писать для
того, что пришел к нам обедать Зиновьев и принесли уже
кушанье.
Написано Враг_системы

НГС.ПОЧТА - http://mail.ngs.ru



подписчиков на данный момент 124