Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Новости с Поля Надежды

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 1.181 RSS
←   Март 2009   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://afield.org.ua/
Открыта: 18-07-2003
Адрес автора: culture.people.afieldannounce-owner@subscribe.ru

Автор
Leida_

Статистика

1.181 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Светлана Ленько, "Чтить Богиню в себе". Диана Исламова, "Настоящее, или история её любви". Елена Карасёва, "Красивые слова". Людмила Соловьёва, "Флейта для Жар-птицы". Антонина Юдина, "Микки и Рикки (кошачьи истории). 'Киевский' торт". Игорь Иванов, "Вечная любовь". ИЗБРАННОЕ: Татьяна Свичкарь, "Картина маслом".


afield.org.ua Afield - женское интернет-издание. Статьи по темам: женщина в истории, культуре, мифологии, богини и выдающиеся женщины, психология, сильные и слабые люди, литературные публикации. Некраткий курс истории моды. ФеминоУкраина - тематический каталог украинских женских ресурсов. ДОБРЫЙ МИР,
ГДЕ ПРАВЯТ
ЛЮБОВЬ И НАДЕЖДА

Н О В О С Т И     С     П О Л Я     Н А Д Е Ж Д Ы
Поле Надежды — женское интернет-издание.
Виртуальное Поле надежды, для женщин и не только.
Анонсы публикаций за 2 последние недели 2 — 15 марта.
Новости сайта. Избранные материалы

Здравствуйте, дорогие читатели и читательницы!

Колонка подруги, ведущая Юлия Кузьменко    

Чтить Богиню в себе
автор: Светлана Ленько
Чтить Богиню в себе Чтить Богиню в себе — это
Любить, не страшась и не цепляясь.
Страдать не обвиняя,
плакать без истерик,
смиряться не унижаясь.
 прочитать >>

Настоящее, или история её любви
автор: Диана Исламова
Настоящее, или история её любви Милая... Здравствуй, милая! Так хочется рассказать о важном, и некому. И я решила написать письмо и отпустить его в море. Потому что если мысли сами ложатся на бумагу, надо следовать за потоком... И отпускать письма в море. И ещё, если кто-то любит писать письма, то есть ещё кто-то, кто любит их читать... Иногда я даже не понимаю, что важней, писать письма или читать их. А может, самые важные из писем те, что так и остались непрочитанными... прочитать >>

Микки и Рикки (кошачьи истории). «Киевский» торт
автор: Антонина Юдина
Микки и Рикки (кошачьи истории). Киевский торт «Киевский»! — ахнул Микки и зажмурился: неужели это ему кажется?! Приоткрыв один глаз, он убедился, что торт не исчез. Что делать? Торт, как магнит, притягивал сластёну.
— Ну кто заметит, если я съем один кусочек? — подумал кот и уже протянул лапку.
— Нет, нельзя. Хозяйка мне доверяет, — вдруг мелькнула в голове другая мысль. Микки быстро отдёрнул лапку и спрыгнул со стула. прочитать >>

Красивые слова
автор: Елена Карасёва
Красивые слова Мальчишки и девчонки подрастали, начинались встречи, расставания, слёзы... Всем этим делились здесь же, в беседке. Однажды зашёл разговор о том, как бы поступил каждый, окажись его подруга в интересном положении. Единого мнения не было. Один бы не допустил такого положения, другой бы женился, третий расстался... прочитать >>

Флейта для Жар-птицы
автор: Людмила Соловьёва
Флейта для Жар-птицы Откуда им знать — что нелюбимый проживает более богатую палитру чувств, чем любимый. Не для того ли книжные герои и влюбляются в негодяев — чтобы страдать от неразделённых чувств? Этакое счастье наоборот... прочитать >>

Вечная любовь
автор: Игорь Иванов
Вечная любовь — Наверное, — думал он, — я больше уже никогда не испытаю то чувство. Никогда! Я ведь тогда не понимал, что любовь, Любовь была рядом. Я всё бегал, суетился, занимался своими делами и не замечал её. А сейчас я понимаю — что что-то не давало мне приблизиться к любви. Да и сам я бегал от неё, будто ошпаренный, так как отвлекали дела... Вроде бы, важные, но для этой — а не для той, внутренней, глубинной и истинной жизни — в которой обретается наша душа. прочитать >>

* * * * ИЗБРАННОЕ * * * *
     Весенний солнечный день. Мы — ученики начальной школы, обычно в такое время томимся: вырваться бы с уроков пораньше, в зелень двора...
     Но вместо обычного урока сегодня — чудо.
     Чудо являет юноша Олег — черноволосый и черноглазый.
     Он рассказывает о средневековых монахах и показывает то, чем они зачаровывали и уверяли в своём могуществе поселян: сливает прозрачные жидкости из разных пробирок — а получается на вид — всамделишнее белоснежное молоко.
     — А что крестьяне? — торопится Серёжка Шуваткин с первой парты.
     — Крестьяне? — задумывается на миг юноша, — думаю, они очень радовались...
     Звонок.
     Но навсегда остается память: черноволосый юноша — и чудо.

     Позже становится ясно — он живёт недалеко от нас. Такой собаки, как у него — спаниеля — нет другой в нашем маленьком городе.

     А ещё позже мы с подругой Ольгой, только что перешедшие в шестой класс, «пасём» аж класс 10-й!
     То есть на переменках стоим в коридоре так, чтобы нам были видны выходящие взрослые юноши и девушки.
     Тут учится Ольгина любовь — Дато. Я сопровождаю подругу, ей — для храбрости.
     Хотя люблю только героев французских фильмов о рыцарских временах. Тогда никто не говорит гадостей о том, что Жан Марэ — нетрадиционной ориентации. И жанр «плаща и шпаги» ещё — высокая романтика, а не набивший оскомину штамп.

     Перемена — открываются двери «десятого»! Тот черноволосый юноша тоже учится в этом классе.

     ...Проходят годы, столь долгий срок, что на его исходе я себя уже иначе, чем старой клячей, назвать не могу.
     Всё было: периоды надежд и отчаяния, полной по всем статьям беспомощности — физической и материальной — когда родились дети.
     Кому-то достаётся кусочек мирового кризиса: у нас детство прошло на изломе одного строя, а юность — в хаосе другого, и неведение — что принесёт завтрашний день — уже ясно, что будет с нами до конца.
     А тогда, после долгого «свободного полёта», мне повезло. Предложили работу. Да рядом с домом! Да знакомое газетное дело. Да зарплата, дающая возможность приподнять голову над нищетой. Купить новые туфли. На каблуках! Забыть о мерзкой растворимой лапше и о пакетике кофе, соображаемого «на троих».

     ...В первый же день, мы с Элеонорой Ниловной, начальницей по отделу — бабой, как потом выяснилось, обладающей лошадиной выносливостью и лёгкой в общении — раскладываем поутру свои бумаги...
     Дробь стука по двери — на пороге высокий мужчина.
     Лицо настолько доброе и светлое...
     Этими светлыми красками, простотою черт, напоминает поляка. Что-то от крестьянина, что-то от студента.
     Это Андрей Наронский с будничным вопросом. Что бы хотела видеть Томазова на фотографии для своей статьи?

     Последующие годы работы в редакции — достаточно сложные. Постепенно после вольницы тольяттинских газет — в годы перестройки публиковавших именно то, что интересно народу — и журналистам, как части этого народа, на смену всему этому приходит понимание.
     Писать так, как хочется — тебе здесь не дадут: есть жёсткий трафарет, набор стандартных неинтересных тем, поток, строчкогонство, боязнь шокировать невинность жигулёвских пенсионеров.

     Но времена эти окрашены тем, что когда уже совсем невмоготу, можно поскрестись под Андреевской дверью, и элементарно поплакаться.
     Пусть ничего толкового Андрей в ответ не скажет, кроме как: «читай такую-то главу Евангелия», но просто становится легче на душе.
     Знаешь, что дальше этих стен твои горестные монологи никуда не пойдут. Да и просто: вокруг него, и в кабинете его — была аура добра.
     Успокаивающая, дающая понимание, что не всё в мире скверно.

     И на задания с Наронским было ездить хорошо.
     Потому что, при моей нерешительности с людьми — даже по телефону звоню с опаской (а вдруг у человека настроение плохое, и ему разговаривать не хочется) — Андрей легко и свободно подходил ко всем без исключения. И к мэру, и к ребёнку в школе, и к старушке на рынке. И как-то его все любили, и охотно с ним говорили, и вообще его знала каждая собака в городе.

     А потом в нашей семье случилась беда.
     Маму здоровой не помню. И страх за неё был всегда. Я ещё девочкой была, она будила ночью:
     — Что-то мне с сердцем нехорошо. И страшно. Посиди со мной.
     Эта тревога за самого любимого человека сопровождала нас с сестрой всю жизнь. И не было случая, чтобы мы не вызвали маме врача, когда она недомогала.
     Но медики вовремя не распознали ничего! И лишь когда с приступом вроде бы банальной желчекаменной болезни — маму увезли в больницу соседнего, крупного города, там уже определили...
     Тот диагноз, который произносят шёпотом, и больному не сообщают.

     Когда коллегам моим стало известно о беде, отреагировали они по-разному.

     Редактор не поняла:
     — Татьяна Николаевна, а смысл вашего пребывания в больнице?
     Смысл?
     Мы с Ольгой сперва, как собаки, сидели трое суток под дверью реанимации, а потом, каждого выходящего хватали за край халата с одним вопросом:
     — Жива?
     Позже не отходили от маминой постели. О чём можно было думать, о какой работе, когда смысл жизни измерялся делениями градусника.
     Начнутся ли осложнения? Не скажут ли нам: «Безнадёжна...»

     Несколько месяцев спустя, когда маму привезли уже домой, мы не знали: что сделать, чтобы болезнь не вернулась?
     И тогда Андрей подкинул мысль:
     — Выписали? Дома? Так позвоните Олегу Никифорову. (С придыханием) Врач — от Бога! Только я раньше его предупрежу, так сказать, протекцию составлю, потому что он к кому попало не ездит.
     Он обязательно посоветует что-то дельное... Только это... он такой серьёзный! Вещь в себе. Ещё в юности, когда мы все гуляли, — уже работал медбратом. Я ж говорю, он — от Бога!

     Помню первый приход Олега к нам.
     На меня сама тема разговора наводит холодные ужас, и я слушаю почти из-за двери.
     Ольга много смелее.
     Она расспрашивает о диете, витаминах. О ядах: болиголове, аконите — в тот момент были готовы на всё.
     Олег не опровергает:
     — Я уже столько слышал от больных, чем они лечились, и что помогло реально... Меня трудно чем-либо удивить.
     — Вы же работали онкологом. Ушли — потому что тяжело?
     — Тяжело. Хирург прооперировал, довёл до выписки — и больше не видит этих людей. Две трети из них живут нормально. А оставшаяся треть...
     Приходилось навещать тех, кто безнадёжен. Находить ободряющие слова:
     — Да что, Пётр Иванович, поправитесь... Да всё у вас будет хорошо...
     Тяжело врать. Каждого — жалко.

     Но только такому врачу, которому тебя — хоть немножечко жалко — и решишься доверить жизнь.
     А если ты для доктора исключительно «материал» — как-то неприятно.
     Знакомая врач говорила об одном случае:
     — Ну, не могла я дождаться, пока больной умрёт! Скорее проверить на вскрытии, кто прав — я или коллега? Сказали, что уже в морге, сразу побежала со скальпелем, фу-у — всё-таки я права!
     И она же — про Олега:
     — Тяжёлый характер, бесконечно тяжёлый характер... Он всегда умудрялся спросить меня о том, чего я не знаю...
     «Хорошо, — отвечала ему, — я плохой врач! Расписываюсь!»
     И про себя думала: «Ну на фига демонстрировать свою умность?»

     Слушая Ольгу, которая так рано стала являть собой сущность цинизма, я могла думать только:
     — Не могло это быть его самолюбованием и желанием унизить другого...
     Но — проверить молодого коллегу: можно ли ему доверять? В лечении, в деле, от которого зависит жизнь и смерть...

     Прошло больше года. И одно из тех осложнений, которых боялись врачи, у мамы всё-таки случилось.
     Бок набухал. Опасным воспалением это выглядело на наш встревоженный дилетантский взгляд.
     Та же Ольга посоветовала сделать «йодную сеточку» и ждать.
     Но маме становилось хуже — и не миновать было — звонить Олегу.
     Дело для хирурга.
     Быстро он сделал всё необходимое. И — месяцы ещё, рана заживала трудно — ездил на перевязки. Не забывал никогда. Приезжал поздно вечером, после операций, или днём — в редкие перерывы. Был у нас считанные минуты — хватало совести всё подготовить заранее, держать наготове, весь перевязочный материал...
     Потому что после нас его ждали многие и многие...

     Эта быстрота позже всегда ассоциировалась с ним. Наша компьютерщица Лена набирает тексты на клавиатуре так скоро, что кажется — ручеёк по камням бежит — непрерывный шум... Но и ей было не сравниться с удивительной молниеносностью его рук.
     У Лены ведь жизни не стояли на кону.

     Олег и плата за визиты — это и вовсе беда. Попробуй хоть хитростью всучить ему деньги!
     Со стариков, в домах, где мог стоять вопрос между оплатой его труда и покупкой лекарства... А это были очень и очень многие из его пациентов.

     Он никогда не открывался сразу весь, со всеми своими достоинствами. Сразу вы, пожалуй, могли почувствовать в нём только великолепного врача, способного ответить на любой ваш вопрос.
     Человеческое же замечалось позже.
     И нужно было присматриваться. Потому что никогда не стремился щегольнуть, поразить. Скрывал.
     Добро делал исподволь, стараясь не привлекать внимания.
     Так бывает с сурово-благородными натурами, неспособными хвалить себя.
     Скупой — к случаю — рассказ о подобранной и выхаживаемой вороне, вскользь сказанные слова о том, что так и не научился не волноваться — даже за чужих, посылая их на исследования, вдруг что-то обнаружится... Та великая любовь к ближнему, которой большинству из нас не дано.
     Лекарства, которые он столько раз привозил сам — не только не думая продать их больным подороже, но просто оставляя — берите, у меня есть...
     И не только лекарства.
     Пациенты — среди которых было столько стариков, которых он и вовсе лечил за бесплатно — старались отблагодарить хоть как-то: пирожки, мёд... Не взять этого было невозможно. Ему давали уже как сыну, как родному.
     И то, что было в его старинном саквояже, тоже подаренном ему кем-то, настоящем, докторском — он отдавал в другом доме, если там были дети, или просто был повод угостить.

     Он говорил мало. Но всегда умел слушать — не торопя, что так редко среди нынешних врачей. Если же вам, несмотря на недуг, удавалась фраза — получалось сказать весело, он сразу улавливал юмор.
     И сквозь всю его серьёзность — вдруг неожиданно прорвавшийся, совершенно мальчишеский смех...

     Был в нашей жизни второй такой же страшный период, как и с маминой операцией. Вспомнишь — и прикроешь глаза. Нельзя вспоминать. Как будто стоишь над горящим домом.
     Дочка моя, Аська, пришла из школы после субботника — подметали листья на улице. И начала жаловаться — сразу.
     — Мне трудно дышать.
     Надо знать Аську. Воробей-заморыш.
     ...В тот же день, случайно перехватив на улице нашу детскую участковую докторшу, я привела её к нам. И услышала, что ничего страшного нет — в лёгких у ребёнка чисто.
     Но Любовь Афанасьевна ушла, Аське же становилось хуже на глазах. Ночью её дыхание стало трудным и частым, а кашляла она уже с кровью.

     Забежав к нам перед службой, Доронина пришла в ужас:
     — Господи, как она у вас потяжелела за несколько часов!
     Она не решалась уйти, колебалась: вызвать ли местную скорую, или сразу «санавиацию» из областного центра.
     — Звони Олегу Викторовичу! — это уже мама на грани паники.
     Я не помню, когда появился Олег, но и он, и участковая наша были в комнате одновременно.
     Помню их тихий разговор — двух врачей — не для наших ушей.
     — Почему девочка ещё здесь, а не в больнице? — спрашивал Олег.
     — Родители отказываются.
     — В какой дозе вы назначили...? Вы считаете, что этого достаточно? Сейчас, подождите...
     И уже в коридоре, торопясь, Олег, с улыбкой, почти виноватой, что приходится говорить такое:
     — Двустороннее воспаление легких. Тяжёлое.
     Лекарства он привёз сам. Из табуретки и лыжной палки в несколько секунд соорудил капельницу.
     Доронина только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.
     — Боже, какой он смелый!...

     Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Аськин вздох.
     Едва ей стало лучше, Олег отвёз её в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.

     И по сегодняшний день я уверена, что в больнице нашей, и даже в областной — положительный исход не был бы настолько предрешён. Возьмись за Аську — другой доктор. Что жизнью своей дочка обязана Олегу Никифорову.

     Только он, по дороге в больницу — едем брать кровь, мог остановить машину у аптеки и купить дорогой ингалятор.
     В руки нам — коробку.
     — Пользуйтесь. Потом, если мне надо будет (чтобы приняли подарок) — я у вас его возьму... Благодаря такому прибору — мои сыновья не стали хрониками.
     И тут же у машины к нему цепляется какой-то дядька и начинает рассказывать про свою кожную болезнь.
     Я решаюсь спросить:
     — Трудно, когда все вот так — со своим?
     — Не это плохо. Меня только удивляет — почему у нас так? Почему я и за кожника, и за педиатра, и за терапевта... Если заболею сам — к кому идти?

     Удивительная, бесконечная доброта в нём так же удивительно маскировалась — сдержанностью. Никогда не нежничал, не сюсюкал, завоёвывая восторг и любовь пациентов другим: быстротой исцеления.

     В последние месяцы у нас часто отключают свет. Подозреваю, что в Жигулёвске скоро всё выйдет из строя. Мы неизбалованны: переползали через сугробы во время снежных заносов, скупили плитки, когда был Большой Прорыв, и город в двадцатиградусный мороз остался без тепла, а уж свет...
     Но одно дело, когда ты печатаешь на компьютере, и вдруг... твою маму, ёшкин кот... экран меркнет...
     Вспомнишь ты, вспомнят твои коллеги — даже те нехорошие слова, которые знали, да подзабыли.
     Но когда твоему выползающему с того света ребёнку должны поставить очередную капельницу, а электрики чего-то там мудрят.
     Ожидая с минуты на минуты доктора, я сломя голову бегу в хозяйственный магазин за свечкой. Возвращаюсь, на улице — вселенская тьма, дома — она же, лишь в комнате, где лежит Аська, — пятно света. Держа в одной руке фонарик, в другой гибкую трубку с иглой на конце, Олег прижимает к уху сотовый и уже кого-то консультирует по телефону:
     — Да... через четверть часа освобожусь. Я тут... добрый доктор Айболит... детишек лечу... Что? Послушай, если так — лучше в больницу. Такой маленький ребёнок, такая температура! Проверишь, успокоишься, и тогда...

     Это слово — спокойствие, и было доминантой в отношениях с Олегом Никифоровым.
     Он приходил в очередной смятенный дом, где навстречу — полные страха глаза — что? Очень плохо?
     И тревога, если не уходила совсем, то отступала, уступала его уверенности и тому спокойствию, которое он дарил вам одним своим присутствием.
     Сам он позже признавался, что испытывает это чувство очень редко. Но его пациенты...
     Они уверялись сразу в том, что всё будет сделано наилучшим образом, единственно верно, что ничего не будет упущено.

     Все наши встречи — из разряда «Не дай Бог». Когда болезнь нетяжела и привычна, мы так же привычно справляемся с лечением сами.
     Но если есть угроза...
     И поэтому первый его отклик по телефону, раньше даже приветствия:
     — Что случилось?
     И в тот же день: раньше — после работы, или позже, совсем в ночь — если задержали операции, он появляется:
     — Прошу прощения, мне оставили нынче все аппендициты...
     Привычно ли ему это и посещает ли ещё мысль, что вот — несомненно — ещё несколько жизней, которые продлятся только благодаря ему. И будут у людей «завтра», и «послезавтра», и двадцать лет спустя.

     Это уже вроде бы никому не в чудо. И всё-таки это — чудо.

     Но почему наша церковь так редко канонизирует врачей?
     Не всех. Но тех, в ком несомненный дар, как в целителе Пантелеймоне.
     Тех, кто от Бога.
L-карнитин и гуарана для похудения. Бесплатная доставка по Москве.

СТАТЬИ (ИНТЕРЕСНЫЕ), ОПУБЛИКОВАННЫЕ НА ПРАВАХ РЕКЛАМЫ:

Что нам говорят цветы
Отказники.ру, общество и мы с вами (в рамках благотворительного проекта)
Что говорит о мужчине его костюм?
Проблемы взаимоотношений со свекровью и как их решить?
Как правильно нанять няню?

Приглашаются авторы, пишущие на самые разнообразные темы, все, кто хочет поделиться своими историями, мыслями, чувствами. Пишите мне.

О проекте      Сотрудничество и реклама на сайте и в рассылке
Примеры размещения рекламных статей

Виртуально ваша, Светлана.
В избранное