Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Николь Краусс. Большой дом


Николь Краусс. Большой дом
/Nicole Krauss. Great House/

 

Тем, кто читает мои обзоры, имя автора уже знакомо:  я очень рекомендовал ее книгу «Хроники любви». Так что, если вы еще не успели прочесть, то – вперед. Hачинать свое знакомство с автором необходимо именно с этого романа. Ну а если вы уже познакомились, то вас ждет новая книга.
Как и  в «Хрониках любви» сюжет состоит из нескольких историй, пересекутся которые только в конце.  Все они тем или иным образом  завязаны вокруг огромного письменного стола, который когда-то, возможно, принадлежал самому Лорке. Начинает повествование американская писательница в летах, которой когда-то в молодости стол достался от молодого чилийского поэта, позже погибшего в пиночетовских застенках.  Продолжает старик-израильтянин, только похоронивший свою жену и мучительно ищущий взаимопонимания с сыном (по-моему, самая лучшая из историй). Потом слово возьмет другой старик, англичанин,  обнаруживший, что его любимая жена (когда-то обладавшая этим столом)  всю жизнь скрывала страшную тайну.  Эстафету подхватит молодая американка, влюбившаяся в израильтянина. А закончит повествование отец этого израильтянина, всю жизнь, пытавшийся воссоздать кабинет своего покойного отца, в котором до войны и стоял тот самый стол.   
Общее впечатление от романа довольно сумбурное. Все  истории хороши сами по себе, какие-то больше, какие-то меньше – дело вкуса. Но вот общий знаменатель между ними, (кроме стола, конечно) лично у меня, так и не нарисовался. Даже, несмотря на явную подсказку в тексте, где один из героев  вспоминает еврейского праведника рабби Йоханана бен Заккая, который велел написать Талмуд и тем самым превратил Храм в Книгу, а сожженный Иерусалим в бессмертную идею. Поэтому, оставив толкования другим, я лишь скажу, что истории о любви, старости и смерти глубоки и  пронзительны, а потому, конечно, читать!
Для затравки: …И все же, все же кое-чему ты меня научил — про смерть. Закачал в меня это знание почти без моего ведома, контрабандой. Вскоре после первого твоего вопроса — про умрешь ли ты — я услышал, как ты громко говоришь в соседней комнате: когда мы умрем, нам захочется есть. Простенько так сказал, незатейливо, и снова что-то мурлычешь себе под нос и запускаешь по полу игрушечные машинки. Но я эту фразу запомнил. Мне показалось, что никто никогда не описал смерть так точно: бесконечная тоска без надежды ее утолить. Я испугался того хладнокровия, с которым ты заглядывал в эту бездну. Ты осматривал смерть, примеривался, приноравливался к ней и нашел, наконец, понятную для себя формулу, которая позволила тебе ее принять. Возможно, я придаю слишком большое значение словам трехлетнего ребенка. Но они, пусть случайные, были так красивы! В жизни мы сидим за столом и отказываемся есть, а в смерти нас ждет вечный голод.


В избранное