Ольга Арефьева. Заповедник бумажного тигра. Интересности. Франсуа Рабле

Приветствую вновь прибывших в расылку!

Следующий номер - программка некоего танцевального спектакля, на котором мне
довелось побывать. Она так поразила моё воображение, что я под её впечатлением
отправляю вам кусочек из произведения Рабле - текст абсурда "О  том,  как  сеньоры
 Лижизад  и  Пейвино  в присутствии Пантагрюэля тягались без адвокатов".
Думаю, я ничего подобного не смогла бы сочинить, даже если бы очень захотела.
Поэтому снимаю шляпу. Намеренно не называю театра, о котором это написано. Только
вкратце, как это выглядело. На сцене присутствовали стул и трое. Девушка, некто
с усиками и некто с усищами. В разных сочетаниях они входили и выходили, совершая
движения. В какой-то момент в авангардной фонограмме, сопровождавшей действо,
звучало жужжание мух, в какой-то девушку гладили по ноге, в какой-то артисты
манипулировали бутафорскими бабочками. В конце вышел руководитель театра и произнёс
речь о том, что они не принадлежат ни к какой школе и создали свой, полностью
оригинальный стиль танца. Приглашал задавать вопросы, но их не последовало -
негустая публика бежала. Не хочется расстраивать этих людей, ведь они так всерьёз
относятся к своему творчеству. У этого театра ещё тьма спектаклей - разного цвета
снов Сальвадора Дали и т.д. На всё затрачена уйма времени и спонсорских денег.
Та же программка напечатана на прекрасной бумаге. Она - лучшее из всего, увиденного
мной на спектакле. Это по-своему гениально. Главное, удержитесь от посещения
этого спектакля, если встретите его на пути... :-)


ОРАНЖЕВЫЙ СОН САЛЬВАДОРА ДАЛИ


 Никто не знает, откуда появился Дали, никто не знает, был ли в тот момент с
ним Гитлер.    Но, так или иначе, две фигуры встретились в пустыне, чтобы начать
странную игру.
 Игру тореадора и насекомого, потерявшего свои чешуйки.
 Игру путника и птицы, отбирающей у него еду.
 То, что было пустыней и темнотой, озарилось светом Галлы - простой русской девушки,
ставшей королевой фантазий Дали.
 Гитлер, сумевший улизнуть к началу эротической прелюдии Дали и Галлы, возвращается
с напоминанием, что Яйцо уже наполнено жизнью и время его приходит, но попытка
вмешаться в идиллию порождает только мух.
 Сон: Все превращаются в кур и впервые находят общий язык.
 Но кто-то сильно посмеялся над Дали и Галлой, когда они подумали, что яйцо 
Гитлера не представляет никакой опасности: Гитлер с позором выгнан из курятника,
но он опять пытается соблазнить своей харизмой Дали.
 Пляж начала века.
 Молодые и незнакомые друг с другом Галла, Дали и Гитлер ничего не подозревают
о своей будущей встрече.
 Пляжный роман.
 Случайное знакомство.
 Никто не знает имён, но музыка нацизма мешает продолжению идиллии.
 Дали использует тело Галлы как конструктор, выстраивая страшные образы будущего
из оголенной плоти.
 Сон: Дали обнаруживает, что Гитлер массирует его правую ногу, которая раздувается
до вселенского масштаба.
 Галла вылупляется в виде бабочки и изгоняет всех, роняя пыльцу.
 После заговора с Гитлером Дали отстраняется от Галлы, которая, окончательно
потеряв всю пыльцу, пытается гадать на картах.
 Выпавший козырь заставляет забыть Дали обо всём, и его руки превращаются в волшебные
кисти, которые вовремя ему подносит Галла.
 Дали, очарованный своей гениальностью, объявляет "войну" Галле, но тут же появляется
жаждущий жертв и проталкивающий свои идеи Гитлер.
 Недолго сговариваясь, Дали с Гитлером лишают Галлу жизни.
 (Сон) Галла, мудрейшая из мудрейших, окропляет всю нечисть своей кровью.
 Дали танцует "Испанский танец", с которым к нему приходит осознание ужаса скорых
событий.
 Сбор бисера восстанавливает гармонию между Дали и Галлой, но уже невозможно
остановить приближающуюся машину нацизма.
 Последняя синхронность, последние предсказания… и вот он Апофеоз! Фюрер, его
Сон и его Реальность.
  Поедание плоти яблока.
 Галла колдует на косточках от яблока, вызывая звук и заставляя вибрировать Время.
 Сон: Менуэт с зонтиком, который прячет только мысли.
 Дали - аморфное и беспомощное существо, лишённое мягкой предупредительности,
напивается до пяти звёздочек.
 Галла под воздействием сильных алкогольных паров отдаётся ему за интерес.
  Гитлер, стыдясь своей харизмы, прячется в творчестве Дали и занимается банано-вредительством.
 Секрет Дали, заключённый в усах, случайно становится известен всем, тем самым
лишая его силы.
 Не в силах это пережить, Дали набрасывается на Галлу, видя в ней огромную бабочку,
закрывшую своими крыльями всё небо.
 Гитлер пытается соблазнить Дали над телом Галлы.
 Ему это удаётся, но в самый последний момент Дали решает проверить тело, которое
полно жизни.
 Дали просыпается от пощёчины Галлы и обнаруживает, что всё случившееся было
только отчасти Сном…
________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

а теперь текст  абсурда – отрывок из произведения Франсуа Рабле.
«Гаргантюа и Пантагрюэль. Пантагрюэль»


http://www.lib.ru/RABLE/rable2.txt#12

   Тут   все  зашумели  и  заговорили  в  один  голос  о  его изумительных познаниях,
--  все,  даже  простолюдинки:  прачки, сводни,  кухарки,  торговки  и  прочие,
 и  уж потом, когда ему случалось проходить по улицам, они всякий  раз  говорили:
 "Это он!"  Пантагрюэлю  это  было приятно, так же точно, как лучшему греческому
  оратору   Демосфену,   когда   одна    сгорбленная старушонка, указав на него
пальцем, изрекла: "Это он самый".
В ту пору, надобно вам знать, в суде шла тяжба между двумя вельможами, одного
из которых, а именно истца, звали господином Лижизад,  а  другого,  то есть ответчика,
господином Пейвино, и дело это было до того  темное  и  с  юридической  точки
 зрения трудное,   что   парламентский   суд  так  же  свободно  в  нем разбирался,
 как  в  древневерхненемецком  языке.  Наконец   по повелению  короля были созваны
на совещание четыре самых ученых и самых жирных члена  разных  французских  парламентов,
 созван Высший  совет,  а  равно  и  все  наиболее видные профессора не только
  французских,   но   и   английских    и    итальянских университетов,  как,
 например,  Ясон,  Филипп Деций, Петрус де Петронибус; и целая шатия старых раввинистов.
Все это  заседало сорок  шесть  недель,  но  так и не раскусило орешка и не могло
подвести дело ни под какую статью,  и  это  обстоятельство  так обозлило  заседавших,
 что  они от стыда самым позорным образом обкакались.
Впрочем, один из них, по имени Дю Дуэ, более образованный, искушенный и благоразумный,
нежели прочие, как-то раз, когда  у всех у них мозги уже набекренились, объявил:
 -- Господа! Мы здесь давно и только зря расходуем деньги, а в деле нашем все
еще не видим ни дна, ни берега, и чем больше мы его изучаем, тем меньше понимаем,
-- от этого нам становится весьма  стыдно  и  совестно,  и, на мой взгляд, нам
с честью из этого положения не выйти, ибо все наши речи -- это  несусветная дичь.
 Вот,  однако  ж,  что я надумал. Вы, конечно, слышали об одном великом человеке,
о магистре Пантагрюэле, которого  после великих   публичных  диспутов,  в  коих
 он  принимал  участие, признали сверхученейшим человеком нашего времени?  Я
 предлагаю пригласить  его сюда и побеседовать с ним об этом деле. Если уж Пантагрюэль
его не решит, значит, его решить нельзя.
Все советники и доктора охотно на это пошли.
И точно: за Пантагрюэлем немедленно послали и обратились к нему с просьбой распутать
и раскумекать  это  дело  и  по  всей форме  вывести  заключение, какое ему покажется
правильным, для чего Пантагрюэлю  тут  же  были  вручены  все  бумаги  и  акты,
составившие  такой воз, который могла бы сдвинуть с места разве лишь четверка
здоровенных ослов. Пантагрюэль же спросил:
 -- А что, господа, тяжущиеся сеньоры еще живы?
Ему ответили утвердительно.
 -- Какого же черта вы мне суете весь этот ворох  бумаг  и копий?  --  спросил
 он.  --  Не лучше ли послушать, как спорят между собой живые человеческие голоса,
нежели  читать  все  это дуракавалянье, представляющее собой Сплошные каверзы,
цеполловы дьявольские  каутелы,  прямые нарушения права? Я убежден, что и вы
и все, кто к этому делу руку приложил, навыдумывали  невесть сколько  всяких
там pro и contra, что дело само по себе ясное и легкое, а вы нарочно напустили
туману: привели всякие нелепые и безрассудные доводы да разные благоглупости
 Аккурсия,  Бальда, Бартола,   Кастро,   Имолы,   Ипполита,   Панормы,   Бертакино,
Александра, Курция и прочих старых пентюхов, которые так  и  не удосужились 
прочесть ни одного закона из Пандектов, -- ведь по части знания законов это же
были настоящие бревна, сущие неучи. Итак,  если  вы  намерены  ознакомить  меня
 с этой тяжбой, то, во-первых, сожгите все  эти  бумаги,  а  во-вторых, вызовите
 ко  мне сюда обоих тяжущихся дворян, и вот когда я их выслушаю, я вам изложу
свое мнение без околичностей и уверток.
Коротко  говоря,  все бумаги были сожжены, и оба дворянина были вызваны в суд.
Пантагрюэль тотчас же обра тился к ним;
 -- Это между вами идет великий спор?
 -- Да, милостивый государь, -- отвечали они.
 -- Кто же из вас истец?
 -- Я, -- отвечал сеньор Лижизад.
 -- В таком случае, друг мой, изложите мне по пунктам ваше дело в полном согласии
с истиной, ибо, клянусь телом господним, если вы хотя в едином слове солжете,
я сниму вам голову с  плеч и  тем  самым  докажу вам, что на суде и перед лицом
правосудия должно говорить только правду. Итак, воздержитесь от недомолвок и
прикрас. Прошу вас!   ГЛАВА XI. О  том,  как  сеньоры  Лижизад  и  Пейвино  в
 присутствии Пантагрюэля тягались без адвокатов     И вот Лижизад начал следующим
образом:
 -- Милостивый   государь!   Что  одна  из  моих  служанок отправилась на рынок
продавать яйца -- это сущая правда...
 -- Наденьте шляпу, Лижизад, -- сказал Пантагрюэль.
 -- Покорно  благодарю,  милостивый  государь,  --  сказал сеньор  Лижизад. 
-- Так вот, она должна была пройти расстояние между тропиками до зенита в шесть
серебряных монет и  несколько медяков,  поелику  Рифейские  горы  обнаружили
 в  текущем году полнейшее бесплодие и не дали ни  одного  фальшивого  камня
 по причине  возмущения  балагуров  из-за распри между ахинеянами и мукомолами
по поводу  бунта  швейцарцев,  тьма-тьмущая  которых собралась встречать Новый
год, с тем чтобы после встречи, днем, накормить   быков   супом,   ключи   же
  от   кладовых  отдать девкам-судомойкам, -- пусть, мол, те засыплют собакам
овса.
Всю ночь, не отнимая руки от ночного сосуда, они только  и делали,  что  рассылали
пешие и конные эстафеты, дабы задержать корабли,  ибо  портные  намеревались
  из   краденых   кусочков соорудить  трубу и покрыть ею Океаническое море, коего
пучина в ту пору, по мнению сеноуборщиков, была как раз вспучена, ибо  в ней
 находился  горшок  щей,  однако  ж  медики уверяли, что по морской моче с такою
же определенностью можно судить о том, что море наелось топоров с горчицей, с
какою распознают дрофу по ее шагу, если только господа судьи бемольным указом
 не  воспретят дурной  болезни  обирать  шелковичных  червей  и разгуливать во
время  церковных  служб,  оттого  что  оборванцы   уже   начали откалывать веселый
танец, как говаривал добрый Раго:
Ноги -- ходуном,
А в голове -- содом.
Ах,  милостивые  государи,  пути  господни неисповедимы, а обух  расщелкивается
 кнутом  погонщика!  Это   было   в   день возвращения из-под Бикокки, и тогда
же еще на магистра Антитуса де   Кресоньера   был   возложен   наигрузнейший
 груз  степени лиценциата, -- как  говорят  знатоки  церковного  права:  Beati
lourdes,  quoniam  ipsi trebuchaverunt { Блаженны обремененные, ибо они споткнулись
(средневек. лат.)}.
Однако ж, клянусь святым Фиахрием Брийским,  Великий  пост оттого у нас так строго
соблюдают, что
Никто не скроет,
Что Троица деньжонок стоит:
Дождь невелик,
Да прекращает ветер вмиг.
Если  же  мы  условимся, что судебный пристав не будет так высоко ставить мишень
на  стрельбище,  а  секретарь  перестанет кругообразно  обгрызать  себе  ногти
 на  пальцах,  равно как и гусиные перья, то мы ясно увидим,  что  каждый  виновный
 берет себя  за  нос, дабы разглядеть в перспективе при помощи органов зрения
то место у камина, где вешают  питейный  флаг  с  сорока кушаками,  потребными
для двадцати оснований к отсрочке. Как бы то ни было, сперва надо снять голову,
а потом уж  поплакать  по волосам,  ибо  кто  штаны задом наперед надевает, у
того память отшибает. А посему избави, Господи, от всякого зла Тибо Митена!
Тут Пантагрюэль сказал:
 -- Полно,  друг  мой,  полно,  говорите  медленно  и   не волнуйтесь. Мне все
ясно. Продолжайте!
 -- Так  вот,  милостивый  государь,  --  снова  заговорил Лижизад, -- упомянутая
мною служанка, исправно читающая Gaude и Audi nos, { "Радуйся" и "Внемли нам"
(лат.)} не может  укрыться ловким   фехтовальным   приемом   с   помощью   матери
 честной университетскими  привилегиями,   разве   только   по-ангельски погрузившись
  в  воду,  накрывшись  семеркою  бубен  и  сделав стремительный  выпад  рапирой
 возле  самого  того  места,  где продаются  старые  знамена,  коими пользуются
фламандской школы живописцы, когда им нужно из пустого перелить в порожнее, 
и  я просто диву даюсь, как это род людской не несет яиц, раз он так славно их
высиживает.
Тут  хотел было вмешаться и что-то сказать сеньор Пейвино, однако ж Пантагрюэль
его осадил:
 -- Клянусь чревом  святого  Антония,  кто  тебе  разрешал перебивать?  У  меня
 и  так  глаза на лоб лезут от речи твоего противника, и ты туда же? Молчать,
черт побери, молчать! Кончит он  --  тогда  я  дам  слово  тебе.  Продолжайте,
  --   молвил Пантагрюэль, обратясь к Лижизаду, -- можете не торопиться.
 -- Итак,  --  снова  заговорил  Лижезад,  --  принимая  в рассуждение, что в
прагматической санкции не содержится на  сей предмет  никаких  указаний  и  что
папа всем предоставил полную свободу пукать сколько угодно, то, если не  исцарапать
 холста, -- как  бы  ни  бедствовали  люди на свете, -- лишь бы никто не подписывался
под похабством, а уж радуга, только что отточенная в Милане для того, чтобы выводить
жаворонков, со своей  стороны изъявила  согласие,  чтобы  служанка  вывихнула
 себе  бедра по требованию маленьких икроносных рыбок, которые именно с тех пор
и были признаны необходимыми для понимания  конструкции  старых башмаков.
Однако  Жан  Теленок, двоюродный ее брат, оттолкнувшись от поленницы дров, посоветовал
ей не вмешиваться  в  это  дело,  а лучше  брызгилетательно  отстирать белье,
не натирая, однако ж, бумаги квасцами до степени пий-над-жок-фор, ибо
Non de ponte vadit, qui cum sapientia cadit,
{ Тот с моста не спускался, кто в  воду  упасть  догадался (лат.)}
принимая  в  соображение, что господа члены счетной палаты не последуют призыву
немецких флейт, из которых бы ли сооружены Очки для принцев, недавно изданные
в Антверпене.
Вот,   милостивые   государи,   что   значит    запущенная отчетность,  а противная
сторона этим пользуется in sacer verbo dotis, ибо, исполняя желание короля, 
я  вооружился  с  ног  до головы  набрюшником  и  отправился  поглядеть, как
мои сборщики винограда подрезают свои высокие шапки, чтоб  им  удобнее  было
играть  на  духовых  инструментах,  а  когда собирают виноград, стоит самая что
ни на есть  ветреная  погода,  так  что  многие вольные  стрелки  уклонились
 от состязания, и не потому, чтобы трубы у них  были  недостаточно  громки, 
а  из-за  подседов  и мокрецов у нашего друга Бодишона.
Благодаря  этому  во  всем  Артуа  был  большой  урожай на раковины, что, по-видимому,
явилось немаловажным  подкреплением для  господ  плетушечников,  коль  скоро
 все тогда, расстегнув пуговицы на животе и уже без всякого удовольствия, пили
 птичье молоко.  Мне  бы,  однако ж, хотелось, чтобы у каждого человека был красивый
голос, -- тогда игра в мяч тотчас пошла бы на лад, и   те   едва   уловимые 
 тонкости,    которые    способствуют этимологизированию  ботинок  на  высоких
 каблуках, легче будет спускать  в  Сену  как  постоянную  замену   Моста   мельников,
касательно  чего  давно  уже  есть указ Канарийского короля, но только он залежался
в канцелярии.
На основании всего мною изложенного, милостивый  государь, я  настаиваю на том,
чтобы ваше превосходительство высказало по этому поводу, как полагается, свое
мнение  с  оплатой  судебных издержек и возмещением проторей и убытков.
Тут Пантагрюэль его спросил:
 -- Вы ничего больше не имеете сказать, друг мой?
 -- Ничего,  милостивый государь, -- отвечал Лижизад, -- я вам изложил все, вплоть
до tu autem { Ты же (лат.) }, ничего не изменив, -- клянусь честью.
 -- Ну,  а  теперь  вы,  господин   Пейвино,   --   сказал Пантагрюэль,  -- 
говорите  все,  что имеете сказать, -- можете покороче, только не  опускайте
 ничего  такого,  что  могло  бы послужить основанием для приговора.

ГЛАВА XII. О   том,   как   сеньор   Пейвино  тягался  в  присутствии Пантагрюэля

Тут сеньор Пейвино начал следующим образом:
 -- Милостивый государь и  милостивые  государи!  Если  бы неправду  можно  было
 так  же  легко различить и вынести о ней суждение категорическое, как легко
заметить в  молоке  мух,  то мир  --  четыре  быка!  --  не  был бы до такой
степени изъеден крысами,  как  в  наше  время,  и  всякий  приложил   бы   свое
коварнейшим  образом обглоданное ухо к земле, ибо хотя все, что противная сторона
говорит по поводу формы и содержания factum'a {  Деяния  (лат.)},  имеет  оперение
 правды,  со   всем   тем, милостивые  государи,  под  горшком  с  розами таятся
хитрость, плутовство, подвохи.
Должен ли я терпеть, чтобы, в то время когда я ем себе суп по номинальной цене,
не замышляя и не говоря ничего  худого,  в мой  дом  являлись  морочить  и  забивать
 мне  голову  всякими соблазнительными танцами-плясами да еще приговаривали:
Кто суп кларетом запивает,
Тот слеп и глух, как труп, бывает?
А между тем, Пресвятая Дева,  сколько  мы  знаем  именитых полководцев,  которым
 прямо  на  поле  битвы раздавали тумачки благословенного хлеба, чтобы они более
благопристойным  образом качались  на  качелях,  играли  на лютне, играли за
дам, играли задом и производили всякие другие вольные движения!
Ныне, однако ж,  род  людской  сбили  с  толку  лестерские сукна:  кто  загулял,
 кто -- пять, четыре и два, и если только суд не вынесет надлежащего решения,
придется ему и в этом  году зубами  щелкать,  так  что  он  вынужден  будет пуститься,
-- а может, уже и пустился, --  во  все  тяжкие.  Если  какой-нибудь несчастный
 человек идет в парильню натереть себе рожу коровьим калом или же смазать на
зиму  свой  сапожок,  а  полицейские  и дозорные получают питательный отвар из
клистирной трубки или же кишечные  извержения  из судна, подставляемого к их
музыкальным инструментам, то значит ли это, что дозволяется обрезывать края у
серебряных монет и поджаривать деревянные?
Мы иной раз предполагаем так, а Бог располагает  иначе,  и когда  солнце  зашло,
 скотинка  уже  вся под кровом. И в том я смело могу сослаться на людей всем
известных.
В тридцать шестом году я купил  себе  немецкого  жеребчика побежечки  рысистой,
 шерстей  довольно-таки  приличных,  масти ярко-красной,  как  уверяли  ювелиры,
 однако  ж  со  всем  тем нотариус  не преминул поставить свое cetera { И прочее
(лат.)}. Я человек не ученый, хватать зубами  луну  не  умею,  однако  в горшке
 с  маслом,  в котором были закупорены Вулкановы орудия, прошел слух, будто бы
соленый бык заставлял находить вино и без свечки, хранился же он в мешке  из-под
 угля,  и  на  нем  были налобник  и набедренник, необходимые для того, чтобы
хорошенько поджарить грубую пищу, то есть баранью  голову.  Видно,  правду говорит
 пословица:  вороные  кони  в горелом лесу видны как на ладони, когда ждешь свою
возлюбленную на свидание. Я  спрашивал по  этому  поводу совета у господ ученых,
и они вынесли решение по frisesomorum: единственно, что, дескать, нужно,  это
 косить летом  в  погребе,  снабженном  достаточным количеством бумаги, чернил,
перьев, ножичков перочинных и прочего  тому  подобного, ибо,  как  скоро  запряженная
лошадь начинает пахнуть чесноком, ржавчина разъедает ей печень,  и  тогда  уже
 остается  только, предвкушая  послеобеденный  сон,  как  следует дать по шее.
Вот отчего так дорога соль!
Не думайте, милостивые государи, что упомянутая служанка в самом деле проглотила
колпицу, чтобы, как  показывает  судебный пристав,  увеличить  тем  свое  приданое,
 и что колбаса прошла через ростовщичьи кошельки, а кто желает отомстить людоедам,
то нет ничего лучше, как взять  связку  луку,  да  триста  головок репы,  да
 немножко телячьей брыжейки, да лучшего золота, какое только есть у алхимиков,
все это смешать, размешать,  промешать и  перемешать, подлить туда грабельного
соусу, а засим намазать и натереть этим составом  людоедские  туфли  и  спрятать
 их  в какой-нибудь кротовьей норке, сало же беречь пуще глаза.
И  ежели  вам  не  повезет  в  шашки, то положите дамку на кроватку, порезвитесь
с нею и -- турлура-на-на -- пейте до дна, depiscando grenoillibus { Выуживая
лягушек (средневек. лат.)  } во  всех  прекрасных котурнообразных гамашах, --
это для гусят, тех, что прямо из гнезда и которые с увлечением играют  в  фук,
пока  железо  куется и пока растапливается сургуч для любителей пива.
У  четырех  быков,  о  которых  здесь  идет  речь,  память оказалась  коротковатой,
 --  что верно, то верно. Как бы то ни было, им так хотелось разучить гаммы,
что они не  побоялись  ни баклана,  ни  савойской утки, и добрые мои земляки
возлагали на них большие надежды. "Из этих ребят  выйдут  молодцы  по  части
арифметики,  --  говорили  они.  --  Это  будет  для нас статья устава". Мы не
должны упускать волка, когда ставим изгородь над той ветряной мельницей, о  которой
 здесь  упоминала  противная сторона.  Однако  ж  нечистый  дух  позавидовал
этому и ухватил немцев за зад, а ведь их сам черт не перепьет:  "Her,  tringue,
tringue!" { Сударь, пей, пей! (нем.)} и -- размен фигурами, как на  шахматном
поле, ибо у нас нет никаких оснований утверждать, что в Париже на Малом мосту
продаются деревенские куры, и пусть даже эти курочки хохлаты, как болотные дурочки,
то есть  удоды, пусть  даже  все  пожертвуют  свои  бородавки  чернилам, заново
отточенным буквами прописными и обыкновенными, --  по  мне  все едино, лишь бы
под переплетом не завелись черви.
Положим даже, что в то время, как ловят и связывают парами бродячих собак, обезьянки
раструбят поимку, прежде чем нотариус с помощью   каббалистического  искусства
 сумеет  вручить  свою бумагу, но это еще не значит (да простят мне почтенные
судьи!), что шесть арпанов луга  с  широким  полотнищем  равняются  трем бочкам
наилучших чернил, так, чтобы не дуть в миску, и приняв в соображение,  что на
похоронах короля Карла шерсти было сколько угодно, по два с половиной  очка,
 то  есть,  разумею,  в  день Магдалины за руно.
Мне  приходится  наблюдать  во  всех приличных домах такой обычай, что когда
идут ловить птиц, предварительно  разика  два пройдясь  метлой  по дымовой трубе
и выставив свою кандидатуру, то из кожи лезут вон, да еще дуют в зад, чтоб  поскорее
 остыл, только и всего, и -- шариком по кегелькам --
Едва лишь на письмо взглянули,
Как тут же ей коров вернули.
И  такое  же  точно решение было вынесено в Сен-Мартене по делу одного повесы
из Лож-Фужрез, на что я почитаю своим долгом обратить внимание господ судей.
Я совсем не хочу сказать, чтобы  по  справедливости  и  на законном  основании
 нельзя было лишить имущества тех, кто пьет святую воду, как поступают с алебардой
ткача, на которую сажают непокорных: по заслугам, дескать, и честь.
Типc, милостивые государи, quid juris pro minoribus?  {  В таком  случае,  милостивые
 государи, что за права у слабейших? (лат.)} Ведь обычай  подобен  салическому
 закону:  кто  первый отважится  обломать  корове  рога, кто станет сморкаться,
когда другие или выпевают, или выпивают,  тот  должен,  набивая  себе брюхо,
 вместе  с  тем постараться скрыть мужскую свою слабость при помощи моха, сорванного
в то время, когда  люди  зевают  за полунощницей,  чтобы  вздернуть  на  дыбу
белые анжуйские вина, которые дают тем, кто их пьет, под зад  коленом,  как 
бретонцы друг дружке в драке.
На  этом  я  заканчиваю  и прошу, как и противная сторона, оплатить мне судебные
издержки и возместить протори и убытки.
Как скоро сеньор Пейвино умолк, Пантагрюэль сказал сеньору Лижизад:
 -- Что вы имеете на это возразить, друг мой?
Тот же ему ответил так:
 -- Ничего, милостивый государь, не имею. Я  сообщил  суду истинную  правду,
а теперь давайте, ради Бога, покончим с нашей тяжбой, -- ведь мы оба основательно
поиздержались.

ГЛАВА XIII. О том, как Пантагрюэль решил тяжбу двух вельмож

Тут  Пантагрюэль  встал  и  объявил  всем   присутствующим председателям судов,
советникам и докторам:
 -- Итак,   милостивые   государя,   вы   услышали  доводы тяжущихся vive vocis
oraculo { Из их собственных уст (лат.)  }. Что вы на это скажете?
Ему ответили так:
 -- Слышать-то  мы,  точно, слышали, да только ни черта не поняли. По  сему 
обстоятельству  мы  просим  вас  ипа  vосе  { Единогласно (лат.)} и умоляем:
будьте добры, вынесите приговор, какой  вам  только  заблагорассудится,  и ех
пипс prout ex tune {Отныне, а равно и впредь (лат.) }, мы единогласно его  одобрим
и утвердим.
 -- В  таком  случае,  милостивые  государи,  -- продолжал Пантагрюэль, -- я
исполню вашу просьбу. Впрочем, мне лично  это дело  не  представляется  таким
 трудным, как вам. Ваш параграф Caton, закон Frater, закон Callus, закон Quinque
 pedum,  закон Vinum,  закон Si Dominus, закон Mater, закон Mulier bona, закон
Si quis, закон Pomponius,  закон  Fundi,  закон  Emptor,  закон Pretor, закон
Venditor { "Катон", "Брат", "Галл", "Пять футов", "Вино",   "Если   господин",
  "Мать",   "Добрая  жена",  "Если кто-либо",  "Помпоний",  "Поместия",  "Покупатель",
  "Претор", "Продавец"  (лат.)} и многие другие, на мой взгляд, значительно труднее.
Сказавши это, он несколько раз прошелся  по  зале,  будучи погружен  в глубокое
раздумье, о чем можно было судить по тому, что он время от времени тихонько верещал,
будто осел,  которому слишком  туго  затянули  подпруги;  думал  же  он о том,
как бы удовлетворить обе стороны, ни одной из них в  то  же  время  не оказав
  предпочтения;   затем   он   снова  уселся  и  объявил нижеследующий приговор:
 -- Имея  в  виду,  приняв  в  соображение  и  всесторонне рассмотрев   тяжбу
 между  сеньорами  Лижизад  и  Пейвино,  суд постановляет:
Учитывая мелкую дрожь летучей мыши,  храбро  отклонившейся от  летнего солнцестояния,
дабы поухаживать за небылицами, коим с помощью пешки удалось сделать шах и мат
благодаря злым обидам светобоящихся  ночных  птиц,  обитающих  в  римском  климате
 с распятьем на коне, самостоятельно натягивая арбалет, истец имел полное  право
 проконопатить галион, который надувала служанка, -- одна нога здесь, другая
там, -- выдавая  ему,  отличающемуся совестью  неподкупною,  в виде возмещения
столько же чечевичных семечек, сколько шерстинок у восемнадцати  коров,  и  такое
 же точно количество -- мастеру хитрого плетенья.
Равным  образом  суд  не находит достаточных оснований для того, чтобы  предъявить
 ему  обвинение  в  кусочках  кала,  -- обвинение,  которое  он  навлек  на себя
тем, что якобы не смог полностью опорожнить свой кишечник,  ибо  таково  решение
 пары перчаток,  надушенных  ветрами  при  свече  из орехового масла, вроде тех,
 какими  пользуются  в  Мирбале,  ослабив  булинь  с помощью   медных  ядер,
 из  которых  конюхи  обершталмейстерно выпекают  овощи,  оседлываемые  чучелами
 птиц   с   соколиными бубенчиками,  расшитыми  кружевами,  которые  его шурин,
ступая нога в ногу, мемориально  нес  в  корзинке,  расшитой  красными нитями
 в  виде  трех изогнутых полосок, по угловому воровскому притону, где стреляют
 метелками  в  картонного  червеобразного попугая.
Что  же  касается  обвинений,  взведенных им на ответчика, будто бы тот занимался
починкой  обуви,  сыроедством,  а  также смолением   мумий,   то   они   с  колебательной
 точки  зрения неправдоподобны, что убедительно доказал  упомянутый  ответчик,
на  основании  чего  суд  приговаривает  истца  к  трем  полным стаканам    
 творогу,      приправленного,      разбавленного, трампампавленного, как велит
местный обычай, каковые стаканы он обязуется   уплатить   упомянутому  истцу
 в  майской  половине августа.
Упомянутый же ответчик обязуется доставить сена и пакли на предмет затыкания
гортанных  прорех,  перекрученных  устрицами, пропущенными через решето на колесиках.
Будьте  же  снова друзьями, без оплаты издержек, и на этом судебное заседание
закрывается.
После объявления приговора и истец и  ответчик  удалились, причем оба они были
вполне удовлетворены состоявшимся решением, а  ведь это было нечто неслыханное:
со времен потопа такого еще не случалось, и еще тринадцать  юбилейных  годов
 не  случится, чтобы  тяжущиеся  стороны были одинаково довольны окончательным
приговором.
Что же касается  при  сем  присутствовавших  советников  и докторов,  то  они
 в  продолжение, по крайней мере, трех часов пребывали в экстазе и в полном восхищении
от  сверхчеловеческой мудрости  Пантагрюэля, наглядно сказавшейся в том, как
он решил это трудное и щекотливое  дело,  и  восторженное  их  состояние длилось
 бы  еще  дольше,  но  тут принесли изрядное количество уксуса и розовой воды,
каковые средства  подействовали  на  них так, что они, слава Богу, опомнились
и пришли в себя.

Пишите мне!

Оля.