Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Я буду делиться с вами хорошим Контролеры-родители


Иногда, глядя на людей в общественном транспорте, так уютно уткнувшихся в планшеты,  я воображаю, что им  хорошо и спокойно. Они сосредоточены на том, что делают, получают удовольствие, кто-то от болтовни, кто-то от игры, кто-то от музыки, кто-то от чтения. И вообще, воображаю я, всем вокруг меня хорошо. Одна  я никак не найду покоя, словно у меня в голове что-то не совсем так.

И действительно, покой последние два месяца найти было очень трудно.

Сначала я воспринимала это с улыбкой, потом однажды было мало сил с этим обходиться, и я была настойчива, затем я подготовила документы, стала предъявлять их сразу, но и это не помогло.

Контролеры в метро упорно не желали верить в то, что Валюшке всего шесть лет, и я их не обманываю. Мало того,  еще пару месяцев назад ей было всего пять.

Главным образом, меня беспокоило то, что мне не верили. Однажды я подошла к контролеру, достала свидетельство о рождении, очень спокойно сказала, что моей дочери шесть лет, что вот документ, и попросила пропустить. Решетку отодвинули, Валя пошла, а контролер, глядя на нее, заявила: «Тебе, наверное, лет восемь! В каком классе ты учишься?» И я, очень сильно переживая, еще раз показала свидетельство о рождении, показала дату, попросила заняться вычитанием. Но и это не помогло. По ее лицу было видно, что она, не смотря на бумажку, осталась при своем. 

Почему же люди всегда сразу предполагают плохое? Отчего контролеры не могут предположить, что ребенок выглядит старше своих лет, отчего вежливо не попросят у меня документы, подтверждающие ее возраст? Почему им кажется, что их обязательно должны обмануть?

Проход в метро превратился в поле битвы, в испытание. С одной лишь странной особенностью. Контролеры не верили только мне. Например, моему папе ни разу не задали вопрос о возрасте Вали. С ним ее просто беззвучно пропускали.

Я пробовала писать письма. Мне звонили и извинялись. Я честно спрашивала вышестоящие организации, что мне делать.  Какие-то контролеры нас запомнили, но станций в метро слишком много. Столько заявлений написать просто невозможно.

Я не вожу машину и раньше весны вряд ли возьмусь за эту тему. Финансов на такси сейчас нет.

Ситуация подразумевает, что еще десять месяцев я буду сталкиваться с этой проблемой. И еще десять месяцев каждый день в душе будет подниматься сильная волна негодования и желания доказать, иногда с криком, иногда с отчаяньем, что я никого не обманываю!

А дальше похожая история случилась со мной в музее. В этот раз мы были со старшей дочкой Машкой. Мы пошли посмотреть Рафаэля.

Отстояв три часа на улице, на морозе, я предвкушала увидеть Мадонну с младенцем, услышать, что  хотел сказать сквозь столетия художник, почувствовать другое время. 

И вот, заходим мы в музей, а там контролеры сообщают мне, что сумка у меня не соответствует нужным размерам.
Я немного препираюсь, но все же сдаю сумку в гардероб. Вместо сумки мне выдают огромный пакет, куда предлагают сложить кошелек и телефон. В этот пакет спокойно уместилась бы моя «габаритная» сумка.

- Вам нужно было бороться, чтобы оставить себе сумку, – заявляет женщина-билетер на входе, замечая мое отчаяние.

- Бороться? – уточняю я. – В музее?

Я уже ничего никому не доказываю, просто сдаю и этот пакет тоже. Бог с ними, с документами, деньгами. Ходить по музею с пакетом! Да еще с таким огромным!

Настроение полностью испорчено. Я не вижу картин. Я не могу прийти в музей. Я вижу, как много у каждой картины народу. Так много, что услышать почти невозможно. Да и картин совсем мало, я ожидала больше и другие. И Мадонна с младенцем всего одна. И есть между ней и младенцем расстояние, еле уловимое, словно она понимает свою ближайшую разлуку.

И вот я в отчаяние сижу на скамейке, рассказываю Машке, какая хорошая жизнь была у Рафаэля (в отличие от моей), как он был востребован, и вообще какой молодец.  Он, наверняка, ничего никому не доказывал.   

Маша меня, как может, успокаивает.  И я, конечно, не Мадонна, но в эту минуту умудряюсь почувствовать нашу с Машкой особенную близость. И сквозь эмоции умудряюсь понять, что тут, среди толпы и картин Рафаэля, которые я сегодня не слышу, случается со мной настоящее даже не материнское, а человеческое счастье.

Конечно, в зале люди, у которых сумки  большей моей. Конечно, это ситуация,  в которую попадаю именно я.

Но кому и что я пытаюсь все время доказать? Отчего мне не доверяют?

И главное, как мне взрослому человеку с этим можно обойтись? Ведь доказать, что Вале шесть лет невозможно. Невозможно сделать так, чтобы контролеры стали вроде питерских кондукторов вежливыми, чтобы вдруг стали на твоей стороне, а не на стороне отчета о пойманных нарушителях.

Это тупик! Тупик, который отнимает у меня каждый раз так много сил.

А потом к нам в гости приехал мой папа. И мы с ним говорили о том, что мне очень  сейчас нужно, а ему страшно. И он спрашивал: «Ну, будет у тебя это? И что ты будешь с этим делать? И зачем тебе это надо?» Он говорил очень странные вещи.  Призывал меня терпеть. Он мне не верил и не пытался понять.

На следующий день утром я поймала себя в диалоге с папой. Я все пыталась ему объяснить. А потом до меня дошло.

Я действительно не знаю, как объяснить папе то, что мне нужно, и из-за чего он теперь старается со мной как можно реже общаться.

И я сказала себе: «СТОП!» Это мой папа. И он такой, и другим не будет.

Я не могу ему ничего доказать и вместо этого  очень эмоционально подсовываю Валины документы контролерам в метро, словно это может изменить мою ситуацию.

И почему я даю его отношению к себе такую власть? Отчего его «неверие» я ставлю сильнее высшего помысла?

Я вдруг поняла, что не надо ничего доказывать папе. Он имеет полное право сомневаться во мне и в чем угодно.

Его сомнение, скорее всего, имеет свои корни и вовсе не зависит от моей жизни.

Когда мы выходили с выставки, я спросила знакомых, удалось ли им почувствовать, что было в картинах Рафаэля. 

Ответ поместился в одном слове: «СМИРЕНИЕ». В лицах, изображенных на картинах, было смирение и принятие своей судьбы.

Рафаэль рано потерял родителей, но это не помешало ему стать великим художником, заниматься своим делом, любить тех, кого он хотел любить.

Это очень сложный выбор: перестать кому-то что-то доказывать….

Смириться с тем, что кто-то может что-то не понимать….

Смириться, что судьба не зависит от этого понимания, что есть еще более высший смысл каждого жизненного этапа, и искать нужно его…

Сегодня мы ходили с Валей на концерт живой классической музыки. Контролеры в метро у меня ничего не спрашивали.

Обязательно еще раз схожу на Рафаэля.


В избранное