7
Через занавески в душевой чуть-чуть пробивался свет из нашей комнаты,
и я видел, что он лежит в постели. Но я отлично знал, что он не спит.
- Экли? - говорю. - Ты не спишь?
- Нет.
Было темно, и я споткнулся о чей-то башмак и чуть не полетел через
голову. Экли приподнялся на подушке, оперся на локоть. У него все лицо
было намазано чем-то белым от прыщей. В темноте он был похож на
привидение.
- Ты что делаешь? - спрашиваю.
- То есть как это - что я делаю? Хотел уснуть, а вы, черти, подняли
тарарам. Из-за чего вы дрались?
- Где тут свет? - Я никак не мог найти выключатель. Шарил по всей
стене - ну никак.
- А зачем тебе свет?.. Ты руку держишь у выключателя.
Я нашел выключатель и зажег свет. Экли заслонил лицо рукой, чтоб свет
не резал ему глаза.
- О ч-черт! - сказал он. - Что с тобой? - Он увидел на мне кровь.
- Поцапались немножко со Стрэдлейтером, - говорю. Потом сел на пол.
Никогда у них в комнате не было стульев. Не знаю, что они с ними делали.
- Слушай, хочешь, сыграем разок в канасту*? - говорю.
--------------------------------------------------------------------------
* Канаста - карточная игра двумя полными колодами, ставшая популярной
в США в послевоенные годы.
--------------------------------------------------------------------------
Он страшно увлекался канастой.
- Да у тебя до сих пор кровь идет! Ты бы приложил что-нибудь.
- Само пройдет. Ну как, сыграем в канасту или нет?
- С ума сошел - канаста! Да ты знаешь, который час?
- Еще не поздно. Часов одиннадцать, полдвенадцатого!
- Это, по-твоему, не поздно? - говорит Экли. - Слушай, мне завтра
вставать рано, я в церковь иду, черт подери! А вы, дьяволы, подняли бучу
среди ночи. Хоть скажи, из-за чего вы подрались?
- Долго рассказывать. Тебе будет скучно слушать, Экли. Видишь, как я
о тебе забочусь! - Я с ним никогда не говорил о своих личных делах.
Во-первых, он был еще глупее Стрэдлейтера. Стрэдлейтер по сравнению с ним
был настоящий гений. - Знаешь что, - говорю, - можно мне эту ночь спать на
кровати Эла? Он до завтрашнего вечера не вернется.
Я знал, что Эл не вернется. Он каждую субботу уезжал домой.
- А черт его знает, когда он вернется, - говорит Экли.
Фу, до чего он мне надоел!
- То есть как это? - говорю. - Ты же знаешь, что он в воскресенье до
вечера никогда не приезжает.
- Знаю, но как я могу сказать - спи, пожалуйста, на его кровати!
Разве полагается так делать?
Убил! Я протянул руку, все еще сидя на полу, и похлопал его, дурака,
по плечу.
- Ты - принц, Экли, детка, - говорю. - Ты знаешь это или нет?
- Нет, правда, не могу же я просто сказать человеку - спи на чужой
кровати.
- Ты - настоящий принц. Ты джентльмен и ученый, дитя мое! - сказал я.
А может быть, он и был ученый. - У тебя случайно нет сигарет? Если нет - я
умру!
- Нет у меня ничего. Слушай, из-за чего началась драка?
Но я ему не ответил. Я только встал и подошел к окну. Мне вдруг стало
так тоскливо. Подохнуть хотелось, честное слово.
- Из-за чего же вы подрались? - в который раз спросил Экли. Он мог
душу вымотать из человека.
- Из-за тебя, - говорю.
- Что за черт? Как это из-за меня?
- Да, я защищал твою честь. Стрэдлейтер сказал, что ты гнусная
личность. Не мог же я ему спустить такую дерзость!
Он как подскочит!
- Нет, ей-богу? Это правда? Он так и сказал?
Но тут я ему объяснил, что шучу, а потом лег на кровать Эла. Ох, до
чего же мне было плохо! Такая тоска, ужасно.
- У вас тут воняет, - говорю. - Отсюда слышно, как твои носки воняют.
Ты их отдаешь в стирку или нет?
- Не нравится - иди знаешь куда! - сказал Экли. Вот уж ума палата! -
Может быть, потушишь свет, черт возьми?
Но я не сразу потушил. Я лежал на чужой кровати и думал про Джейн и
про все, что было. Я просто с ума сходил, как только представлял себе ее
со Стрэдлейтером в машине этого толстозадого Эда Бэнки. Как подумаю - так
хочется выбросится в окошко. Вы-то не знаете Стрэдлейтера, вам ничего, а я
его знаю. Все ребята в Пэнси только трепались, что путаются с девчонками,
как Экли, например, а вот Стрэдлейтер и вправду путался. Я сам был знаком
с двумя девицами, с которыми он путался. Верно говорю.
- Расскажи мне свою биографию, Экли, детка, наверно, это
увлекательно! - говорю.
- Да потуши ты этот чертов свет! Мне завтра утром в церковь,
понимаешь?
Я встал, потушил свет - раз ему так хочется. Потом опять лег на
кровать Эла.
- Ты что - собираешься спать тут? - спросил Экли. Да, радушный
хозяин, ничего не скажешь.
- Не знаю. Может быть. Не волнуйся.
- Да я не волнуюсь, только будет ужасно неприятно, если Эл вдруг
вернется, а у него на кровати спят...
- Успокойся. Не буду я тут спать. Не бойся, не злоупотреблю твоим
гостеприимством.
Минуты через две он уже храпел как оголтелый. А я лежал в темноте и
старался не думать про Джейн и Стрэдлейтера в машине этого проклятого Эда
Бэнки. Но я не мог не думать. Плохо то, что я знал, какой подход у этого
проклятого Стрэдлейтера. Мне от этого становилось еще хуже. Один раз мы с
ним оба сидели с девушками в машине того же Эда. Стрэдлейтер со своей
девушкой сидел сзади, а я - впереди. Ох, и подход у него был, у этого
черта! Он начинал с того, что охмурял свою барышню этаким тихим, нежным,
ужасно и с к р е н н и м голосом, как будто он был не только очень
красивый малый, но еще и хороший, и с к р е н н и й человек. Меня чуть не
стошнило, когда я услышал, как он разговаривает. Девушка все повторяла:
"Нет, не надо... Пожалуйста, не надо. Не надо..." Но Стрэдлейтер все
уговаривал ее, голос у него был, как у президента Линкольна, ужасно
честный, искренний, и вдруг наступила жуткая тишина. Страшно неловко. Не
знаю, спутался он в тот раз с этой девушкой или нет. Но к тому шло.
Безусловно, шло.
Я лежал и старался не думать и вдруг услышал, что этот дурак
Стрэдлейтер вернулся из умывалки в нашу комнату. Слышно было, как он
убирает свои поганые мыльницы и щетки и открывает окно. Он обожал свежий
воздух. Потом он потушил свет. Он и не взглянул, тут я или нет.
Даже за окном было тоскливо. Ни машин, ничего. Мне стало так одиноко,
так плохо, что я решил разбудить Экли.
- Эй, Экли! - сказал я шепотом, чтобы Стрэдлейтер не услыхал.
Но Экли ничего не слышал.
- Эй, Экли!
Он ничего не слышал. Спал как убитый.
- Эй, Экли!
Тут он наконец услыхал.
- Кой черт тебя укусил? - говорит. - Я только что уснул.
- Слушай, как это поступают в монастырь? - спрашиваю я. Мне вдруг
вздумалось уйти в монастырь. - Надо быть католиком или нет?
- Конечно, надо. Свинья ты, неужели ты меня только для этого и
разбудил?
- Ну ладно, спи! Все равно я в монастырь не уйду. При моем невезении
я обязательно попаду не к тем монахам. Наверно, там будут одни кретины.
Или просто подонки.
Только я это сказал, как Экли вскочил словно ошпаренный.
- Знаешь что, - можешь болтать про меня что угодно, но если ты
начнешь острить насчет моей религии, черт побери...
- Успокойся, - говорю, - никто твою религию не трогает, хрен с ней.
Я встал с чужой кровати, пошел к двери. Не хотелось больше оставаться
в этой духоте. Но по дороге я остановился, взял Экли за руку и нарочно
торжественно пожал ее. Он выдернул руку.
- Это еще что такое?
- Ничего. Просто хотел поблагодарить тебя за то, что ты настоящий
принц, вот и все! - сказал я, и голос у меня был такой искренний,
честный. - Ты молодчина, Экли, детка, - сказал я. - Знаешь, какой ты
молодчина?
- Умничай, умничай! Когда-нибудь тебе разобьют башку...
Но я не стал его слушать. Захлопнул дверь и вышел в коридор.
Все спали, а кто уехал домой на воскресенье, и в коридоре было
очень-очень тихо и уныло. У дверей комнаты Леги и Гофмана валялась пустая
коробка из-под зубной пасты "Колинос", и по дороге на лестницу я ее все
время подкидывал носком, на мне были домашние туфли на меху. Сначала я
подумал, не пойти ли мне вниз, дай, думаю, посмотрю, как там мой старик,
Мэл Броссар. Но вдруг передумал. Вдруг я решил, что мне делать: надо
выкатываться из Пэнси сию же минуту. Не ждать никакой среды - и все.
Ужасно мне не хотелось тут торчать. Очень уж стало грустно и одиноко. И я
решил сделать вот что - снять номер в каком-нибудь отеле в Нью-Йорке, в
недорогом, конечно, и спокойно пожить там до среды. А в среду вернуться
домой: к среде я отдохну как следует и настроение будет хорошее. Я
рассчитал, что мои родители получат письмо от старика Термера насчет того,
что меня вытурили, не раньше вторника или среды. Не хотелось возвращаться
домой, пока они не получат письмо и не переварят его. Не хотелось
смотреть, как они будут читать все это в первый раз. Моя мама сразу впадет
в истерику. Потом, когда она переварит, тогда уже ничего. А мне надо было
отдохнуть. Нервы у меня стали ни к черту. Честное слово, ни к черту.
Словом, так я и решил. Вернулся к себе в комнату, включил свет, стал
укладываться. У меня уже почти все было уложено. А этот Стрэдлейтер и не
проснулся. Я закурил, оделся, потом сложил оба свои чемодана. Минуты за
две все сложил. Я очень быстро укладываюсь.
Одно меня немножко расстроило, когда я укладывался. Пришлось уложить
новые коньки, которые мама прислала мне чуть ли не накануне. Я
расстроился, потому что представил себе, как мама пошла в спортивный
магазин, стала задавать продавцу миллион чудацких вопросов - а тут меня
опять вытурили из школы! Как-то грустно стало. И коньки она купила не те -
мне нужны были беговые, а она купила хоккейные, - но все равно мне стало
грустно. И всегда так выходит - мне дарят подарки, а меня от этого только
тоска берет.
Я все уложил, пересчитал деньги. Не помню, сколько у меня оказалось,
но в общем порядочно. Бабушка как раз прислала мне на прошлой неделе
перевод. Есть у меня бабушка, она денег не жалеет. У нее, правда, не все
дома - ей лет сто, и она посылает мне деньги на день рождения раза четыре
в год. Но хоть денег у меня было порядочно, я все-таки решил, что лишний
доллар не помешает. Пошел в конец коридора, разбудил Фредерика Удрофа,
того самого, которому я одолжил свою машинку. Я его спросил, сколько он
мне даст за нее. Он был из богатых. Он говорит - не знаю. Говорит - я не
собирался ее покупать. Но все-таки купил. Стоила она что-то около
девяноста долларов, а он ее купил за двадцать. Да еще злился, что я его
разбудил.
Когда я совсем собрался, взял чемоданы и все, что надо, я остановился
около лестницы и на прощание посмотрел на этот наш коридор. Кажется, я
всплакнул. Сам не знаю почему. Но потом надел свою охотничью шапку
по-своему, задом наперед, и заорал во всю глотку:
- Спокойной ночи, кретины!
Ручаюсь, что я разбудил всех этих ублюдков! Потом побежал вниз по
лестнице. Какой-то болван набросал ореховой скорлупы, и я чуть не свернул
себе шею ко всем чертям.
