ЮРИЙ ГОВОРУХИН.

Провинциальные истории

АКЦИЯ

В медвытрезвителе маленького городка было, как в больничке, тихо и пахло по-санитарному. Заступивший в семьутра на суточное дежурство лейтенант Спирин принял у предшественника дела, включил скорый на кипяток, купленный в складчину заморский Тефаль и позвал Панкина, врача, чтобы оттянуться за разговором под чаек, печеньице и зем- ляничную карамельку.

Они лениво поболтали о разных разностях, вспомнили, что в ближайшую пятницу у начальника районного отдела милиции день рождения и прикинули, чего бы можно было подарить Терминатору по такому приятному случаю. Потом Спирин заглянул в журнал там были обозначены только два клиента, и он решил отделаться от них побыстрее, чтобы потом спокойно отдохнуть и не отвлекаться по пустякам.

Рогов, давай сюда этого... Стрункова... Струпкова... В общем, давай его сюда! крикнул он сержанту и закурил сигаретку, предвкушая, как она прибавит настроения после горяченького, в охотку пошедшего чая. Первые, самые вкусые затяжки удались, и следом, оставив за своей спиной лязг железной двери, перед ним предстал мужик в синей майке и черных трусах. Сержант открыл шкафчик и начал выкидывать оттуда в протянутые мужиком руки рубашку, брюки, пиджак, а поверх одежки плюхнул ботинки-трактора, толстую подошву которых обрамляла засохшая грязь.

Мужик и бровью не повел, будто и вправду можно не церемониться с его шмотками, быстро облачился и со вздо- хом присел на табурет напротив Спирина. Лейтенант поднял строгие глаза и сразу понял, что перед ним баранчик так они в вытрезвителе называли промеж собой случайных клиентов, которых брали не по пьянке, а для разживы порой чуть выпивших, одетых поприличней. С них можно было стричь денежку, даже не оставляя на ночь. Этот, однако, совсем не был похож на владельца какого-то там кошелька, более того, перед ним сидел, как говорится, со вчерашнего трезвый работяга, ушибленный растерянностью, наглотавшийся горькой обиды и теперь ожидавший самого худого для себя поворота дела. Впрочем, опрокинутый вид клиентов лейтенанту был очень даже знаком так выглядели и завсегдатаи заведения, и баранчики, но этот мужик, похоже, попал сюда каким-то особым образом. В мужике, на вид лет сорока с гаком, угадывался обтесавшийся колхозный Ванька, который по какому-то случаю надел свой выходной, кулемисто сидевший на нем костюм и выбрался в город. Ростом не низок, не высок, но сбит крепко и жирком не обтянулся жилист и поджар, как гончий пес. Лицо у него было обветренное, высоколобое, прическа короткая под бокс, с мальчишеской челкой на правую сторону. Руки сильные, длиннопалые, такими можно и глину месить, и тонкий невод вить мастеровитые, к любому делу годные и привычные руки. А еще были у него стриженые, строгие усы, которые вместе с челкой и придавали облику простецкость. В глазах мужика навыкате, зеленых, глубоких уже успела спрятаться оторопь, на смену ей пришла чуткая настороженность.

Так-так-так, посмотрим, как ты проштрафился, Спирин взял в руки протокол. Та-а-к... Был задержан в состоянии средней степени опьянения у здания районной администрации... Нарушал общественный порядок... Сквернословил... Оказал сопротивление... Ну все с тобой ясно, Струнков!

Стручков, поправил мужик убитым голосом. Безнадежно махнул рукой и опять вздохнул: Да и не ясно тебе ничего...

Называй меня товарищ лейтенант. И не тыкай! прикрикнул Спирин, отмечая подействовало. Мужик отвел взгляд, копивший несогласие.

С протоколом не поспоришь, готовь сотнягу за обслуживание, продолжил Спирин. И не стал сдерживать любопытства: Так чего ты там учидил у администрации?

Протестовал, огорошил ответом Стручков.

Как это?

Так. Пришел в восемь утра к администрации. С листком у дочки из тетрадки вырвал. Написал фломастером, кото- рый опять же у нее взял из портфеля: Протестую! И перехватил спозаранку главу администрации прямо у парадного входа на лестнице. Листок развернул, стал объяснять, что к чему... Ну а меня в воронок и сюда.

Перед этим для храбрости, наверное, соточку принял?

Ни грамма, мужик привстал и через стол дыхнул в сторону лейтенанта, будто в этом была какая-то надобность. Спирин разинул рот. Смотри, пожалуйста! Чтобы в их городке да такой выскочка, протестант, едрена-матрена?! Лейтенант кашлянул и обратился к врачу Панкину, собиравшемуся домой после своей смены:

Ты подписывал медицинское заключение насчет степени опьянения?

Ну я, откликнулся Панкин, возясь на скамеечке за спиной Стручкова со шнурками ботинок. Ты, прежде чем его отпускать, позвони по телефону у тебя слева на бумажке записано. Спросишь, какие будут указания.

Выпрямившись, Панкин сделал лейтенанту знак ткнул указательным пальцем в потолок, мол, дело с начальством связано. И пошел к выходу.

Понятно, Спирин пощипал переносицу. И почему это прежний дежурный ничего ему не сказал? Забыл или под- страховался? А мужик сидел пень пнем и совсем не торопился с рассказом, чем еще больше подогревал интерес. Нет, не понятно... Ты мне толком все расскажи. Сам-то откуда будешь?

Да из района. Из Зари колхоз бывший, нынче АО... Рощинский я. Село Рощинское. Полсотни километров отсюда...

Ну и? Спирин аж заерзал. Да не тяни рассказывай!

Да-а, если он депутат, так ему все можно, да-а?! как-то сразу прорезался к разговору мужик с высокой нотой обиды в голосе и пошел чесать почти скороговоркой, боясь, видимо, что его по обыкновению оборвут на полуслове. Сосед у меня, Савелий Макарыч, знаете небось, директор молокозавода, в областной думе депутатом заседает, рядом со мной дачу отгрохал не пройти, не проехать, забор на шесть грядок в мою сторону перенес, сарай сломал, я тебя, говорит, совсем отсюда выживу, будешь во времянке на другом конце села жить, его охранники дочку мою пугают, над женой моей, Светкой, насмехаются, а я и у Гвоздева был, и к прокурору, и в суд ездил, и к Зеликову, и к Лобачеву, и к Коломийцу ходил, мне только на дверь показывают, а новые выборы были, так я по народу ходил, против соседа агитировал, а как итоги подбили опять все Рощинское за директора молокозавода вроде как единогласно проголосовало, а я точно против был, и где мой голос? Нет его! Это как? Значит, вранье и нахаловка на выборах! А я протестую и несогласный! И к Гвоздеву, и к Зеликову, и к Лобачеву, и к Коломийцу ходил...

Стручков сошел со своей речи будто после долгого бега остановился. Справился с дыханием и попросил: Разрешите сигаретку, товарищ лейтенант?

Чудак, решил Спирин. Действительно, в мужике угадывалась легкая малахольность, которая выдает подстрекателей против начальства, готовых горячо и бестолково доказывать свою правоту. Из таких начитавшихся газет деревенских петушков получаются возмутители спокойствия, смелые, впрочем, до определенных пределов. Деревня охотно плодит защитников правды-матки, но в мирском мнении их не ценит, она больше уважает удаль и не жалует настырную строптивость. Острое словцо, выкрик, перепалку, шумный базар, закидон деревня одобряет, а на долгую борьбу со злом не идет, знает: плетью обуха не перешибешь. Спирин сам был родом из села и легко узнавал таких мужиков усатых, с мальчишескими челками, готовых отчебучить нечто неимоверное.

Ну и кто же тебя надоумил главу администрации спозаранку отлавливать? лейтенант протянул мужику сигарету. Сам надоумился, сказал Стручков, совсем совла давший с волнением. А что делать? Где правду искать? Я и со Светкой советовался, она поначалу будто в воду глядела, верно говорила: не ходи, посадят. А потом мне областнуюгазету принесли, там глава администрации написал, что хочет у нас в районе диктатуру закона сделать. Как Путин. Чтобы, значит, все было по закону. Ну и шепнула мне, дескать, попробуй, деваться больше некуда, для нас на самом верху только глава района. А этот Савелий Макарыч уже доски с кирпичом на мою картошку выгружает, будто и нету вовсе моей земли...

А много у тебя картошки-то? поинтересовался Спирин.

Да почти гектар.

Небось и в хлеву живность мурявкает?

Вопрос сбил мужика с толку.

Ну есть у меня корова... Телка... Два поросенка...А при чем тут моя скотина?

Давай я тебе сначала кое-что объясню, Спирин откинулся на спинку стула и забросил ногу на ногу. Смачнозатянулся сигаретой. Значит, так. С законом ты с самого начала сам был не в ладах. Прежде чем свой тетрадный лис-ток разворачивать и акции протеста устраивать, тебе на все это надо было разрешение получить. Вот ты телевизор смотришь и видишь: в Москве или где-то там еще ходят всякие люди и выражают свое недовольство. Думаешь, они это делают где хотят и когда хотят? Нет, брат! Они сначала заявкуп одают, дескать, там-то и там-то, во столько-то мы будем протестовать против того-то. И только получив от властей разрешение, устраивают свою акцию? Понятно? Стручков, внимательно слушавший лейтенанта, кивнул.

Однако все-таки спросил с недоверием:

Что же я прежде должен был главе администрации заявление на разрешение подавать?

Именно! И даже не ему, а в инстанции! Спирин явно входил во вкус беседы. Теперь посуди ежели каждый вот эдак-то будет главу администрации с утра, как девку после бани, в дверях ухватывать, к чему мы придем? До какой беззаконности докатимся?

Стручков не то совсем смешался, не то, напротив, набычился, смотрел в сторону и молчал.

Теперь худший вариант, разливался Спирин. А вдруг тебя приняли бы за террориста? Кстати, кто был с главой администрации рядом, когда ты подошел?

Полковник милиции. Он меня и загробастал...

Вот! Сам Терминатор! Да он тебя запросто мог пристрелить! Чуешь, чем могла закончиться твоя акция? Это хорошо, что тебя в вытрезвитель определили, пожалели, могли бы в уголовку сдать, там быстренько бы тебе срок навесилиза покушение. Чуешь, куда выруливает твоя акция? Мужик, опустив голову, разглядывал пальцы, тер их, сплетал. Совсем, как нашкодивший школьник.

В общем, тебе крепко надо призадуматься, Спирин почувствовал свою полную власть над клиентом. Значит, так. Денег у тебя, конечно, нет. Тогда за тобой будет должок. Подвезешь нам картошечки и мясца. Тем и рассчитаешься заобслуживание. И мой тебе совет: сговорись с Савелием Макачем по-хорошему. Ну сам подумай, голова садовая, кто ты и кто он? Да он с главой администрации в сауне за месяц столько водки выпивает, сколько ты за год не выпьешь! Неужели в твою башку эта простая мыслишка ни разу не приходила? Неужели сам ни о чем не догадывался?

Стручков почти не слушал лейтенанта. Да догадывался, обо всем догадывался, и зря он, вытрезвительскийначаль- ник, над ним издевается и принимает за полного дурака. Вряд ли этот задравший хвост мент сообразит, что вся затея с протестом должна была оправдать маленькую надежду на то, что глава администрации после акции, в баньке или где еще за выпивкой, скажет депутату Савелию Макарычу: Ну ты меня насмешил! Нашел с кем связываться с деревенскимтрактористом, которого в свое время, правда, почетными грамотами награждали и даже для областной газеты фотографировали, как лучшего в районе звеньевого механизированного звена. Да плюнь ты на него! Оставь! И Савелий Макарыч, директор молокозавода, махнет рукой, отступится от заядлой вражды, перестанет мелочно угнетатьсоседа и совсем умягчится от выпитой застольной рюмки...

А еще Стручкову припомнились перепуганные лица районных начальников, когда он развернул перед ними тетрадный, в клеточку листок с надписью Протестую! и нескладно, сбиваясь, начал тараторить про перенесенный забор, потерянные грядки и по то, что он ходил и к Гвоздеву, и к Зеликову, и к Лобачеву, и к Коломийцу, а глава администрации не сразу, но все же очухался от наскока и даже со снисходительным интересом начал смотреть на него, Стручкова, и вроде совсем был готов выслушать, но шедший рядом начальник милиции, сделав свирепую физию, встал между ними, и администратор проскочил в дверь, а полковник позвал из машины майора, пошептал ему в ушко, тот, больно сжав локоть, подвел его к капитану, а капитан передал лейтенанту, который и втолкнул в воронок с двумя сержантами, и после такой эстафеты Стручков понял, что дела его плохи. И ничего он не сквернословил, никакого со- противления не оказывал, и если была у него средняя степень, то не опьянения, а страха и отчаяния, уже, впрочем, почти прошедшая...

Ну так пойду я, что ли? простецки спросил он самозабвенно веселящегося, играющего с устрашающими словами лейтенанта.

И до того чего-то там дошло. Да, Спирин пожалел, что так удачно разыгранная им комедия сошла на нет из-за отку- да-то взявшегося в мужике достоинства, которое проступило в презрительном взгляде, так смотрят на трепливых попутчиков, с которыми втягость, но, к счастью, недалеко ехать. Удовольствие было испорчено. Мало того, пришло раздражение от мысли, что этот себе на уме, каверзный мужик не захотел оставаться в роли шута. Можно было бы его еще раз опустить, но уже построже, устроить, например, ласточку положить мордой в пол с крепко стянутыми за спиной жесткой проволокой руками... Ну да теперь он и так никуда не денется, адресок в протокольчике имеется. К тому же Стручков полностью подтвердил сделанные ранее лейтенантом выводы о том, как надо жить в этом мире, где были правые и виноватые всегда одни и те же...

Погоди, сказал Спирин и поднял телефонную трубку. Когда ему отозвались, спросил: Так какие от товарища полковника были указания насчет Стручкова?

И, выслушав короткий ответ, снисходительно молвил:

Пока свободен, Стручков. Подпиши вот здесь. И не забудь про должок.

Мужик поставил закорючку в бумаге и, выпрямившись, ласково, с медоточивой приятцей в голосе, на манер юроди- вого почти пропел в лицо лейтенанту: Вижу, как вам картошечки с мяском хочется. Уважаете хорошую закусочку. А как она достается знаете?

У лейтенанта глаза полезли на лоб.

А ну пошел отсюда, сволочь! успел выкрикнуть он в спину быстро потопавшего мужика. Поводил глазами туда- сюда никого, сержант Рогов занимался вторым клиентом за железной дверью, готовился его вывести. Значит, никто глумливых слов чокнутого мужика не слышал...

А Стручков, вдыхая свежий, сентябрьский воздушок, вытирая заслезившиеся от яркого солнца глаза, не чуял под собой ног от мстительной радости после того, как ловко удалось ему срезать мента, сыпануть ему в глаза едкими словами и хоть так отомстить за перенесенное унижение. И хорошо, что он не поддался подкатившему было желанию швырнуть в отмороженные глаза лейтенанта лежавшие на столе протокольчики. А еще он думал разрешит ли ему кондукторша Зойка доехать без денег, в долг до Рощинского? Светка, жена, конечно, всю ночь проревела... И как бы ей, Светке, обсказать обо всем, что он там, в вытрезвиловке, перенес и передумал, но так, чтобы и о чем обидном для него она не узнала?

ВЕЧЕРОК

Мишка сделал такую оскомину лица, что Верка решила: все, пьянку пора заканчивать. Она встала, зашла мужу в тыл и погладила пальцами голову от висков к затылку (мать так делала, когда отец был не в себе), взяла Мишку с табуретки на плечо легко, привычно, хотя он совсем отяжелел после выпивки.

Вовка нагло смотрел на ее задравшийся подол, когда она приседала под Мишку и волокла его из кухни в большую ком- нату, она знала вернется, а полстакана ей уже будет налито и волосатая лапа с подрагивающими пальцами нацелится на ее коленки...

Вернулась, села, стиснув колени накрепко, назло Вовке. Махнула заготовленные для нее полстопаря и взглянула с настырной неприязнью в полыхающие похотью Володькины зенки.

Иди! Устала я. Поздно уже, сказала она наступательно, будто приказывала.

А раньше-то? спросил теперь уже бывший любовник, ощерясь до коренных зубов.

А раньше у нас искра была, ответила Верка, наглея и веселясь. И хрумкнула пупырчатым соленым огурчиком пря- мо в лицо собеседника, капельки рассола так и брызнули в разные стороны. Вовка смахнул с носа неожиданную влагу и уставился на Верку, играя бровями удивления.

Два месяца назад они, друзья-шоферюги, Мишка и Вовка, вот так же после рейса пришли датые, и она, пять лет прожив в женах с Мишкой, не боясь его друга, вот так же оттаранила муженька на диван и вернулась, хохоча от какой- то анекдотной радости, но тогда Вовкина рука легла между колен в какую-то странную охотку, и она от горячих, нетер- пеливых пальцев вся вспыхнул и затряслась сразу, сама притянула и эту руку, и кудлатую голову, и незнакомые губы с запахом водки и табака показались ей желанными. Они упали на пол прямо на кухне и поползли в маленькую комнату, валясь и вновь вставая на четвереньки, она была в этом же коротком халатике, и он норовил вскочить на нее кобель- ком, но она дотянула его за собой до маленькой комнаты, где ворочалась в кроватке Настенька, и потом, на паласе, подо спящей дочкой, она то млела, то задыхалась, а он сопел и был бесконечен...

У них с Вовкой случалось это еще четыре раза. А потом ей стало совсем невмоготу перед Мишкой, лопухом и дурачиной, каждый день добивавшим ее спокойным, без тени подозрения взглядом. Она твердо решила отвадить Вовку и его ненасытные, пахнувшие табаком и водкой губы. Мишка-то у нее не курил. И жалел ее, слушался. Муж он все-таки. Грех ведь, думала она. Какую глупость совершила неожиданную, непростительную! Стыд точил изнуряюще ведь Мишка-то у нее был первый. Она его дождалась три года он на флоте служил. Вернулся в село и глянулся ей еще больше увалень добродушный, моряк, в форме и со значками на груди. Вот первый и стал. На свадьбу его дядя, Сергей Петрович, подарил им телевизор, набор ложек «под серебро» и денег дал. Они на них мотоцикл с коляской купили. И вскоре прослыли перед соседями богатеями: с треском и на рынок, и за грибами ездили, и картошки с дальнего огорода сразу по три мешка привозили, и даже тумбочку с трехстворчатым зеркалом в люльке доставили. Улица чихала от мотоциклетного дымка и завидовала, а она сзади на мотоцикле сидела и держала Мишку за вздрагивающий живот охотливыми пальцами.

И дите родилось любо-дорого посмотреть, хорошенькая такая девочка Настенька. Она, Верка, смышленая да себе на уме. Мишку месяц молоком поила, водку изо всякой видной и потаеной, схороненной в заначке посуды выливала, чтобы дите они сделали как надо. После рейса с порога Мишку хватала, сдирала с него пахнущие бензином брюки и рубашку, засовывала в ванную, купала, тащила в постель, накрывала горячим телом, металась и перекатывалась по нему, как тифозная, а он, обалдевший, любил ее до самой утренней зорьки. Дружкам Мишкиным на крики и свист они не отвечали, на стук дверь не открывали, и отдышавшись, пили на кухне молоко, улыбаясь друг другу молча. Без слов им было легко. А если и говорили, то о хозяйстве, новых покупках. И счастье такое ей удалось додержать до начала беременности, потом Мишка опять стал выпивать, как и прежде неаккуратно. Но слава Богу, по заведенному ею порядку тащил друзей с бутылкой в дом, чем очень гордился, потому что она, редкая из жен, принимала компании, рассудив: пусть лучше накачиваются у нее на глазах, чем где-то там, за углом. И вот надо же вдруг у нее с этим Вовкой блуд случился. И как? Да так, по дури, от искры потайной, электрической, которая высеклась, стоило чужой лапе тронуть ее за коленку.Контакт вышел. Вот беда-то...

Так говоришь, раньше-то искра была. А щас? спросил наконец Вовка из какого-то далека, разбудив ее от задумчивости. А щас?! повторил напористо, зло, дохнув поганой водкой с табаком в лицо и в самую душу. Больно схватил за грудь, семеня пальцами по соску, будто, дурак, имел дело с девчонкой...

Уйди, немощь! ошарашила она его зряшным упреком в слабости. И стряхнула теперь уже пустую для нее руку. Иди, Вов. Спать хочу.

Вовка засопел, но, чуя бабью настырную нехоть, встал, глянул на остатную водку в бутылке, отвернулся и, топая ногами, вывалился в коридор, куртку не на плечи на руку кинул, обернулся, взглянул на нее пренебрежительно, но не довел их разговор глазами до сурьеза, стушевался, увел хмельные шары в косину, спину показал, дверь от себя толкнул нараспашку и, не заботясь еще об одном презрительном взгляде, шваркнув ногой по косяку, пошел вниз, вроде молча, а вроде чего-то под нос бормоча. Она вслед закрыла дверь тихо и замок на «собачку» поставила. Так, на всякий случай.

Вернулась на кухню, села, плеснула в стопку недопитую водку. Выпила.

Завтра ей в магазин. Завмагом она в сельпо. Сама завмаг и продавец. И в восемь утра надо быть за прилавком. Придут задорские. Их деревню Задорово еще по-другому Здорово называют. Придут из Здорово. А она на месте. Попробуй скажи кто там был и кто у нее не был. А Верка вот она! Всегда на месте и при деле.

Она включила шептунок-трансляцию. По радио запели старую песню:

Отчего у нас в поселке
у девчат переполох,
кто их поднял спозаранок,
кто их так встревожить мог?
На побывку едет молодой моряк,
грудь его в медалях, ленты в якорях...

Следом в форточку влетел воздушок свежий, повеяло листом осенним, и баба Зина, соседка, крикнула мужику своему, дяде Васе, чтобы шел домой, и чей-то мотор завелся, и девка рассмеялась, довольная, наверное, еще не обманутая дура, со зряшной надеждой на счастье, в ответ ей хохотнул мужик, потом по радио прочипикало время, дик- тор бархатным голосом начал говорить про политику и про погоду. И впрямь голос у него такой уговаривающий, мягкий, забирающий за живое...

Верка уронила лицо в ладошки и сладко, с подвывом залилась слезами, ловя в горсточку слово «Ма-моч-ка!», что- бы слышно не было. Она старалась заглушить рыдания, судорожно хватала ртом воздух и больно сжимала зубами большой палец, потом, захмелевшая, совсем слезам волю дала. Правда, успела подумать: Мишка ее и так не услышит, а Настенька уже давно крепко спит.