Вспышкой, яркой до головокружения всплывают из детства понятные мысли образы Эйнштейна. Очевидное и знакомое поражало, удивляло и восхищало. Относительность систем … Один мир, пространство, те же физические тела, но банальная легкомысленная бабочка превращается в скоростную фурию. По силе впечатления знакомство с теорией относительности второе после осознания неизбежности факта смерти. Оно сдвинуло, нет, скорее раздвинуло границы понимания. Сами эти границы стали грузом в занимательном процессе познания. Сюда же вплелись вопросы о первичности сознания или бытия. Принимая как факт, что инструмент познания – мозг – система, являющаяся частью физического мира, т.е. имеющая пределы для представления и осознания явлений, как будто сосуд с миллионом входящих патрубков, три четверти которых прочно изолированы кранами. Говоря о геометрии Лобачевского можно представить мысленно точку «невозврата» или искривленные физическими полями пространства, или сами поля – «нечто» между потоком частиц и чистыми энергиями? Нельзя представить или нельзя открыть еще один недоступный кран? Почему сейчас, в возрасте далеко не юной любознательной девушки, я снова и снова возвращаюсь к этим ощущениям? Потому что именно ощущения вносят смятение в привычный ход времени. Того времени, которое растягивает в часы минутное ожидание и сжимает до мгновения те же отрезки, проведенные с азартом и увлечением. Подходя близко, близко к какому – то явлению или событию возникает ощущение дежа вю, воспоминания о воспоминании. И граница, создающая завесу отстраненности, почти мучительно мешает. Хочется смахнуть ее как пушек с ресниц. Параллельно появляется догадка, почти знание или уверенность, что ты смотришь в глубину происходящего не с той точки отсчета и в другой координате времени. Четырехмерный мир давит и создает условные ячейки матрицы, а подсознание подсказывает, что течение должно быть непрерывным всеобъемлющим.