Вадим Абдрашитов: "Из нас хотят сделать зомби" Вадим Абдрашитов по образованию физик. Может, поэтому его фильмы так строго выстроены. Вадим Абдрашитов в душе лирик. Может, поэтому его картины так эмоционально насыщены и печальны. Окончив ВГИК, Абдрашитов остался по сути без работы - в течение года он отвергал сценарии один за другим - «не то». Пока наконец не нашел Александра Миндадзе, своего
верного и единственного сценариста. Вместе они сделали одиннадцать фильмов. Наверное, это не так много за тридцать лет, но - ни одного проходного. «Слово для защиты», «Поворот», «Охота на лис», «Парад планет», «Остановился поезд», «Пьеса для пассажира», «Плюмбум, или Опасная игра», «Слуга», «Армавир», «Время танцора»... Везде - четкая авторская позиция, не сдобренная даже намеком на конъюнктуру. Последний фильм Абдрашитова - «Магнитные бури» - страшная и художественно убедительная констатация того, как люди
превращаются в толпу, как они готовы бить смертным боем ближнего своего только потому, что кто-то сильный сказал: «Бей!». При этом Абдрашитов - человек мягкий, несуетливый, невеселый. С ним хочется говорить тихим голосом и все время за что-нибудь извиняться. 19 января Вадиму Абдрашитову исполнилось 60. - Вадим Юсупович, объясните парадокс: почему вас не запрещали в советские времена, ведь вы снимали на грани запрещенного? -
В определенном смысле это действительно парадокс. Но я думаю, это было потому, что внешнего, простейшего слоя антисоветчины в картинах не было, мы не прятали фиги в карманах, а просто старались делать фильмы о живых людях. И та правда, что заключалась в характерах, правда существования этих героев, как мне кажется, была художественно убедительна. Это во многом защищало наши картины. Достаточно сказать, что «Охота на лис», картина, с которой меня сняли, за которую даже уволили на какое-то время с «Мосфильма»,
которую потом переделывали чужими руками, она так и не сложилась по-иному, нежели как у нас. - Многие называют вас социальным режиссером, мне, честно говоря, это определение не нравится. - Мне тоже, потому что никто не может определить, что такое социальный. Если вы берете историю про юношу, который полюбил девушку, и погружаете это в реальную жизнь, если эта история всерьез рассказана, если она художественно убедительна... Это что такое, социальная
режиссура или что? Все-таки любые ярлыки приклеивают, как правило, не совсем грамотные люди. - Вашим картинам никогда не был свойствен особый оптимизм, а «Магнитные бури» - просто апокалиптическая антиутопия. Вы так видите жизнь за пределами Садового кольца? - Ну зачем так обобщать? Что касается оптимизма, для меня это тоже непонятная категория, и упреки в отсутствии оптимизма надо предъявлять сегодня не авторам, а тому, что изображено на экране.
Я знаю одно: во всех наших с Миндадзе картинах есть все, кроме тенденциозности в самом примитивном смысле этого слова, и все они максимально гуманизированы, и в каком-то смысле это самое главное. Что касается «Магнитных бурь», здесь как раз есть определенный оптимизм: раз авторы сняли эту картину, значит, не все так уж безнадежно, во всяком случае, у кого-то существует четкое понимание того, что нельзя становиться частью толпы. Власти очень выгодно, чтобы мы были не народом, не нацией, а толпой. Зомбированной.
Нельзя превращаться в толпу, а надо любить свой дом, семью, близких, друзей и себя сохранять как автономную личность. Вот об этом картина, согласитесь. Так что я не думаю, что это такой уж апокалипсис. - Ваши картины до сих пор необычайно актуальны. Недавно показывали «Остановился поезд» - поразительно, сейчас он звучит более современно, чем 20 с лишним лет назад. Вы когда-нибудь ставили для себя цель заглянуть в будущее, побыть Кассандрой? - Да
нет, в первую очередь нас всегда интересовал живой человек с таким характером, которого я раньше не видел на наших экранах, - например, человек с таким подпольем, как следователь Ермаков, герой Олега Борисова в фильме «Остановился поезд». Который не любит, иногда ненавидит всех, потому что страдает от невозможности устроить их нормальную жизнь. Интересно было посмотреть, как такой человек существует в нашем обществе. А если у него небольшая власть - что тогда? Ну а если еще при этом получается стереоскопическая
картина жизни - ну так, значит, мы все правильно делали. - Кем, по-вашему, стал выросший мальчик Плюмбум? - Как ни странно и даже ни страшно звучит, но мальчик Плюмбум - просто романтик по сравнению с теми дядями Плюмбумами, которые сейчас во многом определяют нашу жизнь. У нашего Плюмбума была хоть какая-то идея, он представлял себя неким бескорыстным санитаром, что ли, очищающим общество от грязи. А нынешние стальные
Плюмбумы - для них же, кроме наживы, ничего не существует. - Нет ли у вас ощущения, что сейчас по сравнению с советскими временами художнику стало труднее работать? Ведь многие оказались не готовы к исчезновению цензуры. - Нет, я этого не чувствую. Мне кажется, что, с одной стороны, работать сейчас стало легче - для кинематографистов существенно увеличилось поле деятельности, в первую очередь за счет телевидения. Но, как ни странно это звучит,
сейчас существует огромный дефицит режиссуры. Возникает какой-то интересный проект - и вдруг оказывается, что его некому осуществлять, нет приличного режиссера. Не гениального, не выдающегося - просто профессионального. Это никак не связано со временем, это говорит лишь об отсутствии прослойки профессиональных людей. - Неужели наша режиссерская школа умерла? - В широком смысле она есть. Все-таки наши киновузы готовят очень подробно и тщательно,
кроме того, существует мощнейшая традиция отечественного кино, великого кино. Просто сейчас все хотят заработать, для этого делается огромное количество низкокачественных фильмов, на потребу, вот и теряется уровень. Это грустно. - Вы один из немногих режиссеров, которому удавалось всегда снимать то, что хотелось. Это право - снимать то, что хочется, - как его можно заслужить? - Его никак не надо заслуживать. Просто надо совершенно четко понимать,
и я это понял на своем опыте: если хочешь что-то снять - ты это снимешь. - Но прежде чем снять первую картину - «Слово для защиты», вы долго сидели без работы. - Правильно. Я искал, я не хотел снимать то, что не хотел. Мог бы дольше искать. - А если бы не нашли Миндадзе? - Не свое все равно не снимал бы. А своего бы добился. Только нужно очень сильное желание. Это как в любви: когда
уж очень хочешь - добьешься, правда? - Истинная правда. И, наверное, в кино, как и в любви, тоже приходится страдать. Вы ведь не часто снимаете. Что в перерывах - ломка, опустошение? - Да, между картинами у меня просто портится характер! - Может, в перерывах бизнесом заняться, характер исправится? Вот в вашем доме на первом этаже ваш коллега держит трактир. - А я не умею, к сожалению.
Наверное, если бы умел и хотел - занялся бы и бизнесом. Я, правда, не очень представляю, как могут совмещаться искусство и бизнес - параллельным монтажом? Екатерина Барабаш Независимая Газета 19.01.2005