http://www.youtube.com/watch?v=3KrGDeYSGQM&NR=1

"Дьявол, Революция, Онанизм!"
Дмитрий Пименов

Ещё недавно нужно было, вглядываясь вдаль, с трудом различать новые формы действия в среде протеста. Сегодня, когда толпа собирается на центральных площадях Москвы, привлекая к себе всеобщее внимание, кажется, что нужно просто участвовать в этом и внимательно следить за происходящим. Чего стоят только транспаранты, самостоятельно изготовленные участниками митингов, костюмы, которые они сконструировали для последнего из них! Городские площади стали местом кипящего народного креатива. Дело не в том, что люди пришли на площади, чтобы выразить нечто определённое. Да, есть недовольство, которое привело их сюда, но дело в том, что на площадях достоянием общего теперь может стать то, что до сих пор бродило где-то внутри тусовок, семей, внутри индивидуализированных существ. Политика и искусство нашли друг друга? 

Но нет! Даже если творчество происходит среди народных волнений, различия между искусством и креативом не теряют значения. Скорее наоборот, приобретают его в полной мере. Креатив может найти только свою политтехнологию. И первый и вторая не страдают в оцеплении полиции, и первый и вторая являются общим Спектаклем http://www.youtube.com/watch?v=zA38vHZOEw8&feature=share, с которого начинается движение. Формам политики и искусства, рождающим новое общее, формам политического искусства, ещё только предстоит возникнуть. Сейчас художники и активисты, как и все остальные, ищут новые способы действий http://www.youtube.com/watch?v=SzlTObofMYA&feature=youtu.be и нужно будет пробовать ещё и ещё, чтобы найти те способы, которые способны что-то менять.  

Единственным состоявшимся в народном скоплении 10 декабря, состоявшимся и в художественном и в политическом измерении жестом, известным мне, стала акция человека, похожего на провокатора, которого, в качестве такового и запечатлела одна из присутствовавших на митинге камер. Ожидание митинга было полно и настороженным ожиданием провокаций. Накануне в интернете даже появилась каким-то образом попавшая в распоряжение редакции БГ подробная инструкция провокатору. Остаётся только аплодировать оператору, который, оказавшись в нужное время в нужном месте, не упустил свой и наш шанс. Только ему посчастливилось сделать видимым для всех нас этого скрытного уличного антигероя, тем более ожидаемого всеми. И вот, благодаря нашему оператору можно видеть то, чего мы так ждали и так опасались увидеть.  Мы можем даже внимательно разглядеть повадки провокатора, хитрые уловки и коварные приёмы, призванные дезориентировать нейтрализовавших его сознательных граждан, чтобы снова покинуть сцену и остаться скрытым. Мы можем послушать, что говорят люди вокруг, что говорят двое сидящих на провокаторе верхом молодых мужчин и что говорит Он. Наконец, можно внимательно разглядеть его лицо http://www.youtube.com/watch?v=qeuZ2FR5j64.

Выходка! 

Без сомнения, единственным провокатором, пойманным на митинге 10 декабря, оказался авангардный писатель и радикальный акционист Дмитрий Пименов. В 1999 он взял на себя ответственность  за теракт в торговом комплексе под Манежкой. Перед этим в издательстве «Гилея» вышел его роман «МУТЬРЕВОЛЮЦИЯ», радикальный роман с повседневностью. Этот текст свидетельствовал словами своего собственного персонажа о его реальном существовании. Он стал свидетельством того многообразного потока, который, то набирая скорость, то снова останавливаясь, мчится по ту сторону личного местоимения первого лица, размечая ландшафт романного текста. Роман стал свидетельством путешествия своего литературного персонажа в обыденной жизни. Путешествия настолько радикального и преисполненного завораживающего наслаждения неизвестным, провокацией неизвестного, насколько это только позволяла повседневность 90-х. Последней выходкой Пименова слал микросалют Горбачёву во время посещения экс-президентом СССР ярмарки Non/Fiction в 2008 году в Центральном Доме Художника. 

И вот, в начале 10-х улицы снова ожили, в реальности снова появилась площадная политика и привнесённые ей в реальность непредсказуемость и неоднозначность. Дмитрий Пименов снова оказался – как он сам как-то выразился – в «питательной среде». То, что он сделал, это даже не акционизм. В противостоянии искусству как конвенции Пименов радикальнее большинства акционистов 90-х, 00-х и 10-х. Последний из московского сообщества 90-х (не считая Бренера) он не улыбается кураторам и не упускает возможности нарушать общие нормы приличия и, в особенности, принятый среди работников культуры этикет. Это искусство жизни. Выходка! Однажды он назвал это – отличая от акционизма – life art.  

То, что снял оператор, есть настоящая кинематографическая сцена. Но снята она, произошла она не на съемочной площадке, а на улице, в ситуации митинга. И если мы видим на этом ролике характерного провокатора, как исключённую из кольца солидарности из-за своих радикально отличных и скрытых от большинства присутствующих замыслов, беспринципную, хитрую личность, готовую, играя на чувстве сострадания сограждан, вырваться из их крепких объятий… То не столько потому, что Пименов заметил перед собой камеру, а потому, что, если толпа называет его провокатором, то он готов стать им, стать характерным провокатором, которого он в этот момент создаёт как писатель и житель. Стать для того, чтобы осуществить свою страсть соединения искусства и жизни. Страсть воплощения в повседневной жизни всех невероятных возможностей жизни в искусстве. Страсть к неизвестному, вопреки принятию данных социальных ролей. Страсть воплощения некой, любой кинематографической роли, бытия в абсолютном меньшинстве, вопреки стремлению быть в большинстве, вопреки стремлению быть как все. И главное, он действительно не хотел оказаться в милиции.

Искусство прямого действия

То, что существенно отличает это жизненное действие от акционизма, это проблема документации. Вот одна из важнейших акций первой волны Московского акционизма «Я не сын Бога» Олега Мавромати. Распятие перед камерами, спектакль, созданный из жеста самоуничтожения.  Мавромати действительно включает в свой замысел документацию, а не пытается создать хорошую «картинку», идя у документации на поводу. Это ему удаётся благодаря включению микрофонов и камер в само изображение акции. Так он обнажает проблему репрезентации, делая её частью своего нарратива. Он заставляет средства репрезентации, выполняя свою работу, заняться саморазоблачением, поскольку их готовность транслировать всё что угодно становится очевидной. Подобные этические проблемы радикально поставлены в известной работе Альфредо Джаара, рассказывающей реальную историю о журналисте, снявшем в Африке один прекрасный кадр, стоивший его модели нескольких мгновений ужаса, а самому журналисту жизни. В ситуации, в которой к маленькому мальчику, угрожая ему, подбирается стервятник, журналист не бросился на помощь сразу, перед этим он улучил момент, чтобы сделать свой знаменитый снимок. За что был подвергнут публичной критике, доведшей его, в конце концов, до самоубийства.

Мавромати не идёт на поводу у репрезентации, но видно, что вся его акция захвачена репрезентацией, стремлением создать изображение, пусть даже и ставящее под сомнение собственное право на существование. Пименов действует радикальнее, он не приглашает фотографов, он действует так, чтобы созданная его действиями ситуация имела эффект здесь и сейчас. Без камер. И если эффект будет значительным, то найдутся и комментаторы и документаторы. Пименов действует вне рамок жанра или формата, он производит эффекты прямо между людьми. Он не создаёт картинки для последующего потребления в художественных пространствах.

Но вся эта сцена с «провокатором», очертившая соцреалистические контуры нашего повседневного Спектакля, всего лишь побочный эффект действий Пименова. Нужно понять, почему он оказался на земле и за что его предлагали скинуть в реку. Пименов «срывал удостоверения прессы и шнуры камер», – как любезно доложил один из присутствующих. После этого он был почти единодушно признан провокатором, брошен на асфальт и двое мужчин уселись у него на спине не давая встать. Остальные столпились вокруг, как это обычно бывает во время уличного происшествия. После того, как Пименов был сдан подошедшему полицейскому, толпа проводила его, скандируя: «провокатор, провокатор».

Действовать против репрезентации 

Действия Пименова достаточно ясны. Я вижу в этом жест против захвата события митинга его видео-трансляцией, против захвата жизни её представлением в медиа или в парламенте. Слишком часто средства трансляции информации, сами превращаясь из средства в цель, служат оправданием любого уличного события, придавая ему общепризнанный статус политического. Но в то же время, лишают его политического потенциала. Поскольку политический эффект не производится посредством видеокамер (служащих лишь средством распространения), а требует непосредственного взаимодействия сторон.  

Проблема репрезентации в поле искусства не кажется сегодня такой острой потому, что почти никто не видит альтернативы искусству как фабрике репрезентации.

Искусство стало одной из деталей в большой машине репрезентативной демократии, выстраивающей пространство общего как один монолитный Спектакль, который можно только приватизировать в частном потреблении жизни. Сегодня, когда проблема политической репрезентации вновь демонстрирует нам свои тошнотворные и монструозные формы, требуя разрешения, проблема репрезентации в искусстве требует разрешения вслед. 

Встреча политической и художественной репрезентации происходит сейчас в пространстве митингов. Десятки тысяч людей выходят на площадь в возмущении манипуляциями официальных властей. Молодёжь получает первый опыт политики, начинает разбираться в том, как политика работает в связи с их собственными поступками. Теперь у нас есть шанс сделать политику такой, какой мы изобретём её. Но группа организаторов митинга сооружает здесь свою сцену и садится на уши манифестантам. Конструирует сцену своего электорального шоу http://www.youtube.com/watch?v=zA38vHZOEw8&feature=share и пытается выдать себя за представителей пришедших на площадь людей. А тем временем репрессии продолжаются, активистов продолжают бросать в тюрьмы почти каждый день. 

Возможна ли другая встреча политики и искусства в пространстве городского собрания? Можем ли мы сказать, что в жесте Пименова такая встреча осуществилась? 

Да, потому что его двойной «художественный жест» состоялся, и он стал частью политического события, частью политики сообщества, занявшего городскую площадь, чтобы сделать её публичным пространством. Этот жест создал ситуацию, фрагмент этой публичности. И если жест создаёт пространство совместности в моменты политической ситуации, то это и есть политическое искусство http://www.youtube.com/watch?v=qeuZ2FR5j64  

Нет, потому что его жест остался непонятым для его непосредственных участников. Потому что он действовал в парадигме акциониста 90-х: героя-одиночки, противопоставляющего себя толпе. Политическое действие одиночки, как и романтическое противопоставление себя народу, ещё раз показали свою несостоятельность и беспомощность на улице. Чтобы избавиться от поэтики и политики мученичества, нужно преодолеть две эти черты акционизма 90-х. Нужно по новому открыть опыт коллективных действий, раскрывающих групповые границы и больше не противопоставляющих себя уличному собранию, потому что только в спонтанном действии коллектива мы можем обрести то могущество, которое завтра противопоставим власти Спектакля демократии.

В Государственном центре современного искусства – «Норманн. Архитипические вариации».

Словно двенадцать апостолов, они снова и снова рассказывают свои двенадцать Евангелий. (Правды ради надо уточнить, что двенадцать Евангелий на Страстной читают от четырех апостолов, но евангельских сюжетов, точно, двенадцать). Итак, двенадцать отечественных художников (это концептуально): Никита Алексеев, Юрий Альберт, Ира Вальдрон, Вадим Захаров, Константин Звездочетов, Лариса Звездочетова, Георгий Литичевский, Игорь  Макаревич и Елена Елагина, Борис Матросов, НиколайОвчинников, Виктор Скерсис и Андрей Филиппов в двенадцати фрагментах (тоже концептуально) пересказывают сон парижанина Саймона Уолдрона, куратора проекта. Это сон про старого, старого ослика, которого отвели на живодерню, и про ослика молодого, пришедшего на смену старику. Это сон про мальчика, узнавшего, что такое смерть, ужаснувшегося смерти, умершего и, конечно, воскресшего. (Но это уже за скобками). Двенадцать интерпретаций одного и того же рассказа выполнены в самых разных техниках, от живописи до видео, искусно сложенных в общую  мозаику. Как написано в пресс-релизе, «каждый художник представил серию из 12 работ, соответствующих основным эпизодам повествования. В результате они соединились в целостный, герметичный проект, своего рода лабиринт, построенный на вновь и вновь повторяемых текстах, обретающих каждый раз новое визуальное воплощение».
В умении сталкивать манеры и материалы кураторам не отказать, а имена художников покрывают действующую историю отечественного искусства. Собрать их всех, живущих по обе стороны Атлантики в одном проекте – отличная идея и большая кураторская удача. «Это мой первый кураторский проект. Это мой личный сон, - говорит Саймон Уолдрон. Я думаю, что опыт у всех людей примерно одинаков. Сон - это пересказ: как я оказался в другом месте; как в этом другом месте происходят какие-то события. Но этот отличался тем, что я, в буквальном смысле слова, видел текст сна во сне. Раньше у меня подобные вещи случались, но касались исключительно стихов. Но здесь не стихи, здесь - проза. Сон приснился мне в сентябре 2009 года, когда я и записал его. Я перечел этот текст через год. Происходило все как раз в Москве. И в тот момент мне пришло в голову, что было бы интересно сон проиллюстрировать. И тогда я разбил его на двенадцать эпизодов. Моим требованием к художникам, когда я обратился к ним, было требование, сохранения структуры. Я выбирал художников, конечно же, хорошо  мне знакомых, можно сказать друзей. Здесь есть некий элемент интимности. Удобно все- аки работать со   знакомыми людьми, с приятелями. Это первый принцип.  А второй – здесь именно те художники, которые могли с данным материалом поработать интересно». Выбор оказался удачен по всем пунктам. Что и демонстрирует пластичная и тонкая экспозиция. А все двенадцать апостолов уже практически канонизированы.
До 12 февраля.

В Гридчинхолле - Никита Алексеев «Бумажные часовни»

Заключительная выставка из четырех бумажных, получилась отчасти спонтанно, считает Никита Алексеев. Потому что он очень много в этом году работал на бумаге. (Правда, мы знаем, что Никита Алексеев всегда много на ней работал и работает, к абсолютному удовольствию артлаверов). «Надо сказать, что когда я в первый раз попал в Гридчинхолл, мне страшно понравилось это пространство. Оно очень легкое и открытое - с одной стороны. А с другой стороны - чуть-чуть загадочное. Мне просто очень захотелось здесь что-то сделать. И пришла в голову немного странная ассоциация с романской или готической церковью, где вдоль нефа выстроены часовни, то есть капеллы. Как известно, они строились и украшались в разные времена. Художники, проектировавшие их, бывали неодинакового уровня. Иногда в соборах  попадаются настоящие шедевры, иногда – абсолютная мерзость. Я стал думать в эту сторону. При всем том, что я неверующий человек, я позволил себе воспользоваться такой религиозной структурой».
И вот, у Никиты Алексеева - храм Неизвестного Бога. В нем есть часовни, посвященные Лету; Еде и Питью для Хороших Людей; Деревьям; Репчатому Луку и Другим Овощам; Зимнему Листопаду. Есть Часовня Любви и Смерти Никиты Алексеева. Есть Часовня Предсмертных Рисунков. Есть Часовня Подростковой Дури, Академического Рисования, Юношеского Модернизма и Работы Иллюстратором. Есть Часовня Ненужным Деньгам; Часовня Телевидения; Часовня Вопросов и Ответов: Часовня Чебуреков. Есть даже клуатр, типичный для романской и готической архитектуры прямоугольный церковный дворик, крытая галерея-обход, обрамляющая его…
Неизвестный Бог Никиты Алексеева - Искусство. 
«И что в нем важно и интересно, на мой взгляд, это то, что у него нет точного определения, в отличие от науки, от экономики, даже политики. Если бы у искусства было какое-то точное определение, им бы не следовало заниматься», - говорит он.
У Никиты Алексеева всегда все сложно. Всегда много рисунков. Всегда много текстов. (Концептуальная культура требует текстов). В каждом тексте – много смыслов. Но для ортодоксального концептуалиста он очень чуток, чувствителен и чувственен. (Концептуальность и чувственность –  редкий, невероятный дар).
Здесь каждый текст и рисунок – это каждый раз новое состояние, новая капелла. Параллели собору не случайны. Идея альтернативного мира, и есть идея современного искусства. А свобода быть в другом мире – это счастье, это подарок. Арбузы и птицы, деревья и цветы, тени и свет Никиты Алексеева так хороши, что снова начинаешь искренне любить Искусство. Как в юности, когда мы учили его по черно-белым иллюстрациям и выгоревшим слайдам.
До 5 марта.

В Гридчинхолле – Лилия Лифанова «PHASE I»

Лилия Лифанова находится в резиденции с сентября месяца. А так она живет в Нью-Йорке. Она обожает русский язык. У нее русские корни и она родилась в Киргизии еще в эпоху СССР. Может быть, поэтому Лилию Лифанову так интересуют малые народы, номады-кочевники, с их особой материальной культурой и мировоззрением, народы исчезающие, уходящие из истории. Лилию Лифанову интересуют люди, занимающиеся ручным трудом, у которых как бы даже и нет такого понятия, как «искусство». Платье, оружие, утварь – вот это искусство. Монотонный труд – тоже искусство. Лилия Лифанова любит и умеет работать с простыми подручными материалами. (Как номады).
Ручной труд всегда становится обязательной частью ее проектов. Лилия Лифанова тщательно обдумывает не только свои концепции, но и все мельчайшие детали. Ее проекты многослойны в прямом и переносном смысле слова.
Свою работу в Гридчинхолле Лилия Лифанова начала с того, что обнаружила старую армейскую палатку, простоявшую здесь много лет и впитавшую всю историю места. Разделяя, фрагментируя, скручивая ее куски и кусочки, она создала в Гридчине некий «исторический архив».  
Здесь есть даже карта Сибири, которая, как она говорит, выложилась неожиданно, сама по себе. «Я не задумывалась об этом. Просто эти темы меня интересуют: палатки, юрты, кочевники. Приехав в Гридчинхолл, я стала искать материал для своего проекта. И материал, который оказался обильным, и который здесь нашелся, - эта старая палатка. Она была свидетелем, как это место развивалось, что здесь происходило.
Почему я скручиваю свитки? Потому что свитки для меня являются прямым обращением к истории. Свертывая их, я нахожусь как бы в процессе собирания информации. Я очень люблю работать с материалом, кропотливо, долго. Женское рукоделие для меня, прежде всего, искусство. А его плоды – арт-объекты. Перформанс, который пройдет в этом зале 21 января, среди этих свитков тоже должен стать арт-объектом». Так что не пропустите! И имейте в виду, что ручной труд нынче в моде.
До 5 марта