Для
всех, кто увлекается творчеством Поля Гогена, французского художника
-импрессиониста.
Дорогой друг,
вы
получили это письмо, так как подписались на рассылку " Гоген".
Если материалы рассылки вдруг
станут неинтересны, то в любую минуту
Вы можете отписаться от нее, нажав на ссылку, которая находится
внизу письма. Но я надеюсь,
что этого все же не случится...
Раз так много написано о Чарлзе Стрикленде, то стоит ли еще и мне
писать о нем? Памятник художнику - его творения. Правда, я знал его
ближе, чем многие другие: впервые я встретился с ним до того, как он
стал художником, и нередко виделся с ним в Париже, где ему жилось так
трудно.
И все же я никогда не написал бы воспоминаний о нем, если бы
случайности войны не забросили меня на Таити. Там, как известно, провел
он свои последние годы, и там я познакомился с людьми, которые близко
знали его.
Таким образом, мне представилась возможность пролить свет на ту пору
его трагической жизни, которая оставалась сравнительно темной.
Если Стрикленд, как многие считают, и вправду великий художник, то, разумеется, интересно
послушать рассказы тех, кто изо дня в день встречался с ним. Чего бы
мы не дали теперь за воспоминания человека, знавшего Эль Греко не хуже,
чем я Чарлза Стрикленда? Впрочем, я не уверен, что все эти оговорки так
уж нужны.
Не помню, какой мудрец советовал людям во имя душевного равновесия
дважды в день проделывать то, что им неприятно; лично я в точности
выполняю это предписание, ибо каждый день встаю и каждый день ложусь в
постель.
Но будучи по натуре склонным к аскетизму, я еженедельно изнуряю свою
плоть еще более жестоким способом, а именно: читаю литературное
приложение к “Таймсу”.
Поистине это душеспасительная епитимья - размышлять об огромном
количестве книг, вышедших в свет, о сладостных надеждах, которые
возлагают на них авторы, и о судьбе, ожидающей эти книги. Много ли
шансов у отдельной книги пробить себе дорогу в этой сутолоке? А если ей
даже сужден успех, то ведь ненадолго.
Один бог знает, какое страдание перенес автор, какой горький опыт
остался у него за плечами, какие сердечные боли терзали его, и все лишь
для того, чтобы его книга часок-другой поразвлекласлучайного читателя
или помогла ему разогнать дорожную скуку.
А ведь если судить по рецензиям, многие из этих книг превосходно
написаны, авторами вложено в них немало мыслей, а некоторые - плод
неустанного труда целой жизни. Из всего этого я делаю вывод, что
удовлетворения писатель должен
искать только в самой работе и в освобождении от груза своих мыслей,
оставаясь равнодушным ко всему привходящему - к хуле и хвале, к успеху
и провалу.
Но вместе с войной пришло новое отношение к вещам. Молодежь поклонилась
богам, в наше время неведомым, и теперь уже ясно видно направление, по
которому двинутся те, кто будет жить после нас. Младшее поколение,
неугомонное и сознающее свою силу, уже не стучится в двери - оно
ворвалось и уселось на наши места. Воздух сотрясается от их крика.
Старцы подражают повадкам молодежи и силятся уверить себя, что их
время еще не прошло. Они шумят заодно с юнцами, но из их ртов
вырывается не воинственный клич, а жалобный писк; они похожи на старых
распутниц, с помощью румян и пудры старающихся вернуть себе былую
юность.
Более мудрые с достоинством идут своей дорогой. В их сдержанной
улыбке проглядывает снисходительная насмешка. Они помнят, что в свое
время так же шумно и презрительно вытесняли предшествующее, уже
усталое поколение, и предвидят, что нынешним бойким факельщикам вскоре
тоже придется уступить свое место.
Последнего слова не существует. Новый завет был уже стар, когда Ниневия возносила к небу свое величие.