Добрый день всем подписчикам. "Погружаясь" в прошлое нашей родины, я намерен остановиться на отдельных, на мой взгляд ключевых периодах истории Руси - Крещении Руси - фактически период с Владимира Крестителя до Владимира Мономаха, завоевание Руси Татаро-монголами ( роль православия и самодержавия в борьбе с Ордой), период царствования Ивана Грозного, период Петра I и Екатерины II ( период перемен, великих ли? ), золотой век русской культуры - царствование Николая I, которого называли Палкиным, конечно же век ХХ. Предлагаю вам замечательную книгу Натальи Прониной "Иван Грозный: Мучителель или мученик". В этом выпуске - вводная глава, в которой, я надеюсь, вы оцените ум, искренность, добросовестность автора, её занимательный слог.

 "В 2004 г. исполнилось 420 лет с момента смерти (предположительно, насильственной) величайшего из русских государей — Ивана Грозного. Срок, казалось бы, достаточный для того, чтобы разобраться в делах и поступках сего в высшей степени неординарного человека, дав ему в нашей истории место, подобающее его вкладу в эту историю. Но, как ни парадоксально (и само по себе наталкивает на определенные размышления), не существует в отечественной исторической литературе личности, вызвавшей большее количество самых ожесточеннейших споров и критики, нежели первый русский царь Иван Васильевич Грозный (1533—1584). О нем писали поэты, драматурги, публицисты. В свое время даже «неистовый Виссарион» (Белинский) не мог обойти молчанием вопрос о загадочном венценосце. «Это, — отмечал он, — была душа энергическая, глубокая, титаническая. Стоит только пробежать в уме жизнь его, чтобы убедиться в этом... Иоанн был падший ангел, который и в падении своем по временам обнаруживает и силу характера железного, и силу ума высокого»... Естественно, душу Ивана пытались понять, разложив по отдельности все ее плюсы-минусы, и знаменитые наши историки — Карамзин, Костомаров, Ключевский. Да только и у маститых профессионалов, причем пользующихся почти одними и теми же историческими документами, разброд во мнениях касательно Грозного был поистине ошеломляющим: от «тирана и злодея» до «выдающегося государственного деятеля». Хотя критические настроения, за немногими исключениями, преобладали и здесь. Скажем, если Карамзин, без сомнения осуждая известную жестокость Ивана, все-таки действительно пытался понять его, объясняя суровый, порывистый нрав государя дурным воспитанием, полученным им в сиротском детстве, то уже для Костомарова Грозный царь — лишь безвольный, легко поддающийся чужому влиянию человек, никогда не имевший никаких продуманных государственных программ, в душе которого бушевали только необузданные страсти и любовь ко всяческому лицедейству. Резко разграничивались в работах российских дореволюционных историков и два периода правления Ивана IV: первые тринадцать лет, когда молодой царь находился еще (якобы) всецело под влиянием «Избранной Рады» советников, именно благодаря мудрости которых свершились все военные победы и наиболее важные реформы того времени, и второй, разительно отличающийся от первого период — последующие 23 года, с разгулом террора и насилия, когда Грозный, отвергнув «умных руководителей», правил уже сам. Даже настойчивая борьба царя во имя централизации и укрепления государственной власти, в 1564 г. принявшая (из-за сильнейшего сопротивления оппозиции) такую жесткую форму, как введение опричнины — своеобразного «прямого» государева правления в некоторых особо стратегически важных областях страны, — многим прежним исследователям виделась лишь как расправа Ивана с князьями и боярами, ненавистными сугубо лично ему одному и, следовательно, «политически совершенно бесцельной». В общем признавая наличие княжеско-боярской оппозиции, например, Ключевский считал, что все же бороться с ней Ивану следовало бы не так жестоко и с большей последовательностью. Все дело в том, писал знаменитый историк, что «вопрос о государственном порядке превратился для него (Ивана) в вопрос о личной безопасности, и он, как не в меру испуганный человек, начал бить направо и налево, не разбирая друзей и врагов», Только С.Ф. Платонов (наиболее глубокий исследователь русской Смуты XVII века) счел возможным высказаться более однозначно, полагая, что опричнина нанесла ощутимый удар по оппозиционной аристократии и тем самым укрепила русскую государственность в целом. Таким в основном негативным был взгляд на Ивана IV российской историографии дореволюционной поры. Во-первых, это объясняется скудным количеством источников, сохранившихся от эпохи Грозного. Источников, среди которых преобладают документы и свидетельства, к тому же не русского, а иностранного происхождения, часто подающие события нашей истории донельзя искаженно. Другая причина данного факта заключалась в том, что немало дореволюционных отечественных исследователей (равно как и определенная часть российского образованного общества) проникнуты были идеями западного либерализма, вследствие чего история России изучалась не с позиций ее национальных интересов, но с позиций западнических, крайне критично настроенных ко всему русскому. Как указывал еще И.Л. Солоневич, события и явления нашего прошлого эти авторы нередко стремились лишь подвести под западные схемы. Схемы, согласно коим, писал публицист, «переходы от «старого режима» к «великой революции» либо к «великой демократии» считались «железным законом истории». Что касается собственно русской истории, то образованная публика не видела в ней ничего, кроме: Хитрость да обманы, Злоба да насилие, Грозные Иваны, Темные Василии». Немало было говорено тогда этой же либеральной интеллигенцией (особенно на волне революционного подъема конца XIX — начала XX века) и о рабской психологии русского народа, безропотно терпевшего власть столь деспотичного правителя, каким был (по ее мнению) Иван IV. Так что уже в 1890-х годах Е. А. Соловьев в популярном биографическом очерке «Иоанн Грозный», рассчитанном на самые широкие слои читателей Российской империи, позволил себе вынести следующий, явно не подлежащий обжалованию приговор царю. «Как Государь, — писал историк-литератор, — Грозный совершил величайшее преступление: он развратил народ, уничтожил в нем все героическое, выдающееся, славное». (Вот как усиленно готовилось общественное мнение к грядущим революционным ломкам и потрясениям!..) Словно под занавес, как один из последних гневных упреков ненавистному режиму, в 1893 г. был поставлен вопрос и о психическом здоровье Ивана Грозного. Некий П.И. Ковалевский, врач-психиатр по профессии, опубликовал специальную работу, в которой, анализируя деятельность государя, пришел к выводам о том, что Иван IV — душевнобольной, параноик с манией преследования... Собственно, не менее чуждая проблемам русской национальной истории советская марксистско-ленинская историография с ее вездесущими «классовыми принципами» не так уж далеко ушла от своей предшественницы в оценке личности, достижений и неудач эпохи правления первого .русского царя. Напротив, именно здесь у них обнаружилось наиболее полное, поразительное совпадение взглядов. Даже несмотря на то что в 20—30-е годы XX века было опубликовано много вновь найденных архивных документов, переведены на русский язык и впервые изданы «Записки о Московии» немца-опричника Генриха Штадена, работы историков тех лет, касающиеся времени Грозного, не отличались особенной оригинальностью, во многом лишь подтверждая прежние выводы. В сущности, все, на что они сподобились, — это добавить к навешанному на Ивана IV еще дореволюционными авторами ярлыку «трусливого тирана» клеймо «крепостника». Пожалуй, единственным независимым историком, посмевшим в то сложное время возвысить свой голос в защиту царя и выступить с предельно лаконичной, но чрезвычайно насыщенной по содержанию книгой «Иван Грозный», был известный исследователь Средневековья Р. Ю. Виппер. Практически впервые он четко и недвусмысленно, без каких-либо смягчающих оговорок высказал мысль о Грозном как о гениальном организаторе и создателе величайшей империи своего времени, благодаря которому Россия и смогла стать именно Россией. Особую значимость точка зрения профессора Виппера, поддержанная и некоторыми другими исследователями, приобрела в 40-х годах. Но произошло это отнюдь не только потому, что личность Грозного самодержца уважал красный диктатор Сталин. Причины были значительно глубже. Они заключались в том, что именно тогда, в годы Великой Отечественной войны, сражающейся не на жизнь, а на смерть стране, отшвырнув все марксистско-космополитические догмы, позволено было, как встарь, мобилизовать всю свою историю, всех своих государей-воителей, полководцев, святых мучеников на поддержку общенародного патриотизма, на укрепление воюющего Русского Духа, который один и мог по-настоящему защитить родную землю. Впрочем, это исключительно вынужденное «идеологическое отступление» допустили крайне ненадолго. Ведь те, в чьих руках находилось тогда (как находится и теперь) манипулирование нашим сознанием, хорошо понимали, сколь опасно было для их власти дать возможность духовно ослепленному народу действительно вспомнить его великое тысячелетнее прошлое. Вследствие этого после окончания войны, а еще точнее, после смерти Сталина, который считал себя в деле защиты русской государственности прямым продолжателем Грозного, советские историки вновь послушно вернулись к ортодоксальным марксистским оценкам, едва оставлявшим место для объективного анализа. Так что в вышедших на протяжении 60—70 гг. довольно многочисленных работах об эпохе Ивана IV А. А. Зимина, а чуть позднее — Р.Г. Скрынникова, несмотря на собранный богатый фактический материал, доминировали все та же привычная «классовая сущность самодержавия», все тот же «противоречивый», «болезненно-вспыльчивый нрав царя-тирана», «половинчатость и незавершенность его реформ»... Так что даже налетевший в середине 80-х шквал обвальных перемен не смог разорвать этот, по сути, замкнутый круг, в котором бьется наше историческое сознание. Ведь подобно тому, как в начале XX века либеральная критика отечественной истории плавно перешла в критику советскую, точно так же уже на наших глазах советская историческая наука, в одночасье позабыв весь свой марксизм-ленинизм, с не меньшей легкостью трансформировалась в самую непримиримую демократическую критику. К известному еще со времен революционеров-демократов жупелу «Россия — тюрьма народов» лишь добавили новый: «СССР— тюрьма народов». В остальном же все мнения снова теснейшим образом совпали. Скажем, плодовитый и благополучный советский (в прошлом) историк Р.Г Скрынников опубликовал в 1993—1994 гг. сразу две книги: «Иван Грозный» и «Царство террора», где опять и опять, на основе искусно подобранных фактов, показывает борьбу Грозного... против особо неугодных лично ему княжат и бояр, против централизации, именно на подрыв (а не на укрепление) которой сработало, по мнению Скрынникова, введение опричнины. Таким образом наиболее бескомпромиссного борца за величие, мощь, целостность и безопасность страны исследователь вновь представляет читателю отъявленным негодяем, а саму Россию — царством слепо повинующихся власти холопов... Естественно, столь одиозное мнение о Грозном, господствующее в официальной исторической науке уже не одно столетие, наложило свою тяжелую печать и на российскую беллетристику, по сей день идущую за ней едва ли не след в след, о чем ярко свидетельствует маленькая (карманного размера) книжица известного писателя Эдварда Радзинского «Мучитель и тень», вышедшая в 1999 году. А потому факту этому не стоило бы, пожалуй, даже удивляться, если бы... Если бы не личность автора. Историк по образованию, драматург, публицист, телеведущий. Своего рода писатель и артист в одном лице, владеющий не только даром художественного слова, но и умением произнести это слово. Способный заворожить, приковать к своим историческим миниатюрам внимание поистине многомиллионной аудитории телезрителей. Казалось, от такого «мастера» можно было бы ожидать все-таки нечто большее, чем заурядное повторение известного, не раз уже сказанного другими Но... к сожалению, при первом же знакомстве с текстом стало ясно, что автор ни на йоту не отступил от вышеизложенной и по тем или иным причинам общепринятой точки зрения, лишь щедро сдобрив свое повествование откровенным смакованием «ужасов эпохи Грозного». В целом же там рисуется привычная картина «страны поголовного рабства» и не менее привычный образ ее кровожадного царя-«мучителя». Грозному автор противопоставляет его так называемую «тень», его антипод —Дмитрия Самозванца, через 19 лет после смерти царя захватившего московский престол и намеревавшегося (по мнению автора) дать народу-рабу волю, но этим же народом убитого, ибо, как считает г-н Радзинский, закоснело-холопские «взгляды общества даже Смута не переменила». Концепция, явно не отличающаяся ни свежестью, ни глубиной психологического проникновения. Поспешной поверхностностью грешит не только общий замысел книги, но и сам ее текст, являющийся, по всей вероятности, всего лишь дословным воспроизведением текста одноименной телепередачи Э. Радзинского. Текста, несомненно, занимательного, театрально-эффектного, но который автор даже не потрудился хорошенько выверить (о чем говорят имеющиеся в тексте досадные опечатки и смысловые оговорки), снабдить хотя бы минимальным научно-справочным аппаратом, так и отправил в набор с легким сердцем (и легкой улыбкой?)... Впрочем, памятуя популярный (а следовательно, как бы ни к чему не обязывающий) характер изложения, вполне можно было бы понять и отчасти простить автору сию небрежность: мол, и впрямь, зачем обыкновенному рядовому читателю какие-то научные сноски? Но... за небрежностью этой г-на литератора к собственному тексту явственно проступает и его небрежность к тому, о чем он пишет, а это, как говорится, уже гораздо более серьезно. Например, Эдвард Радзинский на странице 22 «ничтоже сумняшеся» сообщает, что «кровавая история татарского ига» на Руси закончилась... «великим стоянием на реке Калке»(?!!). Очевидно, для автора не существует никакой особенной разницы между двумя совершенно полярными событиями из нашей истории, к тому же разделенными двумя с лишним столетиями. А ведь именно в этот отрезок времени, точнее, тяжкого безвременья для русской земли — от трагического поражения на реке Калке в 1223 г. объединенной русско-половецкой рати, ставшего горестным прологом к последующему завоеванию Руси ордами Батыя, и до победного «стояния на Угре» в 1480-м, когда власти этих завоевателей пришел позорный конец, — именно в этот позабытый автором период сформировались почти все те проблемы, которые потом так настойчиво пытался решать (и решал) Иван Грозный, равно как пытались решать их его отец и дед и многие другие русские государи. Возможно, потому и «темна» для Э. Радзинского (по его собственному выражению) «история московских правителей — безликих теней, тускло отраженных в летописях». Указанная оплошность, случайна она или не случайна, свидетельствует именно об этом. Книжная страничка — не призрачный блеск телеэкрана, она освобождает слово от маски лицедейства, помимо воли автора обнажая его подлинные мысли, то, что хотелось бы ему оставить «за кадром», с изощренной жестокостью высвечивая одни факты и легко, с младенчески-невинной усмешкой «забывая» другие. А потому, ни в коей мере не стремясь спорить с автором (зачем, ежели сам Эдвард Радзинский твердо убежден, что по традиции русская полемика — «это спор глухих, каждый пишет только о том, что его интересует, старательно не отвечая на конкретные вопросы и доводы оппонента», мы всего лишь попытаемся именно конкретными историческими фактами дополнить и уточнить его беглую «историческую зарисовку», предоставляя уже самому читателю сделать окончательные выводы. Причем в ходе этой работы мы будем стремиться, (в отличие от г-на Радзинского) брать за основу не сочинения преимущественно иностранных мемуаристов, которые очень часто дают намеренно предвзятое представление о России. Главное, мы попытаемся учесть тот широчайший спектр внутренних и внешнеполитических проблем государственного бытия нашего Отечества, среди которых суждено было родиться и жить, над коими думать и принимать решения первому русскому царю. И, уже именно с этих позиций — с позиций реальных исторических условий, с позиций национальных интересов страны — оценивая действия монарха, тем самым хоть на сотую долю приблизиться вместе с читателем к пониманию, кем же был для России царь Иван Васильевич Грозный — великим государем или лишь «мучителем»?.. Но такая задача потребует обращения не только к эпохе Грозного. Чтобы действительно понять истоки личности Ивана IV, как и реальные мотивы поступков этого человека, ныне кажущихся «необъяснимо жестокими», нам с вами, дорогой, терпеливый читатель, придется всмотреться и во времена, предшествовавшие его появлению на свет, и в то, что случилось в России уже после его кончины. Нам придется вспомнить и отдаленных предков царя — великих наследников Владимира Святого, и одновременно сквозь незримую грань столетий заглянуть в глаза его ближайших родственников, его отца и матери, дядей и братьев, его жен и сыновей. Необходимо нам будет шаг за шагом проследить также собственные действия Грозного на русском престоле. Действия его сподвижников и, конечно, его врагов — врагов внешних и внутренних, среди коих пройдут пред читателем такие известные исторические особы, как Андрей Курбский, Стефан Баторий, Антонио Поссевино. Кстати, последние имена (да и не они одни) принудят нас, погружаясь в глубины русской истории, все же ни на секунду не забывать и о Европе, о ее собственных проблемах, многие из которых она с завидным постоянством стремилась разрешать либо за счет Руси, либо путем агрессии против Руси. Опираясь на подлинные документы и факты, мы получим возможность присутствовать не только на заседаниях боярской Думы в Кремле. Мы услышим также и гневно-спесивые выступления шляхтичей на коронных сеймах в Польше. Мы проникнем под своды роскошных дворцов Ватикана, где выносила свои страшные приговоры святая инквизиция и где папа римский Григорий XIII лично беседовал с русским гонцом Истомой Шевригиным. Мы увидим кровь как на улицах Новгорода, так и на улицах Тулузы, Савойи, Парижа. А все это, вместе взятое, наверняка позволит нам оценить реальную степень «свободы и гуманизма», которая якобы уже тогда существовала в Европе и которую так любят до небес превозносить наши либеральные писатели. Превозносить, противопоставляя этой «свободе» варварские, холопские нравы России. Наконец, мы пристально вглядимся в личности и «деяния» непосредственных преемников Ивана Грозного — Бориса Годунова и Дмитрия Самозванца. А вглядевшись, попытаемся ответить на вопрос благодаря чему смог прийти к власти царский шурин Борис? Кто привел на Русь Самозванца? Действительно ли был он для нее счастливым шансом «избавиться от деспотии», войти в семью «христианских народов Европы»? И так ли уж неверно, «по-рабски» поступил русский народ, когда после всех искушений и провалов Смуты он единой соборной волей все-таки восстановил прежнюю форму правления, возведя на престол нового самодержца? Лишь после этого, может быть, и приоткроются нам потаенные причины... нет, не «кровавых зверств тирана». Причины возникновения мифа об этом «тиране». Причины тщательно продуманной клеветы, жертвой которой стал не только великий русский царь, а и вся Россия, уже тогда провозглашенная страной «слепо повинующихся рабов»... Впоследствии таких лживых мифов будет создано еще много, дабы подорвать, разрушить историческое самосознание русского народа. Но миф о «царе-мучителе» оказался в этом длинном ряду самым живучим и занял едва ли не главенствующее место. И значит, именно с ним нам необходимо разобраться в первую очередь. Отправимся же в путь. Ибо всегда дорогу осилит только идущий..." ________________________________________