Интриги сопровождают нас повсюду в течении всей жизни. Строятся они на разных, но несколько похожих принципах, на недосказанностях, недомолвках, искажениях, подменах, в общем в любом случае информация будет даваться не в полном объёме и не в самом понимаемом виде. Ну и само собой в интригах важна пауза. Умело использованная в интриге пауза это вообще музыка, это виртуозность в исполнении.

Лежащий на столе телефон вдруг зажужжал и потом блямкнул в офисной тишине, оповестив о приходе сообщения. Адольф, владелец телефона, от неожиданности вздрогнул. Тишина в офисе образовалась по причине того, что приехал проверяющий из головного офиса, вместе с региональным директором, бледным почему-то как снеговик, они закрылись в кабинете бухгалтера и занимались там чем-то таинственным и беззвучным, возможно что-то калькулировали. Руководитель офиса, в котором трудился Адольф, которого по документам звали Андреем, а кличку он носил за характер, любовь к митингованию по любому поводу, а иногда и просто на ровном месте и способность изрисовать любой лист бумаги, если нападёт задумчивость, сидел за своим столом, не менее бледный, чем региональный директор, сквозь стеклянную перегородку это было заметно.

Адольф открыл сообщение и прочитал голосом своей молодой жены Алёны, которую за глаза все называли Евой, видимо для полного соответствия.

" Я в бутике, тебя ждёт незабываемый вечер"

Он всегда читал её сообщения её же голосом и не обращал на это никакого внимания, думал что так делают все. Из-за двери бухгалтера послышался какой-то глухой звук, следом выбежала взволнованная бухгалтерша, налила из кулера кружку холодной воды и снова скрылась за своей дверью, плотно её за собой прикрыв.

Сотрудники офиса, общим числом превышавшим десять, но не всегда дотягивающим до пятнадцати в виду текучести кадров, притихли ещё сильнее и начали почему-то прятаться за мониторами своих компьютеров, без причины, на всякий случай.
Адольф разулыбался, представив вечерние приключения, которые обещало ему сообщение и тут же поймал на себе несколько хмурых и сердитых взглядов - мол чего ты щеришься, не нарушай печаль и скорбь обстановки. Тут же он прикинул, что офис открылся только час назад, до обеда ещё целых три тягучих резиновых часа и погрустнел, то есть стал таким же, как все.

Час пролетел незаметно, как на поминках все сидели молча, бледно и старались не смотреть друг на друга. Снова выбежала бухгалтерша, налила уже две кружки холодной воды и снова скрылась за дверью. Тишина стояла неописуемая, из шкафа с одеждой неожиданно вылетела моль и начала хаотично кружиться в кубометре воздуха, который, видимо, чем-то был ей очень приятен, сотрудники офиса вдруг поняли, что планктон это не просто одноклеточные существа, у них очень развит слух, каждый из них слышал хлопки крыльев подлого насекомого из шкафа. Моль издевалась над ними, она аплодировала тишине, в которую она попала, и которую никто не мог нарушить.
Никто это не ничто. Ничем оказался телефон Адольфа, который порвал тишину на миллионы маленьких жужжаний и потом вынес её короткой, но звучной мелодией входящего сообщения. Если бы в материальном мире, а не в сказочном, можно было испепелить взглядом, Адольфа аннигилировали бы тут же, без суда, следствия, дознания и следственных мероприятий, только за факт нарушения скорбной тишины и видимости сосредоточенности на чём-то очень важном. Двадцать четыре глаза сверлили его со всех сторон, мурашки скатились по спине Адольфа в самый низ, к тому месту, на котором он не ёрзал по своей обычной привычке сегодняшним утром.
Адольф сосредоточился и прочитал сообщение.

" Я пошла в парикмахерскую... Целую..."

На этот раз голос жены, которым он прочитал её сообщение, прозвучал в его голове не столь интригующе, сказывалась гнетущая атмосфера. Снова выбежала бухгалтерша, снова налила холодной воды в две кружки и торжественно скрылась за дверью. Тишина становилась осязаемой, а моль, так и не покинувшая понравившийся ей кубометр воздуха теперь гнала из него ужасный сквозняк, при этом не уставала и её аплодисменты, казалось, отдавались эхом в голове каждого сотрудника.

Ещё час пролетел точно так же, почти без изменений, и если бы существовал прибор, похожий на медицинский кардиограф, рисующий изогнутые линии, характеризующий работу каждого сотрудника, то на ленте появились бы тринадцать ровных, как рельсы, уходящие за горизонт, линии. Единственным событием в этом часе было внезапное прибытие курьера, который зайдя в помещение, наполненное трауром и сосредоточенностью, с порога рявкнул приветствие, прихлопнул моль и тут же поймал на себе взгляды, наполненные ужасом и паникой. Курьер сориентировался быстро, заскочил на пару минут к руководителю в аквариум, передал пару пакетов, пошептался и ушёл. Перед выходом он остановился у двери, со снисхождением и нескрываемым превосходством оглядел молчаливых присутствующих, а другим словом охарактеризовать их не представлялось возможным, они там просто находились и старались не нарушать тишину, лишь добавляя печали и траурности выражением своих перепуганных лиц, язвительно хихикнул, а дверь за собой прикрыл так тихо, бесшумно, почти конспиративно, что сотрудники чуть было не вздохнули. Но курьер тут же открыл её, сунул в проём голову и громко сказал.

- Я тут нечаянно любимца вашего пришиб, вы уж простите меня, люди добрые...

Закрыл дверь и коридор офисного здания наполнился ядовитым курьерским смехом, раскатистым и громким.
Спустя некоторое время, как раз прошло чуть больше часа со времени последнего сообщения Адольфу, его телефон снова нарушил тишину.

"Ты бы видел мою причёску, милый... Целую".

Под очень неодобрительные свинцовые взгляды присутствующих Адольф прочитал текст сообщения, воображение начало выдавать ему сначала декольте, потом кружева, потом локоны и ... В общем он не выдержал, встал и пошёл к выходу.

- Я скоро, мне надо срочно позвонить,- сообщил он в аквариум и открыл шкаф с верхней одеждой.

Если бы тишина имела консистенцию, это было бы традиционным новогодним холодцом, с зависшими в основной студенистой массе варёным мясом страха, луковыми кольцами удивления, молотым перцем восторга от смелости и наглости и тонким слоем жира сверху от собственной нерешительности и трусости. Именно это почувствовал на себе Адольф, пройдя под гулкий звук собственных ботинок всего восемь шагов. Он одел пальто, оглядел бледные лица присутствующих и вышел в коридор. В самом конце коридора, возле лифта, он перевёл дыхание и набрал номер жены, но она сбросила вызов и ответила сообщением.

"Не торопи события, всему своё время... Целую..."

Адольфу очень сильно захотелось закурить, чего он не делал очень давно, и что-нибудь нарисовать, обычной шариковой ручкой, на листе обычной офисной бумаге. Что-нибудь такое, что отразило бы его внутреннее состояние, когда его собственная, личная интрига, долгое время подавлялась другой, коллективной, более мощной и могущественной, страшной своей непредсказуемостью и опечаленной почти уверенностью в безысходности, и тут нашла выход. Это было бы наверное похоже на фонтан, бьющий из-под бетонной дороги или из-под асфальтоукладчика, нет, из-под гусеницы танка, поднявшийся высоко-высоко в небо и раскрасивший его радугой.
Адольф, перебирая варианты, выйдя из лифта купил в автомате кофе и вкуса его не почувствовал. Он не был сейчас сосредоточен на вкусе любимого напитка, мысли о вечернем сюрпризе полностью овладели его сознанием, интрига поселилась в нём.
Минут через десять Адольф вернулся в офис, снял пальто, оглядел присутствующих, всё так же боязливо не шумевших и бледных, повесил пальто в шкаф и уже шёл к своему столу, как дверь бухгалтерии открылась и он увидел следующую картину.

В глубине кабинета, за столиком, сидели проверяющий с региональным директором и резались в карты. Посреди стола лежал прикуп, из-под которого торчал козырь, рядом лежал отбой. Карты бухгалтерши лежали крапом вверх. Свет померк в глазах Адольфа, он смотрел то в бухгалтерию, то на присутствующих перепуганных, не веря своим глазам. Что-то вдруг щёлкнуло в его голове, он прошёл мимо своего стола, прямиком к двери бухгалтерии, ворвался внутрь и его понесло...

Художник, закованный в броню офисных недоразумений, состоящих из желания выслужиться, выдать свои наихудшие качества за достижения, всегда казаться не тем, кем являешься, из чинопочитания и инстинктивной боязни начальства включился в режим вождя и оратора. Напряжение, которое изнутри давило его всё утро, начало вырываться наружу и разворачиваться в красноречивые формы, в которых было всё, начиная от прав человека и внутренней деградации сотрудников, подмененных корпоративными ценностями, заканчивая милитаризмом, геноцидом и принципами построения свободного общества будущего, где найдёт своё место далеко не каждый из собравшихся. Это был не нарисованный фонтан такой силы, который разбила бы бетон любой толщины, смыл любой асфальтоукладчик и перевернул не один танк.

По окончанию пламенной речи проверяющий аплодировал стоя, региональный директор жал Адольфу руку, а сотрудники... А сотрудники продолжили молчать, но уже не от страха, а от собственной беспомощности и осознания полной никчёмности, в речи художника они узнали себя самих.

Проверяющий с региональным директором уехали, забрав с собой бухгалтершу и руководителя. Адольф остался один на один с коллективом. Никто его не замечал, никто с ним не разговаривал, все ходили как в воду опущенные, молчаливые и угрюмые. Несколько сообщений, полученных от жены в течении дня лишь добавляли интриги, закручивали её и подпитывали. За целый день художник не сделал для организации ничего полезного, как и весь коллектив офиса в целом, лишь нарисовал картину шариковой ручкой. На картине по бушующему морю плыл катер с порванным флагом, его несло на скалы.

Наступил вечер, Андрей, он же Адольф, наконец добрался до дома. По дороге он купил букет цветов и бутылку вина, бегом, не в силах дождаться лифт, он поднялся на пятый этаж, открыл ключём дверь и на цыпочках прошёл в комнату. Рядом с круглым столом в кресле его ждала Алёна. На ней не было ни кружев, ни ярко представляемого декольте, ни чулок с подвязками, ни ожидаемых локонов.
Она сидела в зелёных галифе, заправленных в высокие сапоги, кожаной куртке, одетой поверх гимнастёрки, на голове её красовалось чёрное, как вороньи перья, карэ, а в руке она держала длинный тонкий мундштук с незажжённой сигаретой.

- Неожиданно, да?- повеселев спросила она,- а то ведь надоело уже всё, постоянно одно и то же, да и двадцатые годы наступили.
Андрей, он же Адольф, сел мимо дивана на пол и зашёлся истерическим смехом. Букет валялся тут же, на полу, а бутылка вина укатилась к ногам Алёны.

- Вот я и подумала,- продолжила ничего не понявшая Алёна,- а что если представить как раньше всё было, сто лет назад?

Адольф, он же Андрей, не мог прийти в себя очень долго, через полтора часа жена вызвала ему скорую, и он уехал лечиться на двадцать один день. Выписавшись он уволился из офиса, где от него начали отвыкать и без него легче дышалось, развёлся с Алёной, на которую больше не мог смотреть без приступа сумасшедшего смеха и теперь рисует возле музея шаржи.

Интриги, на чём бы они не строились и что бы за ними не стояло, иногда принимают самые невообразимые формы с самыми непредсказуемыми последствиями. И что бы такое случалось как можно реже, нужно прежде всего уважать себя и более-менее бережно относиться к окружающим, особенно к тем, кто уважение к себе утратил, но понять этого не в силах до поры до времени. Да и психику нужно беречь, незачем ей такие тренировки с перегрузками.

Еще больше историй здесь - https://vk.com/public161963806