Почему российская власть не может установить полный контроль над интерпретациями истории

Отношение к Сталину лучше характеризует политические взгляды, чем признание в «либерализме» или «консерватизме»

Прошлое как ресурс сплочения общества и легитимации власти широко использовалось в Советском Союзе со времен Второй мировой войны. Однако в СССР героическое прошлое уравновешивалось светлым будущим – помимо истории основой легитимации и сплочения, эксплуатируемой властью, были коммунистические идеалы. В постсоветское время, а особенно в последние два десятилетия прошлое стало единственным ресурсом, на котором режим может построить свою квазиидеологию.

Более того, собственно политический язык в России развит очень слабо, привычные термины: «либерализм», «консерватизм», «выборы» или «демократия» – понимаются очень по-разному. В этой ситуации история стала языком разговора о политике: отношение к Сталину лучше характеризует политические взгляды человека, чем его признание в «либерализме» или «консерватизме», а президент Путин или министр иностранных дел Лавров объясняли резкие перемены во внешней политике страны в 2014 году тысячелетней историей России. Именно поэтому разговор о прошлом, даже если его пытаются вести историки, неминуемо воспринимается как разговор о политике, о российском настоящем.

Разговор о прошлом, даже если его пытаются вести историки, неминуемо воспринимается как разговор о политике, о российском настоящем

 

Современное российское государство выстраивает свое видение истории и пытается контролировать исторический нарратив в ключевых для него пунктах, но в исторической политике оно встречает сопротивление других акторов, число которых постоянно растет.

Основными историческими темами, на которые власть обращает внимание, являются Вторая мировая война, революция и репрессии сталинского времени. Война важна как «клей», собирающий общество, революции и репрессии отражают современные страхи государства и общества.

Поскольку именно память о Великой отечественной войне, в которой практически каждая семья потеряла кого-то из близких, в наибольшей степени сплачивает российский народ, то режим стремится эту память присвоить. Президент Владимир Путин регулярно посещает Мамаев курган в Волгограде (бывшем Сталинграде), где расположен мемориал в память о самой кровопролитной битве в человеческой истории и самой важной победе Красной армии в Великой отечественной войне, он встречается с ветеранами, произносит патриотические речи и публично защищает российскую версию истории Второй мировой. В этой версии война была битвой союзной коалиции (в которой решающую роль играл Советский Союз) против абсолютного зла нацизма; победа был одержана ценой огромных жертв, принесенных советским народом. Очевидно, что распространенная в странах Центральной Европы и Балтии трактовка войны как схватки двух тоталитаризмов не может быть принята российским обществом (с десятками миллионов жертв можно смириться, если они были принесены для победы над абсолютным злом, а не ради раздела Европы).

Для российской власти война важна как «клей», собирающий общество, революции и репрессии отражают современные страхи государства и общества

 

В ходе борьбы за светлый образ Красной армии – победителя нацизма в 2014 году российская Государственная Дума приняла закон о запрете «реабилитации нацизма», который криминализовал, среди прочего, оскорбление символов воинской славы и «распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны», что было воспринято историками как угроза их деятельности по изучению этого периода. Этот закон стал российским вариантом «мемориального закона», то есть государственного определения того, как следует относиться к определенной исторической теме.

Когда в марте 2017 года петербургский историк Кирилл Александров защитил диссертацию о солдатах и офицерах Комитета освобождения народов России, воевавших на стороне Германии, Высшая аттестационная комиссия отказалась присуждать автору докторскую степень по очевидной политической причине: изучение «предателей» воспринималось как их оправдание, невозможное особенно в условиях усиления противостояния с внешним миром. К этому времени в Победу 1945 года переместился в риторике властей и российский «миф основания».

Исторический нарратив, продвигаемый государственными органами и телевидением, осуждает любые революции прошлого

 

Революция 1917 года была «мифом основания» СССР, но утратила этот статус в новой России. Более того, после Оранжевой революции в Украине в 2004 году российская власть перешла к отчетливо контрреволюционной пропаганде. Исторический нарратив, продвигаемый государственными органами и телевидением, осуждает любые революции прошлого. Именно поэтому власть не решилась отметить столетие Русской революции в 2017 году. Публичное осуждение события, создавшего Советскую Россию, чревато потерей влияния среди значительной части поддерживающих власть и ностальгирующих по СССР россиян, но признать за революцией какую-либо позитивную роль оказалось невозможным для нынешней власти. Пришлось промолчать.

Травма сталинских репрессий является еще одной важной темой для российского общества. Начиная с перестройки конца 1980-х отдельные активисты, группы и общество «Мемориал» занимаются выявлением и публикацией имен жертв репрессий, просветительской работой по коммеморации их памяти и исследованиями террора. С 2014 года группа «Последний адрес» размещает таблички с именами, датами жизни и обстоятельствами гибели жертв террора на домах, бывших их последним адресом на свободе. Уже размещено более 800 табличек, которые внесли заметные поправки в визуальную топографию российских крупных городов.

Если в первые постсоветские десятилетия общество «Мемориал» и его активисты могли рассчитывать на поддержку или нейтралитет властей в своей деятельности, то осенью 2016 года на волне изоляционизма международное общество «Мемориал» было включено в реестр «иностранных агентов». В декабре того же года в Карелии по надуманному обвинению был арестован Юрий Дмитриев, человек, обнаруживший на севере республики в урочище Сандармох место массового захоронения жертв ГУЛАГа. Его арест вызвал большую мобилизацию общественности, следившей за делом, но после оправдания Дмитриева судом весной 2018 года он вновь был арестован по схожему обвинению (следствие продолжается). Для многих наблюдателей это было свидетельством резкого ухудшения отношения властей к деятельности по увековечиванию жертв репрессий.

Русская православная церковь активно распространяет собственную версию истории России

 

Помимо государства, за контроль над историческим нарративом борются еще несколько акторов. Русская православная церковь активно распространяет собственную версию историю России. Главным идеологом консервативного церковного нарратива является митрополит Тихон (Шевкунов), которого считают близким к президенту Путину. В 2017 году Шевкунов получил от государственного газового монополиста «Газпром» финансовую, и, очевидно, от федеральных властей административную поддержку открытия в более чем двух десятках российских городов интерактивных выставок «Россия. Моя история». На этих выставках с помощью современных мультимедийных технологий посетителям рассказывается крайне антизападная, антилиберальная и клерикальная версия русской истории. Эта версия намного более консервативна, чем официально утвержденный государством «историко-культурный стандарт», положенный в основу школьных учебников истории.

Туристический и, особенно, кинобизнес также стремится распространить представления о прошлом, позволяющие заработать деньги на правильно поданной истории. В последние годы российское кинопроизводство выпустило целую серию блокбастеров с историческим содержанием, от фильма о средневековом князе Владимире до космических успехов последних десятилетий Советского Союза. Историческая правда в них искажается в угоду зрелищности, но существует и второй важный фактор – идеология. Министр культуры Владимир Мединский не раз публично защищал «правильные мифы» от проверки их историческими фактами, настаивая, что мифы для общества важнее фактов; именно Министерство культуры спонсирует российское производство кинофильмов.

Профессиональные историки пытаются противостоять политизации истории. В начале 2014 года несколько десятков ученых создали Вольное историческое общество, среди задач которого – просветительство и отстаивание независимости ученых от политических запросов и государственного давления.

Отсутствие единого мемориального пространства сохраняет возможности для многих вариантов поворота в политике памяти в будущем

 

Однако самые интересные процессы в последнее десятилетия зародились на уровне «корней травы». Помимо движения «Последний адрес» стоит упомянуть множество локальных инициатив по изучению жителями истории своих городов и деревень, восстановлению родословных (что было зачастую опасным делом в Советском Союзе). Из этого интереса к истории семьи выросло дело Дениса Карагодина, молодого человека из Томска, расследующего обстоятельства убийства своего прадеда в томской тюрьме в 1938 году и публикующего все материалы этого расследования. Дело в том, что при реабилитации несправедливо осужденных в 1950-е годы (дополненной в 1980-е) государство признало политическую ответственность Сталина и его ближайшего окружения, но отказалось расследовать смерть миллиона человек как преступление. Карагодин не согласился с этим решением, и сейчас его деятельность привлекла внимание множества молодых людей по всей стране, которые также хотят докопаться до истины и установить всех виновных в преступлениях середины прошлого века.

Самым же большим движением «снизу» стал «Бессмертный полк», инициатива празднования Дня победы 9 мая в форме шествия с фотографией своего родственника, воевавшего в Великой отечественной войне. Придуманная в Томске в 2011 году группой журналистов, эта форма быстро распространилась по всему бывшему СССР и попала во все страны, где живут большие группы эмигрантов из Советского Союза. Главным посылом этой инициативы было желание вернуть память о войне и победе в семью. Государство слишком явно и неосторожно присвоило себе эту память, но для людей она остается прежде всего семейной историей. К 2015 году государство постаралось расколоть и возглавить «Бессмертный полк», изобразить его как лоялистское движение, но оно по-прежнему остается самой массовой инициативой постсоветского времени, рожденной снизу. В 2018 году на шествия вышло, по оценкам, около 5 млн человек, и это число на порядки больше того, что режим мог собрать в административном порядке на митинги в свою поддержку.

Современное состояние памяти в российском обществе очень хорошо характеризует мемориальный ландшафт российских городов. Местность около Кремля с 2015 года насыщена знаками и памятниками монархического толка: «креститель Руси» князь Владимир, «победитель Наполеона» царь Александр I, вдохновитель сопротивления полякам в годы Смуты начала XVII века патриарх Гермоген, восстановленная стела к 300-летию дома Романовых. На ближайших улицах еще в 1990-е исчезли памятники деятелям Советской власти, а самим улицам были возвращены из «досоветские» названия. Но стоит отойти от Кремля на километр и можно увидеть огромный памятник Ленину на Октябрьской площади, а дальше за пределами Москвы продолжают стоять тысячи памятников Ленину и другим советским героям, теперь соседствующим с героями антисоветскими – генералами Белого движения, диссидентами и писателями-эмигрантами.

Это отсутствие единого мемориального пространства сохраняет возможности для многих вариантов поворота в политике памяти в будущем. Но оно также свидетельствует о незавершенности постсоветского перехода в России и неспособности государства установить полный контроль над интерпретациями прошлого. 

Иван Курилла

Санкт-Петербург

Д-р ист. наук Иван Курилла (Ivan Kurilla) - профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге. Его научные интересы: история российско-американских отношений, «использование истории».

Источник