Продолжение. Начало - здесь. 

Параллель с обратным знаком 

(небольшое отступление на 300 лет вперёд)

Нечто похожее на последний бунт стрельцов было и в России нашего времени – 1993 год, московское коммунистическое восстание. Остатки почти передушившей себя саму ранее КПСС, в лице Верховного Совета РФ, попытались взять власть обратно. И это восстание было жесточайшим образом подавлено: около тысячи человек убито, Верховный Совет – Парламент - расстрелян из танков по приказу Ельцина, а точнее, его заграничных советчиков из ЦРУ и ликвидирован.

Удивительно похожее противостояние с удивительно похожим результатом. Только, как помнится, уничтожение «старины советской» происходило не то, чтобы под решительный одобрямс масс – а с их равнодушного согласия. И согласие с уничтожением ВС и гнобления коммунистической идеологии впоследствии продолжалось вплоть до наших дней, когда народ, измученный донельзя вялотекщими деградантскими реформами «назад в прошлое!» и «догоним Киевскую Русь!» захотел вдруг в более близкое прошлое – в СССР.

При подавлении этого восстания даже количество жертв похоже: около тысячи. Только вот само событие во многом зеркально истории последнего стрелецкого бунта. Не прогрессоры, а регрессоры одержали в нём победу, над… другими регрессорами, которые, надо признать, были немного более прогрессивны.

Ибо им нужно было вернуть страну вспять всего на 10-15 лет, чтобы снова двинуться вперёд, а Ельцину и сегодняшним демократам попасть в прошлое на 100-200 лет, а то и на 300-400.

Пётр не имел поддержки среди масс, желающих оставаться в прошлом. Стрельцов для того и подняли на бунт, чтобы остановить грозящие боярству и воеводам реформы.

Восставший Верховный Совет тоже пытался остановить реформы Ельцина.  И точно так же, как стрельцы, был разгромлен регулярной «новой» армией, имевшей уже другую идеологию, чем советскую. Восставшие не дождались поддержки всего народа, инертного и равнодушного. А Борис Николаевич получил от всего народа такой же молчаливый одобрямс.

Заграничные советчики - друзья Петра - видели результатом реформ вхождение России в мировую цивилизацию как могущественной державы, советники Ельцина – превращение России в страну, производящую мёд и нефть с газом, лес и пеньку для верёвок. Как это было во времена московской старины.

В общем, это оказались совершенно разные реформы.

После подавления стрелецкого бунта в России началось развитие отсутствующих промышленности и технологий, после подавления коммунистического – уничтожение ещё имеющихся.

Иностранцы после 1698 года хлынули к нам – работать самим и учить, как работать, русских мастеров, поднимать и развивать конкурентоспособную экономику России. После 1993 года они сохранили интерес к РФ лишь как к сырьевой колонии, и рынку сбыта своих товаров, в которой их личное присутствие не обязательно.

Тысяча жертв стрелецкой казни послужила залогом роста могущества державы, тысяча жертв 1993 года  - залогом окончательного разложения России.

Такие вот исторические параллели с разрывом в 300 лет. Кажется, в этот раз победили и добились своего переродившиеся бояре с царевной Софьей… А наследников Петра, увы, не нашлось.

Кому был выгоден стрелецкий бунт? 

На этот раз «знаменем бунта» стала царевна Софья, сестра Петра и предводительница партии московской старины. Так и осталось доподлинно неизвестным, писала ли она воззвания к стрельцам на самом деле, или же они были поддельными. Но ещё до прибытия Петра из Вены в Москву, бунт был подавлен его соратниками Гордоном и Лефортом, командовавшими частями «новой петровской армии», остальные московские полки стрельцов и поддерживающие их боярские партии, как и Софья, нейтрализованы.

Стоит отметить активные контакты Софьи  и некоторых боярских министров с Речью Посполитой в предшествующий этому бунту период. Там, в Варшаве, до сих пор ожидали реванша: Россия в глазах польских крулей всё ещё выглядела как своя, законная добыча, непонятно как вырвавшаяся из рук 80 лет назад. Естественно, повторение истории с лжеДимитриями в результате дворцовых заговоров, переворотов и смут московских было бы им более чем на руку.

Так, когда в 1686 Софья и её фаворит князь Голицын заключили с Польшей «вечный мир», польское правительство при этом всячески увещевало Москву, что никакого принуждения к вере католической для православных чинить не будет. Впрочем, эти увещевания длились уже не первый год и даже не первое десятилетие, монотонным рефреном, со времен утверждения Романовых на престоле. А в годы, предшествующие стрелецким бунтам, такие песни начинали звучать громче.

К чему вообще такие заявления, если бы Речь Посполитая видела Россию равноправным, полностью независимым государством и не имела никаких претензий на воцарение в ней своих марионеток, или не желала ненароком, невзначай, слегка расширить свою территории до Тихого Океана? А сделать это можно было малыми силами, даже без войны: сменить кремлёвскую верхушку на своих людей.  Лишь бы народ, как в 1612, не был против. Ради чего не грех убеждать, что на веру и язык посягательств не будет.

Мы не задумываемся и не осознаём, что в то десятилетие Россия всё время была в полушаге от превращения в польско-литовскую колонию, и скорее всего - уже навечно. Такой поворот истории был намного более вероятен по существовавшему тогда раскладу сил и интересов знати, чем петровские реформы. Однако, Речь Посполитая от Пруссии до Канады так и не состоялась - и это, на самом деле, удивительно. Для такого поворота событий к началу XVIII века всё было готово.

Поляки однозначно готовили реванш по сценарию Смутного Времени. Несомненно, всяческий разброд и шатания в Кремле, переходящий временами в чавканье и хруст костями знати, были им в этом плане более чем на руку. И поддерживать противоборствующие группировки, напевая песенки о дружбе, было для королей польских само собой разумеющимся шагом. Темнота и необразованность московских приверженцев традиций дедов активно поддерживалась из-за польского бугра. Отсталое общество обмануть легче!

Пётр, с детства взявший курс на немецкую и голландскую модель государственного устройства, поляков чуждался.  Да и они Петра то ли не воспринимали всерьёз, видя его, прежде всего через глаза Софьи и её окружения, то ли не могли найти с ним общий язык.

Подписанный ими с Софьей при посредстве Василия Голицына договор о совместной борьбе с крымскими татарами и турками никак при этом не отразился на ходе Азовской кампании Петра (1695-96 гг.). Не было под Азовом ни одного поляка. Даже как военного советника.

Не исключено, что Пётр прекрасно понимал, что проделывают сообща с его сестрой поляки в Москве – и специально не мешал этому, дожидаясь нужного момента, когда эти пауки в банке сожрут друг друга окончательно. Не ввязываясь в эту крысиную возню, он сосредоточил свои усилия на укреплении контактов и доверия с другой иностранной партией, имевшей достаточное, прежде всего военно-экономическое влияние в России – западноевропейской. И его отъезд за границу в составе великого посольства, для переговоров о борьбе против турок, инкогнито, в качестве «урядника Петра Михайлова», не был необоснованной блажью, и даже сам момент был выбран не случайно.

Пётр и до этой поездки не просто не жаловал Москву своим присутствием - он с самого детства её всячески избегал. То Преображенское, то Переяславец, то Архангельск, то Азов... Его можно было найти где угодно - но только не там, где стоял его трон. А тут - тайный отъезд за границу, на весьма длительный период, больше похожий на эмиграцию. Но это было именно спланированным путешествием, а не бегством. Кто из правителей Земли, когда и где так поступал, кто решался спокойно оставить свою вотчину на год или даже больше в то время, когда в ней вовсю кипят страсти на тему: кто же встанет вместо него?

В свете неспокойной внутриполитической обстановки тех лет такой отъезд может показаться поступком сумасшедшего. Но Пётр сумасшедшим не был - он был непредставимо гениален и расчётлив.

Не исключено, что известие о стрелецком бунте, заставшее его уже спустя год после отъезда из Москвы, в Вене, не являлось для него неожиданностью: скорее всего, он ждал именно этого момента. Интеллект молодого царя был таков, что вряд ли стоит удивляться столь точному расчёту, прогнозу и верности действий в нужный момент.

Хотя для среднего ума всё это может смотреться лишь как чудо, и никак иначе.

По всей видимости, бояре в предыдущей борьбе за власть уже передавили друг друга настолько достаточно, что прибывшему Петру осталось провести лишь окончательную зачистку игрового поля и заодно посеять в умах приверженцев старорежимного порядка и устава непреходящий ужас перед молодым царём. Что и было сделано, с невиданной на Руси с незапамятных времён жестокостью. Пётр лично присутствовал на всех казнях, самолично отрубил головы пятерым, а всех остальных – более тысячи человек! – было поручено казнить собственными белыми ручками самым высоким боярским чинам и воеводам, формально не выступавшим против Петра.

После такого распределения ролей и статусов поддержки стрельцов, как реальной действенной силы, никто из власть имущих уже не мог дождаться. Любители московской старины утратили своё последнее влияние в обществе, а народ, неспособный понять необходимость преобразований и поддержать царя по-доброму, обрёл послушание и покорность через страх. Демонстрация царём средневековой, дикой жестокости – это было как раз то единственное, что могло быть воспринято большинством населения всерьёз. И только с этим большинство могло всерьёз считаться.

Этой казнью Пётр обезглавил не только тысячу недовольных им бойцов: он обезглавил всё общество, сняв с него старую голову с привычным всем стереотипом мышления и традиционных командных центров. Общество, внезапно оставшись без привычной головы, мгновенно ощутило необходимость в какой угодно голове, с какими угодно мыслями и целями - лишь бы она была. И этой головой стал сам Пётр.

После этого ему стало уже незачем избегать трона и Москвы, уклоняться от реального исполнения своих царских обязанностей. Но он всё равно не сидел на месте, как и раньше, умудряясь успешно править самой обширной державой "на ходу", нарушая все известные принципы царствования того времени. Это говорит о качестве его свиты, которую к тому времени он успел создать и подогнать под свои нужды. А если быть точным - то под нужды БУДУЩЕГО государства, с упреждением как минимум на четверть века.

Количество единомышленников, воспитанных Петром в тот момент, уже оказалось достаточным, чтобы приниматься за реальное управление и реформы в России. И в стране началась новая эпоха, непредставимая даже в самых смелых мечтах до этого момента.

Рубить головы тысячами в то время для самодержца было безопаснее, чем резать бороды даже единицам. Но как раз после стрелецкого бунта и окончательного утверждения власти Петра настала пора перейти к бородам, которые для тогдашнего россиянина были дороже головы. Высший бояритет, морально раздавленный и уничиженный прошедшими событиями, понял, что игра в царь-горы окончена, и более того – уже запрещена. Возврата назад не будет. У них уже не оставалось для этого ни сил, ни смелости, ни желания. И потому они достаточно спокойно попустились своими бородами, которые Пётр Алексеевич отрезал им самолично. Пришлось, побрившись и умывшись, и переодеться. И через год Кремль было не узнать: бритые высшие лица в немецких камзолах, сами на себя прежних не похожие.

Государственная, социальная среда российская, окружавшая Петра и бывшая до сей поры исключительно враждебной к нему, начала стремительно меняться. Сначала внешне, затем, по мере привыкания к новым правилам жизни,  внутренне. Главное – начала меняться психология и знати, и простого народа. Этому способствовал не только страх и необходимость подчиняться силе государевой под страхом смерти, но и некоторые незначительные вольности, чуть ли не силой, навязываемые Петром обществу.

Так, за пару месяцев до отъезда в Европу, Пётр специальным указом легализовал табак, его курение и нюхание в России. До той поры, по действующим законам, за табачок могли и казнить намертво, и ноздри вырвать, и в Сибирь сослать. Даже просто за хранение. К моменту выхода петровского указа о табаке (1697г.) эти законы себя уже изжили, и на само курение смотрели больше с неодобрением, чем со смертельной ненавистью. По крайней мере, всерьёз равнять употребление табака с детоубийством – а именно так и предписывалось церковью рассматривать эту привычку, обозначенную как грех – могли лишь окончательно заскорузлые в московской старине бояре и обросшие паутиной религиозности староверы. Народ уже давненько прикупал табачок из-под полы и втихую покуривал. Немцы и Пётр сотоварищи дымили, не стесняясь.

Просто привычка к трубке или понюшке табаку уже делала обывателя – от знатного боярина до простого смерда – не таким, как раньше, в их собственных глазах, они становились больше похожи на европейцев, ближе к ним. Естественно, и дальнейшие реформы Петра, главным образом в области сознания, восприятия мира, а лишь потом – переодеванию в одёжи немецкие и строительства по европейским образцам, уже принимались и проходили гораздо легче.

Случайно ли совпадение легализации табака Петром, стрелецкого бунта и такого неожиданно-стремительного хода последующих реформ во всех сферах жизни России? Рассматривая Петра как живую, реальную личность, превосходившего всех на две головы и ростом, и умом, каковым он и являлся, можно практически уверенно сказать: нет, всё не случайно. Всё это – звенья одной цепи событий, предусмотренных, предугаданных, рассчитанных и запланированных Петром ещё раньше. Его понимание людей с очень беспристрастным к ним отношением, прекрасное знание психологии и знати, и простого человека, с которыми он с детства и юности общался на равных, дают основание полагать, что о случайностях тут говорить нечего.

Более того: Пётр может в данном аспекте рассматриваться как один из величайших психологов истории, хотя психолог он был, более интуитивный, природный, чем академический. Ведь даже слова и понятия «психология» тогда ещё не существовало. Но Пётр понимал и виртуозно применял на практике и психологию индивидуума, и принципы массовой, социальной психологии.

А. Степанов. 

Продолжение следует.

tabula-rasa24.ru