Доброго времени суток!
Захотелось сегодня с Вами поговорить о тяге человека к красоте, о душе человека- этом стержне всего существа человеческого. Причем расскажу не о том как человек гулял по Третьяковке, например и душу его растрогало, разбередило бессмертное творение Васнецова например.
О душе не особо сейчас говорят и пишут. О тяге к чистому, красивому перестали рассказывать, писать и снимать. О деньгах в основном, способах заработка рассказывают. Ну и пусть- Кесарю кесарево, слесарю- слесарево, как говорится.
Человек тянется к чему то большему и светлому в любой ситуации, по моему).
Когда приключились лихие девяностые, много народа тогда зацепило «перестройкой» со всеми как говорят вытекающими.
Меня тоже коснулось: за мой такой веселый нрав пришлось мне сменить рацион питания и ареал обитания. События развивались стремительно довольно. И вот, я вчера еще вольный человек оказался на Централе- в следственном изоляторе.
«Привратка»- большая камера в подвальном помещении тюрьмы со сводчатыми потолками. «Здесь по ходу кино про Монте- Кристо снимали»- мелькнуло в голове, когда нас, несколько новых обитателей тюрьмы проглотила система правосудия и разделила жизнь на волю и неволю.
Из этой камеры- привратки подследственных потом раскидывали по другим камерам- хатам. В те годы отлично работала межкамерная связь. Тюрьма была как единый организм опутанная сетью «дорог» и «кабур» для доставки сообщений. Кабуры- дырки в стене, куда со свистом проходил «литряк» (литровая кружка) с чифиром. Кабуры конечно маскировались искусно. Хотя администрация конечно знала о них.
Скоро и нам, новеньким сидельцам, сверху, через «кабуру» в потолке, через тюремную «дорогу» пришел прогон- записка от «строгаликов», арестантов которые не первый раз заезжали на тюрьму.
Таков порядок. В записке, нам «первоходам» объяснялось какие «хаты- глаголы», какие «людские», ну и другие моменты. Глаголами назывались тогда камеры, в которые помещались новенькие, не желающие рассказывать «как было».
Пол года под следствием пролетели и дали «то что мне положено, плюс пять мне сделал прокурор»- как пел В. С Высоцкий)).
Автозак привез наш этап в одну из многочисленных зон раскиданных по стране. Мы спрыгивали на землю со своими нехитрыми пожитками. Предстояла «приемка»).
Стоял строй молодых мордатых людей в камуфлированной форме- инспекторов данного «исправительного» учреждения. В руках конечно не цветы и дудки, в руках было их орудие «труда»- резиновые палки.
Каждому из нас предстояло идти сквозь строй. Людям в форме положено было нас бить резиновыми палками, чем сильней- тем лучше. Работа у них такая, им за это деньги дают.
И деньги свои они отрабатывали на совесть: псы лаяли до хрипоты, на наши теперь уже зэковские спины, тела, головы, руки сыпались удары. Мы покрывались кровоподтеками и шишками.
Цель этого мероприятия мне с самого начала была понятна: нагнать жути, показать кто здесь хозяин, поселить в наших душах животный страх за свою жизнь. Сделать так, что бы срок показался вечным. Боль и страх- вот на что ставили всегда создатели лагерей).
Потом заполнение бумажек, кабинет отдела безопасности, кабинет местных оперов. Где опять стращали и говорили: «Не дай Бог узнаем что что то мутишь или получаешь с кого! Сгниешь в ШИЗО!»
Приемка на этом закончилась, начались будни обычного Русского ЗК. Самое ценное там- письма. Мне не писали. Ни разу. Некому было. Друзья быстро рассосались. Родственники. Может опасались что порушу их семейный бюджет просьбой прислать сигарет, может просто рукой махнули.
А из имущества важно было иметь сигареты и чай. За это многое в зоне достать можно. У меня были и сигареты и чай. Братва арестантская делилась. Люди везде есть.
Как то заметил что перед поверкой- перкличкой на плацу всегда первой оказывалась сгорбленная фигура одного зека. Он был самый старый в зоне. Ему было уже за шестьдесят. Дядя Женя. По другому язык не поворачивался к нему обращаться- он мне в отцы годился.
Дяде Жене влепили 3 года под старость лет- украл комбикорм у себя в деревне с зернотока. Три мешка. Свиней выращивал, дочка в институте училась, ей помогать надо было- выучить.
Три мешка- три года. «Правосудие» торжествовало.
Ладно я- профессиональный преступник на тот момент. Получил- держу. Но ему. За что?
Он как и я жил сам по себе на зоне. В «семейки» не лез. Он стоял на плацу, весна, солнышко было ласковым, теплым, как мамины руки в детстве. Дядя Женя смотрел вдаль, куда то за тюремный забор и улыбался.
«Эх Витька. Хорошо там, на ффоле. Тефки хотют. Ратиффо играет»- дядя Женя был немец, говорил с заметным акцентом. «Доченьку бы увидеть- хоть раз. Соскучился я»- голос старика дрогнул. Он отвернулся- не хотел что бы я видел его таким. Я знал что он плачет- беззвучно и беспомощно. Как плачут брошенные старики.
«Год мит унс, терпи»- ляпнул я. Он быстро повернулся. «Я говорю Год мит унс, дядя Женя»
«Ты говоришь по немецки. Откуда?» «Мама немка. Была»
«Год мит унс»- с нами Бог. Так это переводится. Странно как всего пару слов могут человека успокоить и вселить надежду. Он опять стал смотреть вдаль. «Смотри Витька! Как красиво! Солнце ведь оно и для нас»
Дядя Женя не дожил до освобождения три месяца. По зоне пошла дизентерия. Он слег. Потом умер в местной больничке. Человеком умер. Который даже там находил красоту просто глядя вдаль, за забор. Источник..
![]()
Это интересно
0
|
|||
Последние откомментированные темы: