Географическая локализация "сказочных" объектов. Глава 3

Категория:	Этнография

| Опубликовал: волхва Пятница, посмотрело: 9 062, фото: 12   4 Глава 3. ЗАЛЁТНЫЕ МОЛОДЦЫ: СОКОЛ, ВОРОН И ОРЁЛ

Приезд жениха. Фото В.Щепина
В восточнославянской сказке «Марья Моревна» замечательно отражены взаимные обмены разных этносов женихами и невестами: Умирают отец и мать, перед смертью родители обязывают сына Ивана отдать трёх сестёр при первом же сватовстве (видимо, потому, что невесты-сироты имели мало шансов на брак). «Вдруг находит туча чёрная, встаёт гроза страшная...» — это с шумовыми эффектами прилетают последовательно Сокол, Орёл и Ворон (иногда — кто-либо один, или просто Вихорь) с однотипными просьбами: «прежде я гостем ходил, а теперь пришёл сватом» (Афанасьев А. Н. Народные русские сказки... С. 184).

То есть, герои с птичьими именами бывали и раньше по торговым делам, но при живых родителях почему-то не сватались. Вообще, в сказках ощущается как бы дефицит женского пола — герои едут за невестами в дальние края, славянских женщин воруют Кащеи, Змеи и др. Но это вовсе не отражает реальной демографической ситуации того времени. Дело в том, что женитьба или умыкание достаточно долго были политическими актами — дружественными и не очень. Добычей знатных женщин приобреталась или отбиралась власть, в сказках это отражено вполне конкретно: «На другой день совершён был брак всех братьев... И так обладали они своими подданными и всеми государствами, которые были поставлены на одном море» (Аф. № 559).


В нашей сказке браки заключаются, и мужья тоже уносят сестёр — каждый в своё царство в горах у моря. Точно такая же «предбрачная» ситуация с тучей, грозой, ветром и приездом купцов описывается в другом фольклорном жанре — свадебном:

Не было ветров, да вдруг накинулись,
Не было гостей, да вдруг наехали... ( Лирика русской свадьбы. Л., 1973. С. 226, 196, 198).

Ай, дунули ветры да со чистого поля,
Да со широкого раздолия.
Да ай, грохнули вёсла да со синёго моря,
Со синёго моря, да со синего, солёного.
Да наехали гости, да всё гости торговы... (Там же. № 57).

Как создай, Боже, Господи,
Со небес тучу грозную
Со громами со срашными
Со молоньями яркими
Сочетай, Боже, Господи,
Что Андрея-то с Надеждою... (Русский семейно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего востока. Новосибирск, 2002. № 260).

Обратите внимание, если в первых примерах просто констатируется связь «дунули ветры — приехали женихи», то в последнем примере выражается просьба смоделировать ситуацию грозы для заключения брака! Много раз слыша такие песни во время местных свадеб, как воспринимал тогдашний слушатель начало рассматриваемой сказки? Как обычный приём описания реальной брачной ситуации.

Сопоставление сказки с песенным фольклором помогает увидеть многие вещи с совершенно неожиданной стороны. Например, в свадебных песнях типа:

Уж вы соколы, соколы,
Да соколы перелётные,
Да уж вы куды, соколы, летали?
Уж мы летали, соколы,
С моря на море, с синя, на сине... (Там же. № 67).

Или:
Налетали ясны соколы,
Садились соколы за дубовые столы... (Лирика русской свадьбы... № 51, 16, 39);

Налетели к нам чёрны вороны,
Проломилися сени новые... (Там же. № 231).


Вылетал орёл, вылетал сизой.
Садился орёл ... на воротички... (Там же. № 91);

Мы понимаем, что речь идёт о женихах. Почему же в сказках на ту же тему сватовства, с теми же пернатыми, некоторые исследователи упорно видят птиц-оборотней из иного мира, «царства мёртвых»?

Но если согласиться с тем, что и в сказках речь идёт о реальных женихах, всё же непонятно, почему народная традиция так упорно придерживается сравнения «жених—хищная птица». Князя называли буй-тур, пардус, лев, любимого парня — касатик, голубь; но как только эти персонажи обретали статус женихов, сразу становились соколами, орлами, воронами, причём имеющими какое-то отношение к морю:

«Вот и сине море — широкое и раздольное — разлилось перед нею, а там вдали как жар горят золотые маковки... — Знать, это царство Финиста ясна сокола! — подумала девица» (Аф. №235).

...Ясные соколы —
Гладкие головы,
Усы торжены,
В грамоте учены;
Стрельцы-бойцы —
Конные наседельцы,
Морем проводцы... (Русский семейно-обрядовый фольклор... № 258).

Ёщё по морю, морю синему, да и за Дунай...
Там бежало, выбегало тридцать кораблей...
Что один-от корабель наперёд выбегал,
Наперёд выбегал, как сокол вылетал...
Что по кораблю гуляет удалой молодец...
Первобрачный князь. (Лирика русской свадьбы... № 288).

Расценивать все эти образы как лишь «красивый художественный приём» — не убедительно, так как обрядовый фольклор, в данном случае — свадебный, точно так же, как и волшебные сказки, имеет свои «исторические корни», в которых мы и попытаемся разобраться далее.

Может быть, реальные женихи, высоко котирующиеся у невест в период выделения восточнославянского фольклора из общеславянского массива, действительно приходили с моря и были «соколиного рода»? В фольклоре южных славян, как и восточные славяне, выходцев из общего антскаго массива, есть прямые указания на это: «Так зачем же стрелять мне сокола, если сам я соколиного рода?».


А также вспомним, что великокняжеский знак Древней Руси — трезубец — некоторые исследователи толкуют как схематическое изображение пикирующего сокола. «Слово о полку...» изобилует морской и соколиной темой: «О, далёко залетел сокол, избивая птиц, — к морю». Или: «Вот слетели два сокола с отцовского золотого престола добыть города Тмуторокани» (который находился на Таманском полуострове, в древности называемом «остров синдов», то есть индов в азово-черноморской акватории); «Не было Олегово храброе гнездо рождено для обид ни от сокола, ни от кречета, ни от тебя, чёрный ворон, поганый полочанин!»

Вернёмся к сказке «Марья Моревна». Брат идёт навестить молодожёнов, по пути встречает воительницу, девицу вольного нрава, самостоятельно выбирающую партнёров: «две ночи в шатрах ночевал, полюбился Марье Моревне и женился на ней», оставшись жить в её государстве. Этот эпизод имеет характер дорожного приключения, а по мнению В. Я. Проппа, «такая композиция характерна для очень раннего эпоса (много позднее она вновь появляется в авантюрных повестях)», и вообще, «женитьба героя когда-то составляла один из главнейших сюжетов эпоса» (Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1999. С. 79, 87).

Далее, по доброте душевной наш герой выпускает пленённого Марьей Кощея, который уносит Моревну в своё царство. Иван-царевич идёт искать жену, приходит к шурину-Соколу и сестре, потом к Орлу и Ворону, к Кощею, от него в далёкое царство Бабы-Яги (уже седьмое), добывает коня, возвращается к Кощею, которого убивает, сжигает на краде, а пепел развевает по ветру. Супружеские пары остаются каждая в своём царстве.

Здесь для нас важно то, на что никто обычно не обращает внимания, потому, что в сказках якобы «нет реального времени и пространства»:
расстояние от царства Ивана до царства Моревны, которая, судя по её имени, живёт у моря — достаточно большое («шёл, шёл»), а от царства Моревны до царства Сокола, от него до царства Орла, и так далее — двое суток пути («день шёл, другой шёл, на рассвете третьего...»), то есть царства Моревны, Сокола, Орла, Ворона и Кощея находятся в непосредственной близости друг от друга и недалеко от моря. И в других сказках из сборника Афанасьева встречается царь-Ворон и его царство недалеко от моря, на высокой горе (№ 130, № 233).

Ближайшим локусом с горами у моря для восточных славян был горный Крым. Конечно, в реальности здесь в основном находились не царства в полном смысле (кроме Боспора), и это находит своё отражение в сказках: «когда я ехал через море, то видел: там, на белом острове живёт себе какой-то не то князёк, не то царёк. И он эти шкуры дал вам в подарок! А у него дом точно из таких шкур сделан...» (Восточнославянские волшебные сказки . М., 1992. С. 298).

Или: «як були соби цар да цариця, да були вони таки бидни, що и исти ничого було. Раз пишов цар на заработки...» (Аф. № 223). Это скорее описание владетелей племенных территорий или так называемых «ранегосударственных образований». Такие сообщества у многих народов частенько носили названия животных и птиц. Например, западнославянские Лютичи это потомки Люта, а лют — эпитет волка, или Вильцы это, собственно, и есть «волки».

Предположим, что Сокол, Орёл и Ворон нашей сказки — это члены соответствующих племён или религиозных объединений. Тогда шумные «прилёты» гостей (торговцев) — всего лишь метафора неожиданно быстрого появления, вызвавшего радостный переполох.




На пути в Крым. Памятники былому в степях Украины.
Известно, что у славян в ранний период их истории заметной статьёй экспорта в Северное Причерноморье были кожи и меха. Весна, с её первыми грозами и разливами рек, по которым обычно селились славяне и многие из которых в другие сезоны были не судоходны — самое подходящее время продать добытую за зиму «мягкую рухлядь», купить приморские диковины, узнать новости, на людей посмотреть и себя показать. Несомненно, суматоха и «кадрёж» стояли страшные, такие же, как впоследствии на ярмарках.


В некоторых свадебных песнях связь разлива, ветров, кораблей с товаром и свадьбы прослеживается чётко:

Разливалася вода вешняя
На луга на зелёные.
У (имя рек отца невесты)
Ворота отворилися
Что без ветру, без вихоря.
Три кораблика уплыли:
Первый корабль с красным золотом,
Вторый корабль с чистым серебром,
А третий корабль с красной девицей. (Русский семейно-обрядовый фольклор... № 287).

В скобках замечу, что в этом тексте фраза «что без ветру» означает именно присутствие ветра, это обычный приём песенного языка. Например, «ой, да не в вечер, да не в вечер, мне малым-мало спалось» — рассказ именно о вечернем сновидении.

В частушке победного 1945 года
«Ой, девочки, война, война,
ой, девочки, победа,
ой, девочки, весна, весна,
ой, женихи к нам едут!»,

отлично выражено радостное возбуждение заневестившихся за годы войны девушек. Точно такие же чувства, очевидно, охватывали славянских дев, насидевшихся за долгую зиму в курных полуземлянках.


Нестеров. Весна
В это время начиналось гуканье весны, красочное, массовое действо, длившееся с начала марта до конца апреля. Можно представить себе, как это мощно выглядело, воспользовавшись позднейшими этнографическими данными, например, из ареала кривичей и вятичей.

На высокие места у рек, в лучших нарядах, но босиком, выходил весь народ на проталины. Вечерами там жгли костры из старой соломы — «грели весну», кричали заклички во весь голос: «...обрыв крутой к Сожу ... Вот выйдешь на этот горбыль, который прозвали "Лысая гора" — видно Черепово, Сож, Хотимель и все другие... Как свечереет, все — и старые и малые на эту Лысую гору. Мы свои песни поём, а там — свои, в переклики, кто какую запоёт»;
«На берег выходили ... была речка, на мельнице — мост большой — по воде дюже слышно далёко. Бывало в соседней деревне: "А, чуем, боровцы поют!"»;
«Собирается молодёжь вечером, как только начинает темнеть... И начинают петь вясну ... и слышно: в одной дяревне, во второй, третьей — всюду. Как прислушаешься — всё гудить, вся округа» (Смоленский музыкально-этнографический сборник. Календарные обряды и песни. Том 1. М., 2003. Раздел 1. Ранне весенний период. Адаптированный перевод автора).

Вернёмся к нашим сказочным героям. Их объединяют «хищно-птичьи» самоназвания, близкое местожительство в горах у моря и женитьба на сёстрах-славянках.

Теперь перенесёмся в горный Крым, на территорию воинственных таврских племён. Геродот, описывая святилища тавров, отмечал, что их устраивали на утёсах. Далее дадим слово самому О. Н. Трубачёву: «Такие священные места ... были, и следы их остались, но не в ископаемых реликтах материальной культуры (ввиду минимума инвентаря и сооружений), а в языке. Возможно, имелось и главное святилище такого рода. Есть основания полагать, что оно находилось на горе Кошка под Симеизом, где известен "один из крупнейших в Крыму некрополей, насчитывающий более 70 ‘каменных ящиков’, в которых тавры (во II—I тысячелетиях до н.э. и в первых веках н.э.) хоронили умерших" (Крым. Путеводитель. Симферополь, 1972. С. 102).


Крым, Симеиз, гора Кошка (Орёл).
...Название горы Кошка хорошо объясняется из тюрк. kus — "птица", "охотничий орёл", "орёл" и kaja — "скала". Кошка образует с Симеизом такой сплочённый топографический ансамбль, что можно предположить его отражение в связи самих названий Кошка—Симеиз. Мы реконструируем его как индоарийское (таврское) sima-ij — "соколиный жертвенник, святилище", ср. др.-инд. syena — "хищная птица, орёл, сокол, коршун", syama — "чёрный, тёмный" ... название птицы, ijya — "жертва". Субстратное название было калькировано тюркским, причём тюрки (хазарского времени или позже?) восприняли туземное индоарийское "жертвенник, святилище" по преимущественному его месту — как "скала"» (IA. С. 145—146).

«Здесь на площади в 1,5 гектара располагалось труднодоступное таврское поселение V в. до н.э. — первых веков н.э. На вершину горы с юга подняться не просто. Расщелины в западных скалах были заложены камнями, а с севера ...тавры возвели укрепление. Остатки его и сейчас местами выступают из-под средневековых крепостных сооружений, ошибочно принимаемых за таврские. Следы таврских поселений и убежищ обнаружены так же на горе Крестовой, на мысе ай-Тодор, в окрестностях Кореиза, в Массандре, на Аю-Даге» (Петров Б., Новиков Н. Ялта. Путеводитель. Симферополь., 1979. С. 8).

Взглянув на карту Крыма, можно заметить, что на небольшом отрезке его Юго-восточного берега, «примерно от горы Кошка до Гаспры, то есть в самом сердце древней Таврики» имеются несколько местных названий с исходом на -из, вблизи которых находятся таврские древности.

Кореиз (посёлок к востоку от Алупки), варианты — Куреиз, Хуреиз, Хураис, Кураис — от др.-инд. kurara — «морской орёл, ворон», то есть «орлиный, вороний жертвенник», место почитания орла или ворона.

А также: деревня и мыс Кикенеиз, Кекенеиз или Киркинеис (ныне село Оползневое) — др.-инд. krkana — «вид куропатки, павлин, петух», стало быть, это «место почитания павлина», то есть Жар-птицы; Олеиз — «совиный жертвенник» (IA. С. 147—148).


Крым, Новый Свет, гора Сокол
Итак, лингвистика утверждает, что некогда, в таврские времена, в Симеизе жили почитатели орла, сокола или чёрной хищной птицы (= ворон), а в Кореизе — поклонники ворона или орла. Эти места расположены в горах у моря, недалеко друг от друга, и, вполне возможно, что горный переход из Симеиза в Кореиз занимал столько же времени, сколько дорога от них в степной Крым, или Приазовье, где документально засвидетельствованы прообразы Царь-девицы — воинственные амазонки, «женоуправляемые сарматы», меоты (т.е. «материнские», по Трубачёву).


Крым, №2 – территория тавров.
Археология же даёт нам материальные подтверждения пребывания славянских женщин в таврском Крыму. Это так называемые «пальчатые фибулы» V—VII вв. н.э. (См. карту на рис. 48 В в книге: Седов В. Славяне. М., 2002. С. 220). Карта называется «Распространение антских пальчатых фибул», но так как такие фибулы носили только антские женщины, то карту можно смело назвать «Места пребывания славянских красавиц», и одно из них — достаточно оторванный от общего массива распространения этого украшения — Юго–восточный Крым.

В комплекте с фибулами в женских захоронениях встречаются поясные пряжки с изображением головы хищной птицы, которые так и называются — «орлиноголовые» (Древности славян и Руси. М., 1988. Рис 1. С. 6).


Керчь, 5 век.
Далее об археологии данного региона Седов сообщает: «Среди лепной керамики нижнего горизонта культурных напластований Судакской крепости обнаружено большое число фрагментов сосудов пеньковского (славянская культура) облика, причём представлены практически все типы этой посуды. В сравнительно небольшом количестве пеньковская керамика встречена в крымских погребальных памятниках VII в. — Айвазовском, Богачёвке, Наташине, Суук–Су, Христофоровке. Это достоверный показатель присутствия антского населения в Крыму в начале средневековой поры. Какая-то часть его могла сохраниться с позднеримского времени и дожила до раннего средневековья. В VI—VII вв., возможно, к остаткам антов подселялись новые группы соплеменников. Вопрос о судьбе антского населения в Крыму пока не поддаётся разрешению. Не исключено, что славяне растворились здесь в иноэтничной среде, но допустимо и предположение о сохранении отдельных групп их вплоть до начала древнерусской государственности» (Седов В. Указ. соч. С. 221—222).

Трубачёв же находит «лингвистически вскрываемые сведения у древних восточных славян о черноморском побережье», и делает вывод: «Можно считать, что в V—VI вв. славяне вышли на берега Чёрного и Азовского морей. Тогда ещё существовали тысячелетние боспорские города и синдомеотский (индоарийский) элемент в них ещё не совсем угас» (IА. С. 59).

Итак, мы видим, что в середине первого тысячелетия новой эры в Крыму имели место некие этнические и политические реалии, соответствующие «художественным приёмам» свадебного восточнославянского фольклора, а также сюжету сказки «Марья Моревна», в которых помимо прочего говорится о том, что горячие таврские парни, почитатели соколов, орлов и воронов, увозили славянских жён в солнечный Крым, жили-поживали и добра наживали, в том числе и детей. Впоследствии под влиянием этих волнующих событий все русские женихи (и некоторые княжеские роды) стали именоваться так же, ведь они — хоть и дальние, но потомки тех самых Соколов, Орлов, Воронов.


Житомирская область, гирька «кистень Перуна», 12 век.
Разумеется, символика этих хищных птиц как отличных охотников, как зорких наблюдателей, как властителей неба, и, следовательно, как желаемых брачных партнёров, — присутствовала в народном творчестве и в более древние времена. Но прочная сцепка с «жениховой темой» наиболее ярко проявилась у восточных славян в середине первого тысячелетия новой эры, так как имела в своей основе не просто метафоры, а факты повседневной действительности.

Археология говорит: да, славянские женщины присутствовали в Крыму в середине первого тысячелетия, но куда исчезли — непонятно. На этот вопрос ответ можно найти в сказках с сюжетом «Три царства: медное, серебряное и золотое», которые являются как бы продолжением сказки «Марья Моревна». Об этом — далее, в 4 главе «Где в яйцо скатали царство и куда его везли».     Ещё интересное:

• ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ ЛОКАЛИЗАЦИЯ «СКАЗОЧНЫХ» ОБЪЕКТОВ
• Географическая локализация "сказочных" объектов. Глава 2
• Географическая локализация "сказочных" объектов. Глава 4
• Географическая локализация "сказочных" объектов. Главы 5,6
• Не житье а Масленица!

 
 
+4 51