Россия, конец ХIХ века. Подмосковье. Сентябрьское утро. 

У распахнутых ворот усадьбы помещика Аркадия Калистратовича Кутикова дворник Степан старательно и осторожно, чтобы не поднимать пыли, метёт двор, густо усыпанный опавшими листьями. Из погребка с миской квашеной капусты в руках выходит Катерина, кухарка Кутиковых. Садится на лавочку и зовёт Степана:

* * *

Этот рассказ озвучен мной в видео, текст ниже:

Ссылка на видео: https://youtu.be/9CrHOYr1c1Y

* * *

— Эй, Стёпа! Подь сюды, скажу чего!

— Доброго утречка вам, Катерина Петровна! — говорит, подойдя, Степан и присаживается на лавочку. — Ну, какой весточкой порадуете?

— Да я сама у тебя хочу спросить. Меня тут два дня не было, а сегодня, как только пришла, сразу к барину зовут. Прихожу — а он в гостиной на диване лежит, ноги и руки во все стороны раскинул и стонет: «А-а-а!.. А-а-а!..» Ну прям как пёс побитый. Повернул голову ко мне и жалобно так просит: «Ка-а-пус-ты-ы!.. Ки-и-сленькой!.. С рас-со-о-лом!..» А у самого-то, гляжу, голова полотенцем обвязана, один глаз нормальный, а другой — лиловое пятно с чёрной щёлочкой посредине. На месте носа — слива какая-то, а нижняя губа — как у мавра из книжки, тёмно-вишнёвая и немного вбок оттопырена... Это что ж такое с нашим барином приключилось-то?

— А то вы как будто не знаете! — усмехаясь, отвечает Степан.

— Что, опять молочка из-под бешеного бычка попробовал?

— Ну-у, не тока… Тута преступление посерьёзней будя… — многозначительно покручивая рыжий ус, отвечает Степан.

— Ну так расскажи!

— Гхм… Уж я бы сказал словечко, да волк недалечко… — кивнул Степан головой в сторону барского дома.

— Да ты не боись — в доме акромя барина нету никого: барыня с самого утра со служанкой и приказчиком в Москву за покупками укатила, а барину сейчас не до нас с тобой. Ну! Не тяни кота за хвост, рассказывай!

Степан, почёсывая затылок, бросает взгляд сначала на окно, затем на Катерину и, подвинувшись к ней, говорит:

— Побожитесь, что никому не расскажете!

— Вот те крест!

— Ну, коли так, тогда слухайте... Барин наш, как вам известно, большой любитель охоты и рыбалки. С самой ранней весны и до поздней осени кажинную субботу на охоту или рыбалку отправляется. И кажинный раз, заметьте, возвращается с трофеем! Таких удачливых рыбаков и охотников в нашей округе, наверное, и не сыскать! А может, и по всей стране таковых не встретишь... Но на самом деле, доложу я вам, любезная Катерина Петровна, никакой наш барин не рыбак и не охотник, а обычный сказочник.

— Сказочник?

— Так точно-с, сказочник. Потому как ни на какую охоту и рыбалку он не йдёт! А замест них, прихватив с собой удочки или ружьё, он дальним, окружным ходом, чтоб никто не догадался, направляется в компанию своих дружков — в ресторан «Золотой фазан». И там вместе с ними до позднего вечера, а иной раз и до полуночи бражничает и в карты режется. На деньги! А после кутежу покупает или берёт в долг у хозяина ресторана парочку свежих фазанов или форелей: тот ведь скупает почти всю дичь и рыбу у местных охотников и рыбаков. И вот с этой добычей наш славный охотник и рыбак возвращается домой. Является пред светлы очи барыни и молвит: вот он я, душенька, почтенный муж ваш, с утомительной, но успешной охоты или рыбалки домой возвернулся и добрую добычу вам принёс!

— Вот это да-а... — прикрыв ладошкой рот, пробормотала Катерина.

— Говорю же, сказочник! И таким макаром дурил он нашу барыню почитай три года подряд, ежели не боле. До вчерашнего дню...

Получая явное удовольствие от своего рассказа, а также внимания Катерины, Степан не спеша достал из кармана пачку папирос, вытащил одну, привычно размял её пальцами, прикурил и, сделав глубокую затяжку, продолжил:

— Ну так вот… Вчера с самого утра всё пошло наперекосяк… По субботнему обычаю собрался наш Калистратыч на рыбалку. То есть якобы на рыбалку. Да так не терпелось ему нарыбачиться, что он про свои удочки-то впопыхах и забыл! Да, как на грех, на самом видном месте оставил — у барыни в спальне! Пришёл к ней, по обычаю, в щёчку поцеловать да попрощаться до вечера, а удочки перед тем к шкафчику приставил. Поцеловал, обмолвился словечком-другим, повернулся и прямиком на рыбалку широким шагом побёг. А удочки так возле шкафчика и остались...

Катерина жестом остановила рассказчика и, наклонившись к нему, с важностью в голосе заметила:

— Как говорит в таких случаях наш батюшка Серафим, «впрямь долбил Данило, да вкось пошло долбило»!

— Верно слово! Уж это вы, Катерина Петровна, не в бровь, а в глаз заметили! И вот, представьте: поздним вечером является наш Данило домой... Не полутрезвым, как обычно, а совершенно пьянёхоньким. Видать, в картишки шибко подфартило. И, как всегда, с добычей! Я тоже в дом пошёл — помочь барину раздеться и уложить его спать. А в гостиной его уже барыня ждёт-дожидается. Я как увидал её, сразу почуял бурю. И так задком, задком и за двери спрятался от греха подальше. Но не ушёл, а стал в замочную скважину наблюдать: уж страсть как любопытно мне было, чем дело закончится.

Так вот, стоит, значит, барыня, уперев руки в боки, и таким сладеньким голоском спрашивает нашего Аркашу:

— И где ж ты, соколик мой, был, что явился таким тёпленьким?

— Как где? — удивляется на голубом глазу тот. — На рыбалке, где ж ещё! А ежели чуток и пригубил беленькой, так это только для сугреву. Ты же знаешь, душенька, я всегда с собой беру немного водочки, чтоб не озябнуть...

— Ладно, — говорит барыня, — а чем же ты тогда рыбачил, если свои рыбацкие струменты дома оставил?

Барин глядит на неё, ровно семерых проглотил, восьмым поперхнулся. И масляными глазками своими так — хлоп! хлоп! — соображает, значит. Ну, по сказкам-то он специалист знатный, поэтому нашёлся быстро:

— А зачем, — говорит, — хорошему мастеру удочки, ежели он из любой орешины себе удочку за пять минут изготовит?

— Из орешины? Гхм... Ну допустим, удилище из орешины ты сделал. А остальные принадлежности — нить, крючок, поплавок и что там ещё — где взял?

— Так я это… Нить-то из своего английского шерстяного свитера вытянул. А крючки… М-м-м... Из своих сапог пару гвоздиков выковырял да и согнул — делов-то! Они и за грузила сошли. А поплавков на речке хоть завались: бери любое гусиное перо — вот тебе и поплавок!

— Ах, вот как! Ладно, допустим, что так и было. Тогда ответь мне: раз ты пошёл на рыбалку и целый день ловил рыбу, то почему же домой принёс не рыбу, а птицу? Ты её что, из удочки подстрелил?

Я в этот момент уже подумал, что всё, конец нашему сказочнику и его сказке. Ан нет! Не моргнув глазом, барин отвечает:

— Ну, в каком-то смысле, голуба моя, можно сказать и так. Видишь ли, в чём дело... Рыба-то ведь не дура, на мои сапожные крючки клевать решительно отказалась. Хоть и червячки были отменными, жирными. Полдня просидел — ни одной поклёвки! Я уж было домой хотел ворочаться, да такая вдруг на меня усталость напала, что решил я перед дорожкой чуток отдохнуть, сил поднабраться. Забросил удочки в кусты и прикорнул у костра. Через час просыпаюсь, смотрю — а удочки мои из кустов торчат и... шевелятся! Подошёл я к кустам, раздвинул ветки и вижу: на каждой удочке по куропатке сидит! Я-то, оказывается, червячишек с крючков-то не снял! Вот птички, когда я спал, их и склевали. Вместе с крючками. Вот так я их и поймал...

— Ох и горазд же ты врать, Аркаша! — недоверчиво мотая головой, говорит барыня.

— Если я и вру, радость моя, то только чистую правду! — отвечает барин, смахивая обильный пот со лба.

— Чистую правду, говоришь? Ну, ладушки. Тогда ответь мне, соколик, как так случилось, что ты принёс своих птичек домой уже ощипанными? — тут барыня достаёт из мужниной сумки двух ощипанных птиц и показывает их барину.

— Что? Ощипанными? Хм... — отвечает, слегка смутившись, барин. Но, надо отдать ему должное, не паникует, держится молодцом. — Ах да! Видишь ли, душенька, когда я возвращался домой, меня Гаврила-кузнец на своей повозке нагнал и предложил подвезти… Ты его не знаешь, он из соседнего села… Так вот, сижу я на возу, на ветру, и холодно мне очень стало — руки как ледышки. И, чтобы как-то их согреть, стал я птичек своих ощипывать: чай, меньше кухарке нашей работы будет! Пёрышко за пёрышком — так всех птичек и ощипал! Да-с! И мне польза вышла — руки согрел, и Катерине нашей радость — возни меньше.

— Ай да молодец! И выпотрошил, значит, тоже их ты?! Посмотри: они же вы-по-тро-ше-ны! — начинает горячиться барыня и тыкает птичками прямо в нос барину. А с того уже пот ручьём течёт.

— Выпотрошил?.. Ну да-с! Собственными ручками, так сказать. И своим перочинным ножиком. Делать-то на возу было нечего... Потрошки куда дел? Так это… Выбросил их у дороги. Под кустики. Пусть, думаю, зайчишки какие-нибудь, волчишки там всякие покушают. Надо же и им чем-то питаться, ну в самом деле! Мы ж не звери какие…

Вижу, что лицо барыни уже багроветь начинает. Она ему:

— Зайчишки-волчишки, говоришь… А как ты объяснишь мне, что твои птички — не лесные куропатки, а обычные домашние куры? Вот, взгляни на их головы: у куропаток нет гребешков, а у твоих птичек есть! Ну-ка, что на этот раз ты придумаешь?

— Ну, ха-ха-ха! — деланным смехом рассмеялся барин. — Тут мою фантазию беспокоить не придётся. Да-с! Тут и дураку любому понятно, что это обычные домашние куры, только одичавшие. Кстати, в нашем лесу их полно...

— Откуда ж они там, в лесу, взялись?

— Как откуда? Сбежали, ясное дело, из какого-нибудь близлежащего села. Ведь всякая тварь свободы желает! Личного, так сказать, счастья…

Тут у барыни, по-видимому, нервы сдали. И она ка-а-ак заорёт:

— А почему тогда у каждой из этих кур на ногах бирки висят: «Ресторан «Золотой фазан»?!

— Гхм, кхе-кхе… Ну, знамо дело, почему… Потому что они не из села, а, стало быть, из хозяйства Козьмы Иваныча, владельца «Золотого фазана», сбежали... Да-с! Он ведь при своей ресторации держит небольшую птичью ферму, знаешь ли… Курочек там всяких, уточек, индюшек, кабанчиков, котиков…

Тут барыня как заверещит:

— Каких таких котиков, врун несчастный?!

Подскакивает к барину, хватает его одной рукой за грудки, а другой достает откуда-то небольшую бумажку и тычет ею барину в самый нос:

— А вот это как прикажешь понимать, а? Вот эту бумажку я нашла в твоей сумке вместе с курами, что ты принёс! Это твоя записка Козьме Иванычу. Вот послушай, что ты ему пишешь:

«Дорогой Козьма Иваныч!

В кои-то веки мне сегодня выпало счастье в картишки! Хороший куш отломился! Возвращаю тебе свой прежний должок за дюжину форелей, шесть лещей, двух зайцев и восемь куропаток. По такому радостному случаю я назюзюкался. Поэтому прошу тебя положить мне в сумку парочку свежих птичек — на твой выбор. А то без них моя тигрица меня загрызёт. И тогда — прощайте наши славные гулянки!

Твой друг Аркадий Калистратович Кутиков

P. S. В следующую субботу не забудь пригласить тех двух весёлых француженок из варьете, что в прошлый раз у нас на столе танцевали...»

— А… Э… Ты, голубка, неправильно всё поняла… Я…

— Всё правильно я поняла! — орёт, топая ножкой, барыня. — Вот, смотри, на обороте твоей записки написан ответ от приказчика Козьмы Иваныча:

«Милостивый государь Аркадий Калистратович!

Козьма Иваныч нынче в отъезде, а я тут человек новый. Никаких приказов в отношении вас от него не поступало. Но, принимая на вид, что вы старинный друг Козьмы Иваныча, исполняю вашу просьбу. Решив положиться на свой вкус, прилагаю к сей записке две свежайшие курочки из нашего ресторана.

С нижайшим почтением, Козулькин Фрол Ефимович...»

Ну? Что ты мне сейчас, подлец, скажешь в своё оправдание? Отвечай!

— Ой-ой-ой! Срам-то, срам-то какой, господи! — тихо запричитала Катерина и зачем-то перекрестилась.

На неё глядя, на всякий случай перекрестился и Степан. И продолжил:

— И после этого, доложу я вам, любезная Катерина Петровна, началось вифлеемское избиение младенцев! Гонялась барыня за нашим сказочником по всей гостиной, точно кошка за мышкой! И хлестала, и лупила его чем ни попадя. В том числе и теми самыми курами... Кхе-кхе... А барин бегал от неё вокруг стола и только ойкал. Бегал он, бегал, а потом вдруг — прыг, как заяц, в открытое окно! И побёг через весь двор, аки сохатый по капусте, к баньке. Забёг в неё и заперся изнутри. Всю ноченьку там и прокуковал. И только утром, как барыня в город уехала, из баньки вылез…

— Бедная барыня! — качая головой, сказала Катерина. И, бросив взгляд в сторону баньки, добавила: — Бедный барин!

— Так и мне, можно сказать, из-за него на орехи досталось! Извольте глянуть!

Степан снял шапку и продемонстрировал кухарке довольно крупную с розоватым отливом шишку посредине лба:

— Видали сие художество? Младший сынишка, представляете, сегодня утром меня уже единорогом обозвал...

— Ого, какая шишища! Когда ж она успела тебя ею наградить?

— А когда барин в окно сиганул. Барыня тогда сразу к дверям метнулась — видно, вдогонку за ним бежать хотела. А за дверью-то я в это время сидел, в щёлку глядел. Ну и не успел отскочить... Так барыня после этого меня ещё и за чуб оттаскала. А я-то тут при чём? Ну скажите на милость?

— Да-а-а... Беда... — задумчиво промолвила Катерина. Затем поднялась со скамьи и, рассеянно глядя перед собой, сказала: — Все наши бабьи беды от вас, мужиков!

И, вдруг вспомнив, что её давно дожидается барин, заторопилась в дом.

Глядя ей вслед, Степан пробурчал:

— Ваши бабьи беды, может, и от мужиков... А наши, мужицкие, — от таких вот сказочников!

Встал с лавки, осторожно, стараясь не зацепить шишку, надел шапку и, поднимая высокие столбы из пыли и листьев, продолжил мести двор.

Рассказ - «Сказочник», автор Александр КАЗАКЕВИЧ, белорусский писатель, главный редактор журнала «Однако, жизнь!»

ИСТОЧНИК

Рассказ «Сказочник» написан Александром КАЗАКЕВИЧЕМ по картине Владимира МАКОВСКОГО «Утреннее приветствие»:

    Художник Владимир Маковский «Утреннее приветствие» 1906 г.

* * *

На этом всё, всего хорошего, Юрий Шатохин, канал Веб Рассказ, Новосибирск.

До свидания.