Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
Новости и СМИ → Новости дня

Разумно о своем и наболевшем 5557

Открытая группа
6922 участника
Администратор Yes"s

Важные темы:

Модератор Людмила 59

Активные участники:

Людмила 59

Последние откомментированные темы:

20250313110227

←  Предыдущая тема Все темы Следующая тема →
Людмила 59
пишет:

«Блажен погибающий в первом бою…»

«Блажен погибающий в первом бою…» о «Дневнике добровольца» Дмитрия Артиса

       

Артис Д. Дневник добровольца. М.: Яуза, 2024. - 288 с. (Военная проза XXI века)

Заголовок статьи – прекрасная поэтическая строка Дмитрия Артиса. Если бы наша проза о специальной военной операции следовала подобной трагической красоте, читателей у новейшей русской литературы было бы значительно больше. Но и сам Артис создаёт прозаический «Дневник» по другим принципам: никакой специальной литературности, полный отказ от эстетической вертикали, будто непрощаемый грех – изображать правду войны и создавать портреты товарищей по законам какой-то иной поэтики, не дневниковой, не хроникальной.

Да ведь и дневники бывают разные: фабульные, событийные или с акцентом на мысль, идейные. Здесь безусловное предпочтение отдано повседневным событиям. Бытие слишком сложно, двойственно, лишено надежности, поэтому – особый, изо дня в день повторяющийся быт. Даже на боевом задании – прежде всего, быт. Если у Анны Долгаревой в её фронтовых дневниках много смерти, то у Артиса нет, значительно меньше. Лишь у товарища с позывным «Прочерк» уже в Ростове, после демобилизации остановилось сердце. Все остальные живы, почти все. И небо здесь спокойнее, меньше вредят «птички». Жестокость, встречи с безнадёжностью и ужасом, сцены боли и речи столкнувшихся с запредельной болью – под контролем автора. И уже после нескольких страниц книги можно сказать: рассказчик – хороший человек, удаляющийся от повышающих рейтинг спецэффектов войны. Он - не только по этой причине хороший человек.

«Кто-то передал мне кусок сыра. Бог есть». Первая фраза рисует образ совместности: вроде случайно собравшиеся вместе мужики разного возраста решают не только военные задачи, но и наполняют общее пространство - не очевидным пафосом, а умением переносить друг друга, касаться души собрата без эгоизма и агрессии. Вторая фраза – лаконичное, не создающее философии и богословия ощущение смысла, задач и цели. Да, это вертикаль. Однако лестница, связывающая землю и Небо, тут едва заметная, принципиально свободная от многословного сопровождения. Автор – хороший мужик, который не хочет казаться умным.

Дмитрий Артис, поэт и человек театра, ушёл добровольцем на фронт летом 2023 года. Ему было сорок девять, юбилей без всякой яркости встретил на фронте. Почему ушёл воевать? Этот вопрос не образует значимую проблему. Что будет делать после возвращения? Данный вопрос остается без прояснения. Только вот тревога за приближающуюся гражданскую жизнь звучит запоминающейся мелодией. Возможно, эта тревога в контексте зависших причин и следствий останется в памяти дольше, чем эпизоды войны и мира летом и осенью 23-го года.

Лично у меня создалось такое впечатление: дело не только в верности избранному жанру армейского дневника; словно Дмитрий Артис видит нечто тяжёлое, мрачное, самому не до конца понятное во времени «до» и «после», и не стремится об этом говорить. Не сообщает, почему выбирает смертельную опасность интеллигент, перешагнувший возрастной экватор. Не хочет продолжать разговор, что ждёт дома интеллигента, прошедшего войну и, наверное, оставившего смертельную опасность позади.

Да, есть необходимые слова о защите Родины. Есть тихий патриотизм, он проходит рефреном через всё повествование. Очень кратко сказано о том, что последние годы воин, ведущий дневник, часто пил, куролесил, вообще не слишком был нужен тем, кто рядом. Есть какая-то печаль о не воплотившейся любви, если я правильно понял. Грусть о любви, не воплотившейся полностью, ясно и зримо, до недопустимости утрат. Если я верно догадался.

Нельзя сказать, что герою-рассказчику плохо наедине с самим собой, иначе не появился бы дневник. И всё же важна здесь терапия соприсутствия, когда иной человек определяет необходимость взглядом и словом почувствовать другого. Например, Смайлу девятнадцать: он закрыл сессию и подписал контракт. Неграмотный Ахмед был пастухом, ему уже за пятьдесят. Уголовник Мартын в кадре, в кадре Китаец и Кубань, который сначала «запятисотился», а потом выправился. Да Винчи двадцать три года работал на кладбище, один дочь вырастил, жена повесилась. Мусульманин Танцор погиб и стал знаком в читательской памяти. Доброволец с позывным «Малыш» читает книжку о загробной жизни.

Действует тут запрет на детализацию и глубину? Действует, даже если это запрет бессознательный. Может, и запрет на «литературу» учитывается? Я бы ответил: да. «Стихи ушли, в голове ни строчки». «Меньше думать и рефлексировать». «Идеи нет, от того много пустых людей». «Быть незаметным люблю больше всего на свете». «Внутри меня ревёт море». «Я пишу исключительно для себя». «Дневник заполнил пустоту». «Пишу, чтобы сознание оставалось чистым». «Мне нравилось быть здесь». «Душа требовала отстраниться от литературного процесса, забыть на время о существовании поэзии».

Зачем привожу фразы о разном? Как сказать: о разном ли? Рационализировать не стану. Прочитайте эти предложения как дзен-послания. Думаю, согласитесь с вычитанным мною подтекстом: «пишу вот об этом здешнем, чтобы не писать о пережитом ранее». Впрочем, есть ли в дзен-изречениях подтексты? Короче говоря, никто не узнал, что Огогош (позывной Дмитрия Артиса) поэт. Он не хочет быть интересным, не желает быть важным. Нет в дневнике горной тропы к правде. Зато трудно не заметить немного печального пребывания в ней.

Нет у Артиса и нервного желания объяснять, зачем эта война. У Дмитрия Филиппова, Анны Долгаревой, Валерии Троицкой, Алексея Шорохова есть такое желание. У Дмитрия Артиса нет. С одной стороны, это текст предназначен для тех, которым не надо долго простые вещи объяснять. С другой, книга как бы и не об этом. Не прошлое и будущее, а длящееся настоящее – вот её истинное время, находящееся под тщательным контролем автора. Ещё и поэтому отсутствуют здесь «наступления» и «отступления». Только – присутствие.

Недавно писал о том, что в книге Анны Долгаревой «Я здесь не женщина, я фотоаппарат» обнаружил Иова, который остался в области покоя, не перешёл к своему страшному и страшно целительному разговору с Богом. А вот в «Дневнике добровольца» нечто подобное случилось с «Книгой Экклезиаста». Преподаю её тридцать три года, она – исцеление от пустоты! Потрясающая высота, на которой мои студенты понимают, что без божественного смысла богатство, мудрость и женщины лишь очередной повод для масштабной депрессии. И – о негативное чудо! – Артис упрекает в ней самого Соломона, который представился воину «подростком, страдающим от депрессии». Помощь была рядом! Однако автор не обратился к ней.

Дискуссионно стремление Артиса понизить статус армейского языка, не допустить мата, военного сленга, гротескной низовой художественности.«Выразился он жёстче, естественно», - с таким страхованием читательской души встречаемся не один раз. Не подумайте, что я апологет языкового натурализма, которым полна, например, проза Германа Садулаева. И всё же есть смысл воссоздать языковую игру, которая в катастрофических пространствах заводит русского человека!

Слишком много предсказуемой риторики! Будто некий внутренний цензор следит за нормативностью повествования. «На войне люди познаются не по словам, а по поступкам». «На войне все больны всем, пока живы, естественно». «Мы не смертники, мы защитники Отечества». «Гордость помогает не пасть духом». «Хохлы закончатся, будем воевать до последнего поляка». «Если придешь без документа о том, что у тебя нет ноги, значит, у тебя есть нога». «Настоящий вкус жизни приходит на войне». «Хочется вернуть великую страну».

Сквозь эту даже до оформления понятную норму стремятся протиснуться мысль и слово о высочайшем чувстве: «Если человек живёт без любви, он живёт без Бога»; «Куда-то нужно выплеснуть любовь, иначе она превратится в ненависть». Интересно читать сны рассказчика (особенно сон об авиакатастрофе, с выжившим младенцем). К сновидению примыкает «Новелла о потерянном автомате» (это моё обозначение эпизода), в которой находится место «божественному провидению». Хочется большего веса значительнейшей из дневниковых максим: «Война – это самое прекрасное, что произошло со мной за пятьдесят лет жизни»!

Больше многих я хочу, чтобы СВО-проза побеждала. Для этого она должна подняться над «реализмом» и начать рисковать – почти так, как рискнули её авторы, покинув свои защищенные мирские, далекие от фронта биографии. Нужен миф! Не пошлое, раскрученное глобализмом царство фэнтези, а миф! В нём натурализм тяжкой фронтовой повседневности не утратит силу, но создаст мост для перехода новейшей военной прозы на территорию чужих. Пока она значительно больше ориентируется на соратников.

Я помню, что Дмитрий Артис опубликовал дневник. Следовательно, мои эмоции о двигающем русскую прозу мифе – на перспективу.
Это интересно
0

Людмила 59
16 часов назад
Пожаловаться Просмотров: 48  
Комментарии 0
←  Предыдущая тема Все темы Следующая тема →


Комментарии временно отключены