ТОРГОВКА ШВАБРАМИ О ХХ СЪЕЗДЕ КПСС

Категория:	СССР

| Опубликовал: svasti asta,  3
В нынешнем феврале прошла и без шума канула в лету – 60 летняя годовщина ХХ съезда КПСС с его знаменитым секретным докладом Хрущёва. В этой истории много неясного: видно, не пришло ещё время объективных исследований. Отстранённых от злобы дня. Ключевский говорил, что для верного суждения о монархе должно пройти 200 лет. Сейчас время бежит быстрее, чем во времена Ключевского, но, видимо, ещё недостаточно его пробежало: те события для нас ещё не история – злободневная современность. Поэтому на всякий случай предпочитают о ХХ съезде особо не распространяться, чтоб не получилось по Черномырдина: «Не буду ничего говорить, а то опять что-нибудь скажу». По телевизору показали, кажется, только документальный фильм Сванидзе, который, как и вся продукция этого автора, проходит по ведомству либерального агитпропа. А другого и нет.

Пытаясь заглянуть в эту недавнюю историю, понимаешь, что … ничего не понимаешь. Как оно было, как жили, что думали – очень трудно составить представление, хоть и живы свидетели той поры. Вот в фильме Сванидзе какой-то современник тех событий, аттестованный писателем, вспоминает: люди в тогдашней Москве ходили все сплошь в чёрном. И зимой в чёрном (ну там пальто, ватники), и летом тоже в чёрном. А вот моя свекровь, девочка из вполне рядовой семьи, приехавшая в Москву учиться в вузе, рассказывает, какие у неё были чудные крепдешиновые платьица, сшитые мамой в Запорожье. А зимой, вспоминает, были белые-белые фетровые ботики. Вспоминает и всякий раз вздыхает, что-де тогда можно было ходить по улицам в фетровых ботиках – и ничего, сохранялась их белизна. Щёточкой слегка пройдёшься – и порядок. Такая вот чёрно-белая история.

Я очень люблю беседовать со своей свекровью о старине. У неё прекрасная память на бытовые детали, малые малости повседневной жизни. Что ели, во что одевались, какие цветы дарили девушкам и сколько это стоило – всё помнит. Она принадлежала к типу «комсомолка, студентка, спортсменка и просто красавица». Приехала из Запорожья, поступила в химический институт, была активной комсомолкой, ходила в театры, впитывала столичную культуру. Естественно, занималась общественной работой, участвовала во всякого рода политинформациях и политзанятиях. Просто героиня «лакировочного» романа, вроде трифоновских «Студентов». К чему я об этом рассказываю? А вот к чему. Она училась на 3-ем курсе, когда случился тот самый съезд. Сознательный возраст.

Но когда я её однажды спросила, как она и её друзья восприняли ХХ съезд, она задумалась: какой съезд? Когда это было? Изумлению моему не было границ. Заметьте: это не зубрила-мученица, поглощённая одной лишь учёбой – это активная общественница, помнящая всемыслимые мелочи жизни. Такая реакция для меня поначалу была просто культурным шоком. Я-то воображала, что этот самый съезд и доклад Хрущева – всех советских людей, говоря по-ленински, «глубоко перепахал», что молодёжь только о нём и говорила, его только и обсуждала. Ан нет, ничего подобного! Про фетровые сапожки помнит, а про съезд – выветрилось, словно не было.

Так что мне думается, что собственно ХХ съезд сам по себе не произвёл на массы мгновенного впечатления. Он сам и его разоблачения – всё это было, как мне представляется, делом верхушечным, начальственным. Что-то вроде того, как говаривали уже в перестройку: «У нас как в тайге: верхушки качаются, а до низу не доходит». Тем более, что до следующего съезда ни памятников не ломали, ни улиц не переименовывали. Разоблачения ХХ съезда были важны и значимы для высшего слоя: происходила интенсивная ротация начальственных кадров. Ну и для фрондирующей творческой интеллигенции: это был её звёздный час. А народу, как мне теперь кажется, было не то, что всё равно, а он воспринимал эти разговоры как что-то не имеющее к нему прямого отношения. Тем более, что в газетах писали о стройках, о заводах, о пятилетке, а вовсе не об ужасах режима. А жили люди трудной работой, тяжким бытом, мелкими житейскими достижениями.

Когда-то разговаривала о тех временах с моими родителями, которые были пору ХХ съезда уже совершенно взрослыми людьми, инженерами, работали на заводе. Но ничего определённого, как именно всё это было воспринято, они мне не сказали. Отец вспомнил, как инвалид в электричке пел самодельные куплетцы, где были слова: «Товарищ Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков». Очевидно, это фольклорное произведение отражает более ранний, чем ХХ съезд, период нашей истории. В общем, мне кажется, властная верхушка сама была в изумлении от того, что натворила. И сразу вбросить в народ хулу на Сталина – боялась. Собиралась с духом.

Подлинная десталинизация, на уровне массового агитпропа, по-видимому, началась с XXII съезда. Именно тогда Сталина вынесли из мавзолея, стали сносить памятники, переименовывать города и посёлки. Тогда было опубликовано в «Правде» верноподданническое стихотворение Евгения Евтушенко «Наследники Сталина», где актуальный поэт выражает санкционированную от начальства озабоченность, как бы «Сталин не встал, а со Сталиным – прошлое». Прошлое было объявлено – преступным. Тотально и однозначно. Поскольку массовое сознание не приемлет сложных мыслей, всех этих «с одной стороны», «с другой стороны» - было объявлено, что Сталин с его подручными – плохой, и вообще упоминать о нём - поменьше. Ну, разве уж там, где без этого ну никак не обойтись. На том, как видно, и порешили.

Что это была очень ложная дорога – про это писали сотни авторов. Кстати, первые, кто сразу и решительно возразили против десталинизации, были руководители братских компартий. Они, люди зрелые и разумные, понимали: оплёвывание прошлого никогда не бывает продуктивным. Одно дело – критика сегодняшних событий, решений, людей – и другое оплёвывание прошлого. Это как оплёвывание родителей. Это абсолютно разрушительная вещь, т.к. ничего нельзя исправить: можно только стыдиться. Толку от такого поведения – нуль, а вот вреда – выше крыши. Человек, а равно и народ, не имеющий опоры в прошлом, считающий, что в прошлом его семьи/народа/государства – орудовали кровавые маньяки и моральные уроды, не имеет сил жить, сопротивляться давлению извне, ставить и достигать своих целей.

Но это одна сторона дела, на которую постоянно обращают внимание патриотические авторы. Это правда, но не вся.

Больше, чем утрата дорогого имени и психологической опоры в прошлом, навредил нашему народу радикальный поворот в пропаганде. Вернее, даже не в пропаганде, а скорее в той официальной картине мира которая лежала в фундаменте официальной идеологии и которая внедрялась в умы. Вот об этом пишут гораздо меньше, а это крайне важно. При Хрущёве изменилась официальная картина мира, транслируемая пропагандой.

Картина мира радикально поменялась. Вместо идеи особого, не похожего на другие, общества, общества справедливости, труда и братства, дело постепенно сползло к тому, что мы строим просто «нормальное» общество. Где главная цель – всеобщее благосостояние. Очевидно, что работа над повышением благосостояния была важнейшим делом, и народу надо, необходимо было неотложно повысить жизненный уровень. Да, бесспорно, необсуждаемо: нужны были новые дома, одежда, еды вдоволь.

Но! Нельзя было это ставить во главу угла и объявлять, что по сути дела мы ничем не отличаемся от наших исторических оппонентов. Это был ложный путь. Он и привёл через тридцать лет к провалу и развалу. Заявив, что мы – такие же, мы вступали на путь заведомо проигрышный – на путь подражания и копирования, на путь принципиальной второсортности. А надо было продолжить идти своим, и только своим путём – путём строительства альтернативной цивилизации. Такую картину мира надо было транслировать.

Я как опытный маркетолог и практический работник торговли вижу громадное сходство пропаганды идеологии и продвижения товара. Погодите возмущаться соположением «святого» и «низменного»: тут, действительно, много общего. Послушайте лучше торговку с опытом.

Продвижение идеологии сродни продвижению товара. Любые воззрения должны быть «проданы»! Люди должны не просто сказать: «Ах, как это мило, какое остроумное и какое резонное рассуждение!». Точно так же недостаточно, чтобы покупатель товара просто похвалил товар и пошёл мимо: он должен достать кошелёк и заплатить звонкой монетой – только тогда продажа состоялась. «Продажа» идеологии может считаться состоявшейся, если люди готовы за идеи «заплатить»: своим трудом, готовностью бороться за них, а в предельном случае – и жизнью, т.е. умереть за свои убеждения. Собственно, не протяжении всей жизни человечества появлялись новые идеи, за которые люди готовы были бороться и даже умирать: от Христовой веры до мировой революции.

Продолжим аналогию с товаром и установим, какими общими качествами отмечены такие сильные идеи и удачные, успешные новые товары, продвигаемые на рынке.

Невозможно продвинуть новый товар и сделать так, чтобы он завоевал рынок, утверждая: « Это то же самое, что имеющийся товар». Или: «Это не хуже, чем то, что вы привыкли покупать». Никто никогда таким образом товар не продвинет. Невозможно. Не работает. Продвигая товар, нужно самым решительным образом отстроиться от конкурирующих аналогов. Мы – не они. Мы – совсем другое! Принципиально другое. Не имеющее ничего общего. Какие бешеные усилия предпринимают маркетологи, чтобы придумать и выстроить эту систему отличий. Мне даже кажется, что успех продвижения товара – это удачно придуманное отличие. Шанс (не гарантию – только шанс) на продвижение имеет только другой, отличающийся товар. Насколько он физически отличается – это вопрос спорный, но он должен быть позиционирован, как отличающийся. Как другой. Необходимо внедрить в сознание потенциальных покупателей, что товар – другой. Забавно, что у моей торговой компании в разное время было около десятка подражателей, которые пытались предложить «то же самое, но дешевле», «точно то же самое», «то же самое, но с доставкой» и т.п. Ни один не имел даже тени успеха. И в этом нет ничего удивительного; удивительным было бы обратное.

Ровно такая же история с идеями и их продвижением. «Мы – не рабы, рабы – не мы!» - это правильно. Грамотный подход. «Догнать Америку по мясу и молоку» - маркетологически неграмотно. (Надеюсь, никто не подозревает меня в нежелании иметь вдоволь того и другого; если подозревает – прошу дальше не читать: бесполезно).

Вот тут произошёл главный провал десталинизации – в отказе от роли другого.

Именно тогда мы отказались от строительства невиданной прежде жизни, от штурма неба – и стали пытаться «жить как все». И сразу же мы начали играть чужую игру на чужом поле. Поставив во главу угла рост материального благосостояния, мы попали в заведомую ловушку: в нашей северной стране, да ещё и разорённой войной – мы уж точно никак не могли соперничать по этому параметру с Америкой, которая на войне только пухла.Но даже будь это принципиально возможно – всё равно это не та идея, которая могла бы сплотить и повести народ.

И не та идея, которая могла бы притягивать к Советскому Союзу взоры других народов мира. Собственно, он и перестал притягивать эти взоры. Не сразу, но перестал. Левые и коммунистические движения и уважали нашу страну и наш строй именно потому, что он был иным, не таким – он был альтернативой. А капитализма они и у себя дома нахлебались.

При Брежневе мы всё больше увязали в сознании собственной второсортности. Мы постепенно утвердились в мысли о собственной неспособности к большим свершениям – с точки зрения «нормальной жизни», как расплывчато было принято именовать капитализм. Именно тогда по-тихому отказались от исторического соревнования, от борьбы за техническое первенство. Мы перестали верить в возможность такого первенства. И вовсе не потому мы отказались, что увидели свою неспособность – дело обстояло ровно обратным образом. Мы стали неспособны, потому что отказались от своего собственного пути. А ведь когда-то мы стремились создать не много-не мало – альтернативную цивилизацию.


Роль второсортных, пасынков западной цивилизации, скулящих у неё под дверью, стали играть в открытую при Горбачёве. Но началось-то при Хрущёве: не случайно в начале перестройки превозносилась фигура Хрущёва, «оттепель» и её блага. Перестройка идейно, психологически выросла из Оттепели. Тот капитализм, в который мы устремились во время Перестройки, убогое «вхождение в европейский дом» - это что-то вроде базарного варианта сумочки Louis Vuitton, сработанной вьетнамками-нелегалками в сарае из отходов клеёнки. Она так и воспринимается, как что-то убогое и заведомо второсортное. Даже не для масс, а так – для бедняцких низов, которым очень хочется хоть слабого отсвета великого имени.

Любопытно, что ощущение своей второсортности очень зримо проявилось в хрущёвской архитектуре. Не случайно кто-то наблюдательный сказал, что архитектура – это единственное из искусств, в котором нельзя лгать: она всё равно выдаст. Так вот хрущёвские пятиэтажки говорили: «Куда уж нам, сирым, замахиваться на большое и красивое? Нам бы поплоше, попроще, люди мы не гордые – сойдёт и так».

Вот это и было главным провалом десталинизации. Мы отказались от самостоятельной роли, от альтернативной цивилизации. Мы стали – внутри самих себя – второсортными. А что внутри – то и снаружи.   http://domestic-lynx.livejournal.com/158378.html     Ещё интересное:

• Кто предал 22 июня
• Как строили МГУ
• Аналитическая записка НАТО об образовании в СССР 1959 г.
• Позиция технаря: почему отставал СССР?
• «Банда четырёх» и Горбачёв