Анатолий Гончаров 23 - 29 января 2013 г.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

Голые короли

Глава тридцать вторая

26 сентября 2009 года в аэропорту Цюриха по запросу ФБР был арестован известный кинорежиссер Роман Полански, он же Роман Раймунд Либлинг. В Швейцарию Полански был приглашен для вручения ему приза за вклад в киноискусство, присужденного жюри международного кинофестиваля.

Упоенный собственным величием, создатель картин «Отвращение», «Неистовый», «Пианист», «Бал вампиров» и т. д. полагал, что от трапа его понесут на руках, как это сделал Никита Михалков в 2007 году на церемонии вручения Полански «Золотого орла». Приза тот был удостоен не за какой-то конкретный, скажем, «Бал вампиров» или «Нож в воде», а просто за вклад чего-то там в мировой кинематограф.

Никита Сергеевич легко носил по сцене тщедушного лауреата ростом полтора метра и убеждал публику, что не верит в преступные деяния милейшего Ромека, впервые уличенного в педофилии еще тридцать лет назад. Кажется, убедил.

Цюрихские полицейские ни с какого боку не ощутили величия мэтра. Ощутили некоторое неудобство, вызванное тем, что ручонки старого сластолюбца выскальзывали из наручников. Сам Полански не мог понять, какая именно из его жертв послужила основанием для ареста, и на всякий случай крикнул репортерам: «Не виноватый я, она сама легла!»

Кто бы спорил - конечно, сама.

13-летняя Саманта Гейли не стояла на ногах после лошадиной дозы шампанского, которую влил в нее козлоногий карлик, а таблетка снотворного и вовсе отключила сознание.

Расследованием ФБР было установлено, что гражданин Франции Роман Либлинг заманил Саманту в дом актера Джека Николсона под предлогом фото-сессии для журнала «Вог». Там «сессия» и случилась. Со всеми отягчающими подробностями. Похотливого режиссера сдала агентам ФБР тогдашняя подруга Николсона актриса Анжелика Хьюстон. Она терпеть не могла хамоватого коротышку, прославившегося организацией многодневных «балов вампиров», в ходе которых он, как опытная бандерша, тасовал юных «бабочек» и голливудских звезд.

До вынесения приговора Полански освободили под залог, и он бежал в Лондон, а затем во Францию, где не грозила депортация в США. В Цюрих же ломанулся по дурости, положившись на либеральные нравы тамошнего общества. Не внял предостережению известного юриста Лео Рудольфа: «Принцип американской юстиции таков: если ты преступник и тебя ждет суд, ты рано или поздно предстанешь перед ним. ФБР ничего не забывает, и срок давности тут не имеет значения. Как и твои заслуги перед Америкой».

В отличие от Полански, Чарли Чаплин, будучи педофилом со стажем, накрепко усвоил принципы американской Фемиды и до конца жизни не смел появиться на территории США, кроме единственного случая в 1972 году, когда ФБР разрешило выдать ему одноразовую визу для получения «Оскара». Чаплин объяснял это тем, что Эдгар Гувер подозревает его в связях с коммунистами и мечтает упрятать за решетку.

Это так и не так. Гувер жестко требовал от своих агентов: «Не дайте ему отвертеться!» Но в 1972 году директор ФБР умер, а досье на Чарльза  Спенсера Чаплина по-прежнему разбухало от протоколов допросов друзей и врагов комика, барменов, сутенеров, служащих отелей, автозаправок, железнодорожных станций и морских вокзалов - всех, могущих быть свидетелями совращения очередной «малолетней девственницы». Досье велось более полувека, собрано 2065 документов, из которых ныне доступны 400, не считая рассекреченных материалов британской контрразведки.

Куда как эффективнее оказалось неотступное наблюдение за Чаплиным писателя Владимира Набокова, итогом которого стал знаменитый роман «Лолита», изданный в 1955 году. Роман принес Набокову славу, покой и благополучие: «С тех пор, как моя девочка кормит меня...»


Комментарий к несущественному


В досье ФБР на Романа Полански легко обнаруживается кажущаяся нестыковка в датах. Изнасилование Саманты Гейли произошло летом 1977 года, а первая оперативная информация на выходца из польских евреев Либлинга, еще только начинавшего голливудскую карьеру, датирована 1969 годом.

Дело такое. Тем летом в калифорнийском доме Полански произошла трагедия, потрясшая всю Америку. Юная жена, красавица Шарон Тэйт, с которой режиссер познакомился на съемках своего американского фильма «Бал вампиров», пригласила в гости троих друзей. Сам Полански отсутствовал. Неожиданно и поспешно отбыл в Англию на переговоры об экранизации романа Томаса Харди «Тэсс из рода Эбервиллей». Главную роль он обещал своей Шарон, что выглядело несколько странно, ведь жена была на восьмом месяце беременности и к началу съемок только успела бы родить.

В самый разгар вечеринки в дом ворвались неизвестные. Троих гостей они зарезали быстро и без лишних вопросов, а красавицу Шарон изощренно пытали перед смертью. Как позже было установлено, убийцы являлись «братьями и сестрами» маньяка Чарльза Мэнсона, основателя сатанинской секты «Семья», на счету которой были десятки зверских убийств.

Интерес ФБР к личности Полански возник не из ужасающих подробностей резни, косвенно указывавших на безумные игры отвязаного режиссера с неким дьяволом, отображенные в картине.«Ребенок Розмари». Недоумение следователей, замешанное на смутных подозрениях, вызвало поведение Романа Полански. Потеряв жену и неродившегося ребенка, он уехал на четыре месяца в Альпы, где проводил время, не отказывая себе в маленьких радостях жизни с юными лыжницами.

Начиная с 1977 года перед агентами ФБР стояла одна задача - выманить Полански из Франции в любую страну, которая не рискнет отказать в экстрадиции. Идею, как это сделать, невольно подсказал Никита Михалков, пригласивший мэтра на кинофестиваль. Падкий на призы Полански охотно приехал в Москву, где купался в лучах незаслуженной славы. Отсюда и родилась догадка: почему бы не пригласить «коротышку», допустим, в Цюрих - на церемонию вручения еще одного необязательного приза? К тому же Полански в 1997 году приобрел в Швейцарии небольшое шале - для душевного, разумеется, отдохновения.

С дирекцией цюрихского кинофестиваля договорились без проблем: приз «за вклад» там гарантировали. А швейцарской полиции было достаточно международного ордера на арест, выписанного еще в 2005 году.


Чарли не Чаплин


Кто-то сказал первым: кино принадлежит будущему. И не объяснил, в каком смысле. Может, как основа для производства мифов, в которых человечество так остро нуждается. Как знать. Но кто-то сказал, хорошо понимая, что говорит. Вряд ли это был Чарли Чаплин, с которого Владимир Набоков писал в «Лолите» своего сладострастника Гумберта Гумберта. Не было тогда у комедийного короля немого кино мыслей о будущем «синема», были другие: как избежать тюремной отсидки на девяносто лет, поскольку не рассчитывал прожить до 120. Еще менее хотелось получить пулю в лоб от одного из разгневанных отцов, обуреваемых жаждой мести за искалеченные судьбы своих дочерей. На экране он жил вымышленной жизнью - смешной, нелепой и глупой, а подлинная сплеталась из гнилых нитей маниакальной страсти и писалась дрожащей лягушачьей лапкой.

Спорить с ведомством Эдгара Гувера было бессмысленно и опасно, да и аргументов в защиту собственной персоны не имелось. Не станешь же кричать посреди Бродвея, что «она сама легла». Во-первых, никто не поверит, а во-вторых, кричать пришлось бы не менее двухсот раз. Впрочем, он давно уже потерял счет своим нимфеткам. Из четырех формальных жен трем на момент бракосочетания было далеко до совершеннолетия. Второй по счету - Лите Грей (в фильме у Кубрика она 14-летняя Лолита Гейз) исполнилось двенадцать, когда блаженный уродец Чарли затащил ее в ванную комнату...

Между тем постельный список педофила интересовал ФБР лишь как повод для слежки. Гувер требовал от своих агентов найти веские доказательства того, что знаменитый комик никакой не Чарли и вовсе не Чаплин, а русский еврей Израиль Торнштейн, родом из Одессы, что утверждается в Еврейской энциклопедии 1948 года издания. А раз так, то не случайно Чаплин был не раз замечен в обществе советского шпиона, подполковника МГБ Григория Хейфеца, числившегося вице-консулом в Сан-Франциско, и не просто так Чаплин отказался от гражданства США.

Как утверждал в своих доносах негласный осведомитель ФБР Эрик Блэр, он же чтимый либералами писатель Джордж Оруэлл, «космополитизм беспаспортного Чарли - косвенное доказательство его большевизма». Под колпаком Оруэлла находился не только Чаплин-Торнштейн, но еще десятки «опасных коммунистов», включая актрису Одри Хепберн и драматурга Джона Пристли. Свой истинный смысл обрела знаковая фраза из антиутопии Оруэлла «1984»: «Большой Брат следит за тобой». Для ФБР и британской МИ-5 Чаплин являлся объектом номер один, так как, по мнению Гувера, был не просто «салонным большевиком», а «жидом-комиссаром». В 1948 году «комиссару» продлили американскую визу, когда он поклялся, что не состоит в компартии. Шесть лет спустя он отправился на пароходе в Европу и уже в пути получил от Службы эмиграции и натурализации телеграфное уведомление о том, что отныне ему запрещен въезд в США. Но и после этого ФБР наблюдало за ним более двадцати лет и даже некоторое время после смерти, когда был похищен гроб с его телом и похитители требовали выкупа.

Лишенный права возвращения в Америку, Чаплин поселился в швейцарском Веве, на берегу Женевского озера, где и жил до самой смерти, последовавшей в1977 году. Жил не один, а с очередной нимфеткой по имени Уна - дочерью драматурга, нобелевского лауреата Юджина О'Нила. Знаменитый отец потребовал судить и казнить «грязного старикашку», изнасиловавшего его дочь, напоив шампанским с барбиталом.

К словам мэтра, конечно, прислушались, но вскоре О'Нил умер. Дело замяли, хотя всем бьто известно, что «старикашка» помимо несовершеннолетней Уны совращает в параллельном процессе не менее двух юных дурочек, одаривая их мифами о сказочной жизни в кинематографе будущего, куда не проникнешь, если не принесешь в жертву настоящее. Жертвы накапливались, как лишние лейкоциты в крови, создавая иллюзию обновления неряшливой старости комедийного гаера.

Почти одновременно с Чаплиным в соседнем с Вебе городе Монтре снял жилье Владимир Набоков, заинтригованный биографией кумира плебейской Америки. Тогда же начал писать «Лолиту», добавив две буквы к имени героини. Не скандальным роман не мог получиться, ведь это повествование о патологической страсти порочного человека и трагической судьбе одной из его «пассий» подростковых кондиций. Нрвизна старится. Старость обновляется. Неизвестна только роль порока в передаточном механизме от образа короля немого кино личности педофила.

Материал для романа Набоков стал собирать в 1940 году в нью-йоркском отеле «Уолдорф Астория», где прототип Гумберта часто останавливался с 12-летними «недотрогами», которые «ложились сами». И сами ложатся сюда стихи самого Набокова: «И обольстителен, и нежен был запрокинувшийся лик, и яростным ударом чресел я в незабытую проник...» («Лилит», 1930 год).

«Незабытых» легко было отвлечь от опасных вопросов, на которые они еще не знали ответа. А для отвода опытных глаз Чаплин нанимал пожилых актрис на роль гувернанток своих «Лилит». И все у страдателя Гумберта похоже на то, как это было у плюгавого человечка в котелке, с тросточкой, в нелепых башмаках и с усиками «а-ля Адольф».

Агенты ФБР тщательно обшаривали номер после отъезда именитого постояльца и нередко находили пилюли снотворного, закатившиеся под кровать. Уликами они послужить не могли, ведь на них не написано, из кармана чьей пижамы выпали. К делу тем не менее приобщались. Набокову не нужны были улики. Более того, своего Гумберта он милосердно решил избавить от отягчающих вину обстоятельств. Вот цитата из «Лолиты»: «Как я узнал впоследствии от знакомого фармацевта, лиловая пилюля не принадлежала даже к знатному роду барбиталовых наркотиков. Неврастенику, верящему в ее действие, она, пожалуй, помогла бы уснуть, но средство было слишком слабое, чтобы надолго уложить шуструю, хоть и усталую, нимфетку».

Кто-то же сказал первым: кино принадлежит будущему. Наверно, имелось в виду, что лицедеи будут управлять государством, а государственные мужи устроят из власти театр. Положительные герои перемрут, зато герои-любовники будут жить вечно. Но то - герои, а не клоуны, покоряющие публику своей ущербностью только потому, что любой обыватель ищет себе образец для подражания не там, где обретаются герои. Отсюда - Чарли Чаплин, отсюда и предельно циничная крайность - феномен Майкла Джексона, куда более омерзительный, нежели «грязный старикашка» Чарли.

Сказать, что популярные персонажи, обладающие высшим рейтингом невротического признания толпы - обыкновенные недоумки и проходимцы, все равно, что сказать: идет дождь. Идет. И что? А то, что в кумирах ныне значатся не личности, а поп-мутанты, при виде которых легко думать о себе с уверенным превосходством: и я бы мог...

Набоков наивно полагал, что его роман «Лолита» - своеобразное «приглашение на казнь» одному Чарли Чаплину. Набоков заблуждался. Редкий прежде порок сделался массовым, развившимся в будущее, которое теперь настоящее. И кто более повинен в этом - глупый экранный комик Чарли, его слюнявый прототип Гумберт Гумберт или же сам Владимир Набоков, осознавший в конце концов, «какое сделал он дурное дело?..».


Комментарии к несущественному


«Какое сделал я дурное дело, и я ли развратитель и злодей, я, заставляющий мечтать мир целый о бедной девочке моей? О, знаю я, меня боятся люди, и жгут таких, как я, за волшебство, и, как от яда в полом изумруде, мрут от искусства моего...» (Владимир Набоков. Сан-Ремо, декабрь 1959 года).

«Талантливый пустопляс» -это слова Куприна о Набокове. «Больших размеров бесплодная смоковница» - это уже Бунин сказал. А вот выдержка из письма писателя Бориса Зайцева: «Набоков имел успех в эмиграции, даже немалый. Но странная вещь: происходя из родовитой дворянской семьи, оранжерейно выпестованный воспитателями и гувернантками англоман нравился больше всего евреям - думаю, из-за некоего духа тления и разложения, который присутствовал в натуре его. «Лолита» принесла ему большие деньги, чего он и не скрывал. Пастернак завидовал ему. Кстати, о «Докторе Живаго» Набоков отзывался как о романе «болезненном, бездарном, фальшивом и полном предрассудков». Он, конечно, прав, но что сам оставил будущим поколениям, кроме изящно исполненного «приглашения на казнь»?..»

Вопрос таким образом сводится к банальному камню в огород автора: а кто ты сам, если твоя «Лолита» опутана тончайшей паутиной эротических переживаний, каких не мог испытывать примитивный комик с усиками «а-ля Адольф»? Никакой соглядатай не способен столь глубоко проникнуть в чувства «поднадзорного», если сам не испытывал подобного по отношению к той, у кого «детская еще припухлость губ», а глаза, «как полупрозрачный крыжовник». Стало быть, «Лолита» - это роман о личных чувствах автора, личных его переживаниях и личной драме, а похожесть Гумберта на Чарли - всего лишь похожесть двух клоунов на порочном игровом пространстве нашего времени.

Набоков приехал в Штаты в 1940 году, когда еще только разгорались сексуальные скандалы, спровоцированные утечками информации из секретного досье на Чарли Чаплина. Об этом писали все американские газеты, но почти ничего не знали в Европе. Однако к тому времени у Набокова был уже написан большой рассказ «Волшебник» - история про двенадцати летнюю нимфетку и ее несчастного, неудачливого соблазнителя, на год опередившая историю самого Чаплина. В этом рассказе Набоков провел четкое различие между собой и тем, кому было суждено стать его поднадзорным: «Я карманный вор, а не взломщик».

Значит, он воровал утоление порочной страсти к «маленькой Пятнице с бархатным взором и нежными прядями», а клоун Чарли был заурядным взломщиком, и не так уж трудно понять ужас и отвращение, какое испытывали к нему повзрослевшие нимфетки вчерашнего дня. «Лолиту» они не читали.


Муравей в янтаре


В обеих экранизациях «Лолиты» - у Стэнли Кубрика в 1962 году и у  Эдриана Л айна в 1997-м - фигурирует некий персонаж по имени Клэр , Куилти. Респектабельный с виду джентльмен с собачкой оказывается, по версии Лайна, режиссером, ставящим фривольные спектакли в  школе искусств, где учится Лолита,  ставшая к тому времени любовницей Гумберта и мечтающая о карьере танцовщицы. Клэр нагло преследует Лолиту, домогаясь взаимности, пытается запугать Гумберта и однажды похищает девочку из больницы, где та лежала с острой  инфекцией. В результате Гумберт теряет ее безвозвратно. Сама же Лолита возненавидела Клэра, когда узнала, что он педофил и режиссер « порнофильмов с участием нимфеток. Лолита сбежала от него, надеясь где-нибудь начать новую жизнь без Гумберта, но ничего хорошего, кроме спасительной смерти, из этого не получилось.

Сюжетная линия с режиссером порно Куилти прямо указывает на прототипа набоковского персонажа - популярного в Америке создателя фильмов ужаса Альфреда Хичкока.  Одной из его любовниц в 1940 году ненадолго стала 12-летняя Джоан Берри, доставшаяся затем  Чарли Чаплину. Но это не главное. Хичкок попал в поле зрения Набокова именно потому, что тот снимал порнофильмы с участием девочек. У Стэнли Кубрика Гумберт убивает Клэра Куилти, но это у Кубрика, в реальности же подобные уроды живут, здравствуют и плодят себе подобных, используя все возможности самого массового из искусств.

Драматургией времени овладел паралич нравственности. Кажется, сама судьба устанавливает жадную до интимных подробностей оптику, осязаемо фиксирует картинку на бесконечном в своей мгновенности кадре, и голый объект мышиной съемки застывает в негативе распутной эпохи, как муравей в янтаре.

Умирает при родах Лолита. Умирает в тюрьме Гумберт, застреливший мерзавца Клэра. Но это опять же у Стэнли Кубрика, а жизненная реальность продиктована драматургией нового времени и актуальными запросами новых его персонажей. Российские, к примеру, миллиардеры традиционно оттопыривались в княжестве Монако по полной программе корпоративного буйства олигархических гормонов, не подозревая, что и в тамошние воспитанные стены тоже вмонтирован потайной кино-глаз и что действует он с позиций грубой силы. В такие моменты клиенты не чуют опасности, равно как во все остальные - не понимают, что неумеренная свобода нравов неизбежно сменяется неумеренным рабством духа и тела.

У жителей Монте-Карло от смутного ужаса перед сезонным «балом вампиров» слабели мышцы лица и подгибались колени. Им казалось, еще немного - и русские нувориши начнут сносить бронзовые памятники суровым героям прошлых эпох, а потом походя поменяют и власть.

В России, они слышали, именно так и случались революции. Подданные княжества не учились диалектическому материализму и потому путали его с материализмом рыночным, живо представляя себе, как их бронзовые генералы понуро съезжают с пьедесталов княжеской столицы, где русские «вампиры» с вечера до утра делают «лонгдринк», а шалеющие от собственного трудолюбия нимфетки исполняют «тейбл-данс», сметая по ходу «тяжелозвонкого скаканья» потрясенные фужеры с испустившей дух «Вдовой Клико». Магнаты нефтяных и газовых кормушек обнимали их яремными взорами, а бригада чартерных «гимназисток», поскидав с себя все, кроме цветных тату, шаловливо ерзала на коленях у столпов системообразующих банков. Столпы мурлыкали и по-лошадиному скалились.

Такое кино и принадлежит будущему, которое теперь настоящее. Сюжеты его постоянны, фигуры преходящие. Предложения провинции всегда превышают столичный спрос. Двести постелей до Монте-Карло - не каждой украинской или молдавской номинантке выпадает такая удача. И далеко не каждая из них вдруг осознает, что одноразовые постели - не сложение желаемых удач, а их вычитание. Другой арифметики у порнокино не бывает.

Педофилы по обе сторонй океана - не карманные воры подобно Набокову и не взломщики вроде Хичкока, Чаплина или Полански. Просто они хорошо освоилй природу постельно-экранной драмы, в которой сладость добычи обратно пропорциональна возрасту жертвы, а сама жертва - эфемерная бабочка, пузырек воздуха, застывший в стекле чужого окна, как муравей в янтаре.

Так это, возможно, представлялось Стэнли Кубрику.


Комментарий к несущественному


Кто знает, что на самом деле представлялось Кубрику, если в своем фильме он оставил черную метку писателю, повесив на стену в доме матери Лолиты портрет молодого Набокова. Кубрика не смогла ввести в заблуждение его нежная поэзия: «Твой образ, легкий и блистающий, как на ладони я держу, и бабочкой неулетающей благоговейно дорожу...»

Романтику поэзии перевесила проза жизни в рассказе 40-летнего Набокова: «Она, как дитя в экранной драме, заслонялась остреньким локотком, вырываясь и продолжая бессмысленно орать, и кто-то уже бил в стену, требуя невообразимой тишины. Попыталась выбежать из комнаты, не смогла отпереть, а он не мог ухватить скользкую, как подкидыш, с лиловым задком, с искаженным младенческим личиком, - укатывалась с порога назад в люльку, из люльки обратным ползком - в лоно бурно воскрешающей матери...» (Рассказ «Волшебник», 1939 год).

Какое сделал он дурное дело?..

8-10 января 2013 года
Продолжение в следующем номере

© Copyright: Анатолий Гончаров, 2013
Свидетельство о публикации №213101501251