Сегодня мы поговорим о том, за что нам конкретно так дорога античность, что мы всё время к ней инстинктивно обращаемся и … ещё кое-о чём.

Например, (неожиданно) о дзен-буддизме. А ещё о философе Канте и о его времени. «Всё в кучу?» – спросите вы. Ничего подобного! Всё – в фокус! И этот «фокус» – наше отношение к жизни. Которое может быть правильным и неправильным. Плодотворным и неплодотворным. Вполне себе тема для психолога-практика...

Античный грек Пиррон являет собою доказательный пример наличия живых культурных связей между Древней Грецией и Древней Индией. Они – были, эти связи и эти влияния! В тот исторический момент (в эпоху эллинизма) как раз в Индии бурно процветала довольно молодая философско-религиозная школа – дхьяна. Позднее, это слово переозвучили на других восточных диалектах и получился уже известный нам «дзен». Дзен – это индийская дхьяна.

Так вот, Пиррон был одним из тех греков, которые устанавливали культурные связи и лично общались с представителями школ дхьяны. Греки прозвали этих необычно выглядевших «восточных товарищей» гимнософисты. Довольно смешное слово. Означает в переводе: «Голый философ». Действительно, смуглые дядьки в набедренных повязках и чалмах, внешне похожие на друга Льва Толстого – Махатму Ганди, не могли не вызвать у греков улыбку. Но (кроме облика) у греков ничего в них больше улыбки и не вызвало, а породило лишь восторженный интерес, желание учиться, стимул по-своему осмыслить нечто новое в отношениях к бытию.

Говорят, что школа античного «скептицизма» – это «европейский дзен», как поняли его, конечно, древние греки. А мы как поняли? Лучше? Не думаю. 

Таким образом, мы должны знать, что у нас (у европейцев, то есть, у людей, ведущих свои мыслительные корни от античности) есть и «свой» дзен тоже, и не нужно нам новодела, а давайте-ка изучать древнегреческих скептиков тоже. Место «прививки» черенка дзена к Европе именно там. А начинать надо всегда же с основ, вы согласны?..

***
Чем ещё интересен древнегреческий философ-скептик Пиррон? Кроме того, что он был избран пожизненным верховным понтификом (главным жрецом) своего родного города Элиды, что на Пелопоннесе, он интересен нам ещё вот чем: связями с философом Кантом! Понятно, что вживую общаться они не могли. Но Кант мог (и сделал это!) «позаимствовать» у далёкого предшественника Пиррона некоторые свои очень удачные идеи, и сейчас мы поговорим об этом.

«3 вопроса Канта»

Постоянные наши читатели знают, что «3 вопроса Канта» – это одна из наших любимых идей! Тем интереснее будет нам всем узнать, что Кант эти вопросы сам не изобрёл, а… подслушал и, можно сказать, «стырил» у Пиррона, конечно же, переформулировав – чуть-чуть.

Давайте сравним вопросы Канта и оригинал – 3 вопроса Пиррона. Вы, конечно, увидите их очевидное сходство и даже в некотором роде – тождество! Но не спешите с выводами. Здесь больше важно не «что» сказано, а «как» сказано. С какой интонацией. А интонации – разные...

Сравнительная таблица

Вы видите ли насколько Пиррон (что называется) – «мужик», и насколько он прям, честен, конкретен?

Вы чувствуете ли это жеманство и лукавство, исходящие в «переводе Канта» от всей его, кантовсколй, эпохи и языка? Нет? Тогда рассмотрим.

Прекрасный, ясный «греческий», «античный» вопрос: «Как устроены вещи?» Кант заменяет пафосным и ни к чему не годным «салонным» афоризмом, достойным разве что пера «светской мыслительницы» мадам де Сталь – «Что я могу знать?»

Этот вопрос идеально звучал бы из уст тёщи, которую достали многочисленные гости на даче и которую ещё вот некстати спрашивают, «Куда делось большое фарфоровое блюдо под клубнику?»...

В общем, вопрос этот, строго говоря – риторический (он так не задумывался, но он так предательски звучит), а значит, по подсказке науки филологии, и не вопрос вовсе. А так – длинное междометие... «Ах!», «Ох!», «Мамма миа!»

С первым человеком, задавшим первый вопрос, хочется работать. Потому что он задаёт конкретные вопросы, предполагающие наличие конкретной среды.

Мы так и представляем себе молодого моряка-юнгу, который взошёл на корабль и спрашивает своего наставника (оглядывая с восторгом и трепетом оснастку мачт, астролябию, карты, компас, руль) КАК УСТРОЕНЫ – ЭТИ – ВЕЩИ?

Моряк – он хочет куда-то плыть, вероятно, он сын купца, он стоит своими молодыми ногами на палубе небольшого торгового судна. Везёт в трюме груз – масло и шерсть, возможно, что и рабов. Это – жизнь.

Что же можно сказать человеку, который томно и манерно мычит: «Что я могу знать?». Так и хочется «срезать» его (грубовато) и, перебив томления, спросить: «О чём, брат? О чём ты хочешь конкретно знать?». И главное: «Тебе этот вопрос для чего?»

Понятно, что «вопрос Канта» был предельно абстрактным и как таковой и замысливался, видя в этом свою особую Красоту:

- Всё хочу, всё хочу, всё хочу на свете знать,

Обсуждать, разбирать, помнить, думать, понимать.

Спору нет, спору нет, что вопросы нелегки,

Но на всё дадут ответ в телеклубе «Знатоки».

Но Пиррон красоты здесь как раз (удивительно!) и не видит и нас превентивно учит «из гроба» (как бы зная, что народишко измельчает). Вот чему:

«Други, запомните – пригодится. Слушайте, что я скажу. Бессмысленно задавать этот «кантовский вопрос», сидя на козетке или в студии, где снимается запись передачи «Умники». Как только у вас будут перед глазами и в руках предельно конкретные вещи, под ногами будет конкретная пахучая почва и среда, а в голове или на шее – сидеть и погонять вами – конкретные – нужда, цель, мечта, Дело, задача, приказ – тогда вы и поймёте, «что вы можете знать». А так?.. Кто его знает – что вы там можете знать... Разговор – беспредметный, пока не столкнулся – с предметом. Непацанский разговор. Какая-то подозрительная, раздражающая трепотня. Очертите вначале хотя бы круг своих шкурнейших интересов, месье»

***
Теперь понятно, почему этих философов прозвали ещё в Древней Греции – «скептиками»?.. Они – скептически смотрели на «абстрактных умников», подводящих очи горЕ, и верили только в праксис, в Дело. (В основном, в торговлю и войну).

Хотя... Хотя не всё тут так просто!

***
Ну, теперь давайте сравним 2 следующих вопроса...

«Дело» – говорите?.. Ну вот, посмотрите – Кант изображает готовность немедленно «взяться за Дело», (как будто быстро исправился, услышав нашу критику...)

А Пиррон вроде бы – нет... Он вроде бы не спешит за Дело браться, он всего лишь хочет узнать: «Как нужно относиться к вещам?»... Ну и кто у нас тут теперь «лирик», а кто «молодец»?..

***
А вот вы мне скажите – как же это можно спрашивать «Что я должен делать?», когда ты ещё не выяснил (и брезгливо не собирался выяснять!) – где ты конкретно находишься и какие конкретные вещи перед тобой – стоят, лежат или валяются как попало?..

Ясно, «где находится» Кант. В эмпиреях своей абстрактнейшей мысли обо всём и ни о чём. В безопасном месте. Ясно, «какие вещи» перед ним витают. Безопасные, умозрительные абстракции. Это тебе не астролябия, и не секстант. Не форштевень. И не помпа-насос.

Так зачем этот лживый «сурьёзный» вопрос: «Что я дожен делать?» Да делай ты что хочешь, только под ногами не мешайся! Уйди, пассажир, в каюту и выпей там чай. Продолжай мыслить.

***
Однако, не все такие «безопасные» Паганели, как Кант. Не все пойдут в каюту пить чай, куда их послали матросы и там – мыслить...

Так и не выяснив, «что они могут знать», не очертив круг интересов и не пройдя там практику, многие европейцы кантовской эпохи всё же принялись – Делать.

А что же они могут делать, вот такие люди? Да как что? Матросами же командовать! Это легко получается у людей с подвешенным языком, привыкшим ораторствовать «на ура» в светских гостиных. Их, к сожалению, назначают начальниками, и они отдают приказы.

А что же Пиррон? А он как любой настоящий деятель, у которого в руках – хрупкие или опасные вещи, прежде всего спрашивает о технике безопасности, требует почитать Инструкцию: «Как он должен к этим вещам относиться?»

Смотрите, он не кидается – Делать. Он осторожен и бережлив, как любой – практик, рачительный хозяин, настроенный на долговременное взаимодействие.

***
«Как устроены здешние работники?» – спрашивает новенький управляющий у знатока – старожила Индокитая. И услышав всё о местных реалиях, он (выпив укрепляющей настойки с хинином на коньяке) задаёт себе тихо второй вдумчивый вопрос: «Как я должен к ним – относиться?»

Может быть тогда и дело будет сделано, если вот так? И никто не зарежет во сне «белого управляющего» с его мэм-сагиб?

Это же касается и неодушевлённых вещей. Если ты не знаешь, как ты должен относиться к лопате, подожди ею копать. Прежде дела должна быть мысль.

Вначале – сформируй у себя в своём сердце и в голове – отношение к новой вещи. (Особенно, если тебя озадачило и потрясло то, что ты про неё узнал). Отойди от вещи поскорее и пока не поздно – если ты потрясён её свойствами черезчур... Но только не спеши – делать. А то наломаешь дров. 

***
Переходим к третьему вопросу.

Смотрите, насколько Пиррон опять честен, груб и прям. «По-ользу!» Фу!

Он называет вещи своими именами, в отличие от Канта, который вместе со всею своей эпохой давно привык изъясняться языком Тартюфа-ханжи, дипломата, иезуита, ломаки, фальшивого скромника и аскета. Языком Подлости и Лицемерия.

Как жаль, что дух времени не может не проникнуть даже в язык философии.

Понятно, что в обоих случаях речь идёт о «моей пользе» («в которой будет, конечно же, и ваша доля»).

Но вы только полюбуйтесь, как красиво, елейно и тихоструйно умеет задать этот шкурный вопрос (не совсем приличный для Нового Времени – времени «благочестивых Разбойников») – наш Кант: «На что я смею надеяться?»

Как будто это разговаривает гусар-обольститель с провинциалкой...

Как будто ему нужен всего лишь один тур вальса или роза из соломенной шляпки прекрасной кокетки. А не прииски её отца в качестве приданого и – побыстрее.

***
Античность и мы

Недаром мы так любим античность... Она ассоциируется у нас со жгучим Солнцем, раскалившим всё вокруг добела и синим, таким же невыносимо ослепительным Морем. Бело-синяя цветовая гамма подлинной Жизни.

Это символы Истины и сурового, солёного Дела.

«Ты-ж одессит, Мишка, а это значит...»

Греческие моряки не задавали «кантовские вопросы»... Ни Аполлон, ни Посейдон не терпят дипломатических игр и жеманства.

Может поэтому Посейдон так ненавидел «хитроумного Одиссея»?

Как вы помните, 3 вопроса Канта венчаются супер-вопросом, к которому все эти три как бы сводятся: «Что есть человек?».

При таком подходе ответ очевиден – «кантовский» человек есть: Никто, Аноним. Одно из прозвищ и самоназваний Одиссея, сына Лаэрта...

Коннотация у этого имени (душок) грозная и неприятная. Подпись «Никто» Одиссей, как известно, поставил под таким неприглядным поступком, как ослеплённое, изуродованное лицо дурачка-Полифема, неудачного сына бога.

«Если спросят тебя: «Кто тебя ослепил?», отвечай им: «Никто!». Ибо, запомни, имя моё есть – Никто!

***
Одно из оружий Хитрости, Лжи и Изворотливости (о которых мы тут сегодня и говорим) – это ... Анонимность поступка.

Анонимности же всегда хорошо способствует среда Бестелесных Абстракций, которая порождает необязательность, безнаказанность – уход от личной ответственности.

В эпоху Канта слишком много – говорили, а когда брались делать, то делали, конечно же, наобум. Это свойственно теоретикам.

В эпоху Пиррона делали, и это практически не оставляло места для говорильни (даже Сократ был воином, ветераном!). А если говорили, то говорили по существу.

Может быть поэтому мы возвращаемся к античности как к чистому роднику мысли? Идеальному месту, истоку реки, не познавшей ещё позднего европейского лицемерия, сделавшего её мутноватой?

***
Конечно же, сам Кант не лицемер. Его искажает и предаёт лишь отравленный, жеманный, хорохористый язык его времени. Где без подскоков и пудреных париков нельзя было даже сказать: «Здрасьте». Он не мог изъясняться иначе, вот и всё... И посмотрите, что получается...

Прививка Дзен

Недаром мы начали с того, что самое первое в истории «хинди-русиш – бхай, бхай» состоялось очень давно, аж в Древней Греции эпохи эллинизма. И Европе открыл дзен – никак не Ошо.

Исторический опыт недавних лет (20 века) подсказывает, что дзен входит в Европу в моду, всегда, когда в Европе начинается кризис, и все предпочитают отчаянно лгать и ничего не делать.

Так что новое поколение уже не может смотреть без омерзения на своих изолгавшихся «отцов».

Вы думаете в эпоху Пиррона всё было прекрасно? Нет! Вы должны заметить, что его слово – «диалогическое», (как говорил Бахтин) то есть, вырванное из контекста жгучей полемики с кем-то вторым, – «полемическое, гневное»!

Странным образом, но Пиррон будто бы полемизирует с самим Кантом! Точнее с теми похожими на время Канта людьми, которые конечно бывали всегда и которые всегда мыслили «необязательно» и «туманно». Мыслили туманно – а рвались управлять...

Иначе откуда бы у них этот вопрос: «Что я должен делать?». (Задавая этот вопрос, они подразумевают, естественно: «Что бы мне такое тут у вас возглавить? В какое бы кресло руководителя сесть?»)

Вначале дзеном увлеклись битники начала 50-х годов. Они (как и русские декабристы) вернулись с великой войны против фашизма (где хоть какое-то небольшое время делалось настоящее Дело и совершались истинные подвиги) в свою Америку и услышали там говорильню. «Матросами», как всегда, управляли тихоструйные, елейные «теоретики», брезгливо не интересовавшиеся никогда тем, «как устроены вещи». А уж отношение к (любым) вещам у них было предзадано от начала – скверное это было отношение.

Вопрос о том, «Какую пользу приносит правильное обращение с вещами?» им никогда не приходил в голову. «Если вещь сломается, мы возьмём новую вещь, вот и всё!» – рассуждают такие люди.

Но как мы помним, ещё со времён Канта, разбойники у нас – благочестивые и поэтому все свои желания они прячут за другие слова, а слова эти они произносят тихоструйным шёпотом, иногда даже цитируя Библию...

Вот чтобы разорвать паутину подобной лжи, ветер философии дзен всегда помогает... (Как и помогает античная философия – скептицизм и порождённый им способ строить практические отношения с Жизнью!)

***
Битникам, открывшим дзен ещё раз, наследовали хиппи, но, как сказал кто-то из шестидесятников: «Шестидесятые длились 5 минут, а потом пришли торгаши».

Как работает скептицизм? Как работает дхьяна?..

Они уводят от лжи абстракций к конкретному опыту.

Так, скептик своей ухмылкой делает нам больно, потому что показываетнам правду о нас и о наших фантазиях о себе, и о мире... Так пресловутый учитель дзен бьёт послушника бамбуковой палкой по нагулявшему жир плечу.

Так битник, поэт Гарри Снайдер, немногословно учит нас «как понимать философию грека Пиррона»: выправляя вмятину на ведре.

Вмятина на ведре

Выправляю вмятину на ведре.

Дятел

откликается из леса

Кажется, в этом стихотворении-хокку и заключены ответы на вопросы:

«Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться?

И конечно же: «Кто такой Человек?».

Тот, кто молча выправляет вмятину на ведре. 

Елена Назаренко

© www.live-and-learn.ru - психологический портал центра "1000 идей"

Авторская разработка центра - методика работы с бессознательным с помощью психологических карт. Подробнее...